Алимжан Тохтахунов - Мой Шелковый путь

Где бы ни состоялась игра, мы всегда ездили группами. Пройдет, например, слушок, что какой-то крупный игрок из Грузии едет в Сочи, мы сразу туда собираемся. Были ведь легендарные игроки, на которых не просто посмотреть хотелось, но и помериться с ними силой. Ради таких игроков (мы говорили «под таких игроков») ездили специально. Стоило им появиться где-то, как вокруг тут же возникала игра. Информация разносилась быстро.

В основном я играл по-крупному в гостиницах, где собирались настоящие игроки. Нам, конечно, не разрешали собираться. Играли нелегально. Снимали номер (это требовало связей, ведь в то время с гостиницами было нелегко), иногда два-три номера сразу, ходили из одного в другой, смотрели, есть там игра или нет, есть ли подходящие партнеры или нет. Игра почти никогда не прекращалась.

Разумеется, милиция не давала нам покоя. Раз времяпрепровождение за картами считалось незаконным, то за нами неусыпно следили. Когда игра шла в гостинице, горничные докладывали об этом по инстанции, видя наши хождения из номера в номер. Я не хочу и не могу осуждать их, потому что контакт с милицией, как я понимаю, входил в их обязанности. Каждый должен выполнять свою работу. Не сообщила бы горничная о подозрительном движении на своем этаже, ее могли бы с работы выгнать, а то еще и заклеймили бы в пособничестве «паразитирующим элементам», — словом, устроили бы очень неприятную жизнь.

Наверное, и в нашей собственной среде были стукачи, но я их не знаю, по именам никого не смогу назвать. Может, это и к лучшему — всегда неприятно обнаружить, что человек, которому ты доверял, оказывается, интриговал за твоей спиной и предавал тебя.

Так или иначе, облавы случались регулярно. Если милицейский ураган проносился, никого не коснувшись, то мы просто перебирались в другой номер и продолжали игру. Потом опять снимали новый номер, опять…

Облавы устраивались примерно пару раз в месяц. Иногда чаще. В милиции нас всех знали. Милиция хорошо работала. Забирали нас, требовали объяснительные, проводили профилактические беседы, кому-то давали «пятнадцать суток» (было такое почти безобидное наказание в советское время — пятнадцать суток исправительных работ). У некоторых отнимали паспорта и отправляли на родину. Ну а как еще заставить человека уехать домой? Нас считали «паразитами». С точки зрения общепринятой морали и существовавшего закона мы таковыми и были, потому что вся страна просыпалась, как говорится, «по гудку» и дружно шла на работу — на заводы, в конторы, в министерства. Все что-то производили, а если и не производили, то писали какие-то бумаги, следовательно, в той или иной форме участвовали в общественно полезном труде (какое странное и забытое теперь словосочетание — «общественно полезный труд»), с нетерпением дожидаясь окончания рабочего дня и надеясь, что не придется потом просидеть час-другой на партийном или профсоюзном собрании. Люди были не свободны распоряжаться своим временем.

Мы же, отдаваясь целиком своему главному делу, могли отдыхать, когда нам этого хотелось. Мы не жили в русле общепринятых правил. За это нас и занесли в категорию «паразитов». За это нас и наказывали.

В результате облав у меня дважды изымали паспорт, брали подписку о том, что в течение 72 часов я обязан покинуть Москву и отправиться по месту моей прописки. Прописан-то я был в Ташкенте, а в СССР строго соблюдался паспортный режим. Приходилось лететь домой. Только там, в отделении милиции, я мог получить паспорт обратно. Без паспорта человек — ничто.

Высылкой из Москвы власть пыталась устрашить нас или по крайней мере показать, что мы находимся у нее «под колпаком», а потому рано или поздно нас возьмут за горло. Статья об азартных играх существовала, но кого-нибудь под нее «подвести» удавалось в редких случаях, потому что мы обычно были без денег, доказать что-либо было трудно, а без доказательной базы ничего сделать нельзя. Сама по себе игра в карты не запрещалась, карты продавались в магазинах. Запрещалась игра на деньги. Но милиция не в силах была доказать, что мы играли на деньги. Вот нас и «прорабатывали», учили уму-разуму, брали с нас слово больше не заниматься этим. Мы, конечно, обещали, что никогда к азартным играм близко не подойдем. Смешно и грустно. Они понимали нас, мы понимали их. И каждый оставался при своем.

Игроки друг на друга никогда не показывали, мы же близки были, дружили зачастую семьями, знали детей и жен, вместе праздновали дни рождения, несмотря на то что друг другу проигрывали и друг у друга выигрывали. Никто не завидовал никому, меж нами не было вражды.

Сегодня даже в большом спорте, наверное, таких отношений не увидишь: слишком сильна конкуренция. Победа сегодня означает не просто золотую медаль, она втягивает спортсмена в спортивный бизнес. Взять хотя бы большой теннис: партнеры вне соревнований обнимаются, целуются, а на турнирах, например таких престижных, как Кубок Дэвиса, — каждый за себя, каждый за собственное имя дерется по-звериному, с яростью. Мне кажется, что сегодня люди потеряли главное — дух партнерства.

Были среди нас настоящие партнеры, неформальные. Например, я был в чем-то силен, допустим в шахматы играю лучше остальных. И вот кто-то вызвал меня на игру. Некоторые наверняка знали, что я выиграю, потому что среди собравшихся я — лучший, и тогда они просили взять их в партнеры: «Алик, можешь взять нас в долю, процентов на десять?» Я соглашался, потому что это были мои хорошие знакомые. Получалось, что мне порой доставалось от выигрыша лишь двадцать, тридцать, сорок процентов, а шестьдесят раздавал друзьям.

Да, партнеры были друзьями, а друзья — партнерами. Мы вместе работали.

Я говорю «работали», потому что игра была работой, никогда игра не была отдыхом. Слишком уж большие суммы ставились на кон. Иногда мне приходилось играть по три дня подряд, а это серьезно изматывало. Но я никогда не хотел пропустить хорошей игры, не хотел пропустить момент, когда будут кого-то обыгрывать.

В то время игра в карты была выше большого спорта, однако общественное мнение ставило картежников в один ряд с преступниками.

У меня нет желания переубеждать кого-либо, но я не могу не возразить. Игроки не были преступниками. Да, у них крутились большие деньги, и если бы нам позволяли платить налоги с игры, мы бы их платили. По большому счету, это были законопослушные люди, благороднейшие люди, но их затянула игра. Азартные люди никогда не переводились, азартные игры всегда существовали и будут существовать. Бороться против этого бессмысленно. Надо лишь направить азарт в какое-то контролируемое русло.

К сожалению, советский закон не разрешал играть, а мы играли, следовательно, нарушали закон. Именно это заставляло нас вести себя скрытно, уходить в подполье. Но несправедливо записывать нас в преступники только из-за одного нашего желания играть. Были, конечно, в нашей среде отдельные личности, которые имели серьезные судимости, но это не имело для нас значения. В основном меня окружали люди высочайшей порядочности.