Истории медсестры. Смелость заботиться - Кристи Уотсон
Сегодня я уже выучила Кодекс профессионального поведения Совета медсестер и акушерок (NMC) вдоль и поперек. Сильвия просто претворяла его принципы в жизнь: самые маленькие действия могут принести большую пользу пациентам и их семьям. Участковые медсестры напоминают всем нам, что в ситуации, когда люди чувствуют себя уязвимыми и напуганными, они, на самом деле, не должны быть одиноки. Мы не остаемся одни. И наши старики заслуживают огромного уважения.
Может быть, у меня наконец-то появились мозги.
Вкус желе из личи
Мы с мужем сидим в центре по усыновлению вместе с группой других потенциальных будущих родителей, в основном с такими же парами, как и мы. Нам выдали по листу бумаги и попросили написать причины, которые привели нас сюда. Выкидыш, я пишу. Неукротимая рвота беременных. Совет от врача больше не беременеть. Желание, чтобы у моего ребенка появился брат или сестра, такой же родной человек, каким для меня стал мой брат. Надежда сделать что-то хорошее? Я хотела бы перечислить всех тех детей, о которых заботилась и которые годами ждали усыновления.
Выйдя из-под опеки, вчерашние дети становятся взрослыми с физическими, интеллектуальными и эмоциональными проблемами. Слабые звенья нашего общества. Я смотрю на списки других пар. Одни длинные, другие подозрительно короткие. Социальные работники беспокоятся, когда список слишком короткий. Я знаю это. Моя мама – социальный работник по защите детей, и мы часто обсуждаем перспективу усыновления. Я знаю, что этих специалистов мало волнует, кто вы, как жили и через что прошли. Но если вы не можете честно рассказать об этом или у вас есть нерешенные проблемы – это тревожный звоночек. Усыновленные дети нуждаются не просто в достаточно хорошем воспитании, а в терапевтическом воспитании. У них особые потребности. Пару, которая напишет, что они многократно прибегали к ЭКО и теперь после бесчисленных консультаций поняли, что их единственный способ стать родителями – это усыновление, одобрят с гораздо большей вероятностью, чем тех, кто скажет, что хочет усыновить ребенка, потому что это добрый поступок.
Моя мама не единственный социальный работник, который рассказывает подобные вещи. Занятие проводит наш собственный соцработник – Тениола. На ней ковбойские сапоги и мини-юбка, и она ест чипсы. Тениола мне очень нравится. Она говорит прямо и по делу. Несмотря на ее поддержку, занятие проходит нелегко. Мы узнаем о случаях жестокого обращения с детьми. Я слышала много примеров, как на тренингах на работе, так и из личного опыта ухода за младенцами, которых бросали в стены или избивали, или которым приходилось заботиться о младших братьях и сестрах, когда им было всего 4 года, и много других невероятных ужасов. Однако я никогда не думала об этом в контексте того, что пострадать от этого может мой потенциальный ребенок. Мой будущий ребенок. Я думала, что это должна быть девочка, похожая на мою родную дочь, отчасти потому, что она сама постоянно твердит мне об этом. Я представляю, как мы вместе смеемся в парке и на берегу моря. Фантастика, конечно, но хорошая.
Моей дочери 3 года. Трудно представить, как она воспримет брата или сестру, особенно с дополнительными потребностями. Но я стараюсь не думать об этом, несмотря на призывы социального работника: «У людей неправильное представление о том, как дети попадают под опеку. Но почти всегда их забирают у родителей, чаще всего по причине жестокого обращения, будь то эмоциональное, физическое или сексуальное насилие. Или все вместе».
Мы начинаем курс обучения вместе с незнакомыми семьями и в итоге узнаем друг о друге больше, чем некоторые родственники. Занятия начинаются на ранних этапах процесса усыновления, и я подозреваю, что это помогает отсеять тех, кто передумает, столкнувшись с жестокой реальностью. На второй день на занятие не вернулись трое, и я больше никогда их не увижу. Большую часть нашего времени занимает женщина по имени Поппи. «Мы очень хотим дочку», – начинает она. Тениола отвечает, ничуть не поменявшись в лице: «Ну, пол – это одна из вещей, которую вы можете выбрать. Но нам хотелось бы знать и понимать причины такого выбора».
Вы можете указать нежелательные (или, наоборот, желательные) черты усыновленного ребенка, например серьезные заболевания. Однажды социальный работник со всей серьезностью спрашивал, примем ли мы ребенка с рыжими волосами. Поппи с сухими глазами рассказывает всем в этой комнате о дочери, которую потеряла. «Она родилась с мозгом вне головы», – говорит она. Наступает тишина, и в комнате будто потемнело. «Она прожила три дня». Муж Поппи Ли обнимает ее. Поппи скидывает его руку. Я замечаю это и вижу, что Тениола тоже обращает на это внимание. «Мы просто хотим дочку. Кроме того, можем ли мы изменить ее имя?» Мужчина слева от меня и его партнер закашлялись. «Я имею в виду, что некоторые имена детей довольно экстремальны. Мы не хотим ни Шардоне, ни Тигра, ни кого-то в этом роде. Нашу дочь звали Джессикой, поэтому мы хотели бы называть девочку так». Она начинает смеяться. «У нас уже даже написано ее имя на листике с отпечатком руки в ее спальне».
Голос у нее пустой. Интересно, она когда-нибудь лечилась? Мне так жаль эту женщину и так не по себе от любви к ребенку, родившемуся с таким дефектом, к ребенку, который прожил всего несколько дней. Больше всего мне интересно, какой будет жизнь этой бедной второй Джессики. Позже мы узнаем, что паре отказали после проверки их дома.
Я смотрю на пример формы, которую предстоит заполнить. Галочкой нужно отметить, с чем мы с партнером могли бы справиться. Его двенадцатилетняя дочь, которая живет со своей мамой, но постоянно гостит у нас. Наша трехлетняя дочь. Все в этой комнате подписываются на неизвестное, но только мой партнер-педиатр и я понимаем, как это неизвестное выглядит. Серьезные психические заболевания у родителей, шизофрения, биполярное расстройство, врожденные аномалии, пороки сердца, кислородная зависимость, серповидноклеточная анемия, синдром Дауна, насилие в анамнезе, насилие в семье, пренебрежение, инцест. «Потеря и горе – вот с
