Анна Франк - Рассказы из убежища

Каатье часто жалеет маму, когда та сидит вечером, уставшая после тяжелой работы, а бывает, и плачет, и обещает ей все, чего та ни пожелает, когда сама она вырастет.

Вырасти Каатье ужасно хотелось бы, ведь тогда она сможет зарабатывать деньги, и покупать красивые платья, и, как Пит, дарить конфеты сестричкам.

Но сначала Каатье нужно много учиться и долго ходить в школу, пока ее желание сбудется. Мама хочет, чтобы она ходила еще и в школу домоводства, но такое Каатье совсем не по вкусу. Она вовсе не хочет прислуживать какой-нибудь госпоже, она лучше пойдет на фабрику, как те девушки, которые каждый день вереницей проходят мимо. На фабрике ты не одна, и там есть с кем поболтать, а Каатье так это любит!

В школе ей случается и в углу постоять, потому что она не умеет держать рот на замке, но вообще-то она прилежная ученица.

Каатье очень любит свою учительницу, она вообще такая милая и ужас какая умная. Как, наверно, нелегко стать такой умной! Но и не совсем такой тоже неплохо! Мама всегда говорит Каатье, что если она станет слишком умная, то не выйдет замуж, а для Каатье это просто ужасно. Ей так хочется иметь милых детишек, не таких, как ее братья и сестры, — нет, ее дети будут гораздо приятнее и гораздо красивее. У них будут красивые вьющиеся каштановые волосы, а не льняные, это совсем не изящно, и никаких веснушек — у самой Каатье их вон сколько! И она вовсе не хочет так много детей, как у ее мамы, — двух-трех будет вполне достаточно. Но этого придется еще так долго ждать, во всяком случае, столько, сколько она уже прожила на свете.

— Каатье! — зовет ее мама. — А ну ступай сюда, непослушная девчонка! Куда ты запропастилась? Быстро в постель, небось опять замечталась?

Каатье вздыхает: она как раз так сладко мечтала о будущем!

Семья портье

Суббота, 7 авг. 1943 г.

Ни зимой, ни летом семья портье не выполняет приказа о затемнении. Как будто сейчас мир, время, когда во всех квартирах так уютно горел свет и было видно, как люди собираются за обеденным столом или за чаем.

Семью портье, кажется, совсем не заботит, мирное сейчас время или военное. Во всяком случае, сквозь ярко освещенные окна можно видеть сидящих за столом отца, мать, их сына и дочь.

Мать вообще не желает очень уж обращать внимание на войну, она не готовит фальшивых подливок, лучше вообще не есть никаких, не заваривает суррогатный чай, но пьет мятный, а когда раздается стрельба и она не хочет ничего слышать, тогда под рукой есть верное средство: забраться в душевую и поставить на патефон самую громкую джазовую пластинку. Если соседи жалуются, она не обращает на это никакого внимания, а чтоб их задобрить, приносит им назавтра что-нибудь вкусненькое.

Женщине с третьего этажа, чья дочь обручена с сыном хозяина дома, она преподносит пухлую оладью, а мефроу Стеен, соседка справа, получает пол-унции сахару.

Зубной врач со второго этажа, у которого ее младшая дочь работает ассистенткой, тоже не остается обойденным и тем самым приводит в ярость отца, которому после каждой ночной стрельбы приходится жертвовать тремя сигаретами.

Отец и мать проводят целый день в одиночестве и любовно ухаживают за своими пятью кроликами, которые с каждым днем становятся все толще и толще. Они спят в колыбельке, прячутся от дождя в конуре, и обеденным столом им служит корыто. На зиму у этих зверушек есть домик с окошками и прекрасные просторные комнатки. Их ежедневное меню — ботва от морковки и прочие вкусности.

Отец много работает в саду, мать — в доме. Все там прямо сияет. Каждую неделю она моет и фасадные, и задние окна, каждую неделю берется за покрывала, каждую неделю — за мебель на кухне, всегда вместе с толстой уборщицей, которая из года в год делает эту работу.

У отца дел не слишком много. Сейчас он портье в большой торговой конторе, наверху, и ему нужно всего-навсего чутко спать, чтобы он мог вовремя услышать возможных воров. Раньше мать, вместе с уборщицей, убирала во всем доме. Но с тех пор как одна ее дочь вышла замуж, а другая родила десятого ребенка, она уже больше этим не занимается.

Самая большая радость для отца с матерью — это когда их навещают внуки. Тогда весь день напролет только и слышишь в саду: «Деда, баба, смотрите, кролики такие смешные!» И дедушка с бабушкой тут же бегут к ним, потому что внучат надо баловать, — это уж непременно. Внуки ведь не то что собственные дети, которых нужно воспитывать в строгости. Для своей старшей внучки дедушка особенно постарался: ко дню рождения соорудил ей байдарку. Хотелось бы мне, чтобы и у меня был такой дедушка!

Мой первый день в Лицее

Среда, 11 авг. 1943 г.

После бесконечных туда-сюда, раздумий и обсуждений остановились на том, что я должна поступить в Еврейский лицей, а после ряда телефонных звонков, что даже и без вступительных экзаменов. Правда, я отставала по всем предметам, особенно по арифметике, а от одной мысли о геометрии прямо дрожала.

В конце сентября пришло долгожданное письмо, сообщавшее, что в октябре, в такой-то и такой-то день, мне следует явиться в Еврейский лицей на Стадстиммертёйнен. В означенный день лил такой дождь, что ехать туда на велосипеде и думать было нечего.

Стало быть, на трамвае; ясно, что в многолюдной компании. Перед школой так все и кипело, стайки девочек и мальчиков были заняты разговорами, многие то и дело перебегали с места на место, и повсюду слышалось: «А ты не в моем классе? О, а я тебя знаю! А в каком ты классе?»

Примерно так выглядело и со мной. Кроме Лис Хослар, никого из знакомых я в своем классе не встретила и, конечно, расстроилась.

Подошло время, и нас повела в класс седая учительница, на низких каблуках, в длинном платье и с личиком, как у мышки.

Она стояла, потирая руки и глядя на непрекращавшуюся суматоху, и давала нам всякие разъяснения. Нам сделали перекличку, сказали, какие нужно будет заказывать учебники; поговорили о том о сем, а потом нам разрешили разойтись по домам.

Честно говоря, это было сплошное разочарование. Я ожидала, по крайней мере, что нам сообщат расписание, и… думала увидеть директора. Правда, я заметила в коридоре маленького, толстенького, довольно приятного розовощекого человека, который, приветливо кивая всем, кто проходил мимо, беседовал с господином такого же роста, худым и в очках, с жидкими волосами и важным лицом, но я и знать не знала, что первый — так называемый «ключарь», а второй — директор.

Придя домой, я с волнением рассказывала о своих впечатлениях, но, строго говоря, обо всем, что касается школы, учителей, учеников и уроков, я знала так же мало, как раньше.