Дневник учителя. Истории о школьной жизни, которые обычно держат в секрете - Райан Уилсон
На моих уроках Шон обычно лежит головой на парте, и никакие уговоры не могут заставить его сесть прямо. Честно говоря, такое поведение хотя бы не нарушает ход урока. При желании он может сорвать тщательно спланированный урок за пять секунд. Однажды это произошло, когда мы смотрели фильм База Лурмана «Ромео и Джульетта». Одной его фразы, сказанной в подходящий момент, хватило, чтобы все пошло не по плану.
Шон – проблемный ученик. Он отказывается идти на контакт и мешает другим детям. Однако он незлой парень, и его невозможно по-настоящему ненавидеть. Однажды Шон остается после урока, чтобы поговорить со мной. У меня в голове проносится мысль о том, что он хочет попросить книги для дополнительного чтения, но он с заговорщическим видом наклоняется ко мне и спрашивает: «Сэр, вас интересуют DVD? Я продам вам копию „Немножко беременна“ за два пятьдесят». Я вежливо отказываюсь.
Лучшим доказательством того, что Шон на самом деле не гангстер, служит его поступок накануне Рождества. На последнем уроке перед каникулами мы проводим подобие телевикторины. Мальчики соревнуются с девочками. Счет сравнялся, и все зависит от последнего вопроса, ответить на который должен Шон: «Мы опросили сто человек… что первым коснулось ваших губ сегодня утром?» Я в ужасе мысленно перебираю все неприличные ответы, которые он может придумать. Самым популярным ответом среди опрошенных на телешоу был «сигарета», поэтому я надеюсь, что Шон догадается. Он размышляет и явно паникует. Все глаза устремлены на него. Надежды и мечты членов команды грузом лежат на его плечах, и я понимаю, что он под давлением. Наконец он озвучивает свой ответ: «Шоколадка?» Думаю, если бы Шон оказался среди настоящих хулиганов, он бы долго не протянул.
Проблемы с проектором
Недавно в каждом кабинете установили по проектору, поэтому я могу показать фильм на большом экране. Решаю, что мои девятиклассники будут смотреть великолепный фильм «Ричард III» с Иэном Маккелленом[12] в главной роли, но забываю, что там есть сцена орального секса (к счастью, не слишком откровенная). В отчаянии я загораживаю собой экран, чтобы дети ничего не увидели, но теперь все изображение прямо у меня на лице. Ученикам кажется, что смешнее ничего быть не может. Когда я по пути домой рассказываю о произошедшем Зои, она хохочет и говорит, что я идиот.
«Я иду в изо!»
В нашей школе, как и во многих других, есть изолятор. Детей, которые особенно плохо себя вели, могут поместить туда на срок от половины учебного дня до двух или трех учебных дней. Шон, например, прекрасно с ним знаком. «Увидимся позже, приятель, я иду в изо!» – это его стандартное прощание.
В последнее время использование изоляторов вызывает много споров. В газетах нередко публикуют фотографии рассерженных матерей, обвивающих руками своих не менее рассерженных детей. Они утверждают, что такое отношение к их ангелочкам – нарушение прав человека.
Эти матери и некоторые журналисты создают образ изолятора, похожий на карцер из книги Роальда Даля «Матильда»: шкаф с торчащими из стен и дверей кусками битого стекла и гвоздями, куда помещали непослушных детей до тех пор, пока они не усвоят урок. Пока я сам не посетил изолятор, представлял что-то вроде викторианского работного дома, где всех кормили жидкой кашей. В реальности все оказалось совсем не так.
Это удобный и хорошо оборудованный кабинет, где постоянно находится учитель. Четыре или пять учеников сидят за одноместными партами, огороженными небольшими экранами, которые мешают детям наклоняться друг к другу и разговаривать. Они едят и отдыхают в особое время, чтобы не пересекаться с другими учениками. Все они выполняют задания, которые дали им учителя. Прежде чем вернуться в класс, встречаются с сотрудником школы или учеником, с которым у них произошел конфликт. Все очень цивилизованно, и я не разделяю агрессию, которую испытывают некоторые люди по отношению к политике изоляции.
Дети в изоляторе не брошены: наоборот, они получают гораздо больше внимания взрослых, чем в обычном классе. У них есть перемены и время на обдумывание поведения. Кроме того, они даже не отстают от одноклассников. Изоляция – это альтернатива исключению из школы, отметка о котором вносится в личное дело. Немаловажно, что у класса и, конечно, у учителя появляется возможность немного отдохнуть от этого ребенка и провести несколько уроков спокойно.
Только руководители департаментов и директор имеют право «приговаривать» ученика к изоляции, что снижает риск злоупотребления учителями этой мерой против отдельных учеников. Ругательство в адрес учителя автоматически приводит к помещению в изолятор. В большинстве случаев драка тоже.
Если ученик систематически опаздывает на занятия или не остается после уроков вопреки распоряжению учителя, он тоже рискует оказаться в изоляторе.
Я направлял туда детей за все эти проступки. Так они осознают их последствия.
Я не вполне уверен, что Европейский суд по правам человека всерьез заинтересуется маленьким Джеймсом, которому пришлось полдня самостоятельно работать в уютном кабинете, потому что он кого-то избил. Что бы ни сказала его рассерженная мама, помещение в изолятор – не самое страшное наказание.
Вихляние
Мой десятый класс изучает пьесу Артура Миллера[13] «Вид с моста». Одни из главных героев пьесы – грубоватый нью-йоркский портовый грузчик Эдди и его многострадальная жена Беатриса, к которым дети сразу проникаются симпатией. Мы с ребятами рассуждаем, какими были бы эти герои, если бы жили в современном Эссексе. Дети по очереди притворяются персонажами и отвечают на вопросы от их лица, а потом мы разыгрываем серию «Жителей Ист-Энда», основываясь на сюжете пьесы, прямо как учила Кристин.
Детей воодушевила и заинтересовала пьеса, но отношения Эдди с племянницей Кэтрин вызывают у учеников особенно бурную реакцию. Эдди чрезмерно опекает ее, следит за тем, что она надевает, и упрекает в том, что она «вихляется», когда ходит. Его раздражает, когда она разговаривает с другими мужчинами. Я осторожно подкидываю ученикам идею о том, что Эдди, возможно, интересуется Кэтрин не просто как дядюшка. Тут класс взрывается. Дети топают ногами, бьют кулаками по партам и ликуют. Тщетно пытаясь их угомонить, утешаю себя мыслью, что причина их чрезмерного возбуждения – это пьеса.
Через несколько дней ко мне в столовой подходит дама и говорит, что ее зовут Кэролайн, и она ведет математику. Я начинаю представляться в ответ, но она прерывает меня тем, что ей все обо мне известно, потому что ее сын Мэтт учится в моем девятом классе. Пока мы
