Юрий Нагибин - Силуэты города и лиц

Юрий Нагибин

Силуэты города и лиц

Москвич Пушкин

Как-то так получилось, что Москва с присущей ей беспечной щедростью уступила Пушкина Петербургу. И Пушкин пришелся там ко двору. Конечно, не к царскому двору, тут дело сразу не заладилось — с золотых лицейских дней юный и дерзкий Пушкин навлек на себя монаршее неудовольствие, а к большому общему двору российской столицы, включавшему людей разных сословий, разного чина и звания, но объединенных тем, что все они были читателями и почитателями Пушкина. «Надменные потомки известной подлостью прославленных отцов» травили Пушкина, а прощаться с ним пришел весь город: чуйки, поддевки, чиновничьи и студенческие шинельки «на рыбьем меху» — среди них терялись бобровые воротники, серебрящиеся «морозной пылью» светских петербуржан.

Пушкин сразу и навсегда влюбился в Петербург, получивший в его лице такого звонкого певца, какого не знает ни один город в мире, даже Париж, воспетый на все лады. Лишь однажды рассердился Пушкин в стихах на Петербург (в письмах и разговорах это случалось нередко), все остальное звучало осанной, и редкой мощью налился его голос в «Медном всаднике» — бессмертном гимне Петербургу:

Люблю тебя, Петра                            творенье…

А ведь был Александр Сергеевич уроженцем старой столицы, он увидел свет на Немецкой улице (ныне — Баумана) «во владении», как тогда говорили, дома № 10, но прожил там всего четыре месяца, после чего его увезли в имение деда по матери О. А. Ганнибала — Михайловское. Вернулись Пушкины в Москву в 1801 году и облюбовали для жительства коренную часть Москвы — окрестности Чистого пруда. Бульвара в ту пору не существовало, здесь протекал ручей Рачка по пустырю, оставшемуся на месте снесенного Белого города. Пушкины часто меняли квартиру, но оставались долго верны Большому Харитоньевскому переулку, где последовательно жили в доме Волкова — на самом углу с Чистыми прудами, в доме Юсупова и доме генерал-майора Санти. Для нас наиболее интересен дом 21 во владении князей Юсуповых. Пушкины жили в деревянном желтеньком особняке под боком каменных юсуповских палат, сохранившихся — о, чудо! — по сию пору. Первые московские богачи Юсуповы сдавали флигельки не по нужде, разумеется, а людям, представляющим для них особую важность. Таким оказался для Н. Б. Юсупова, управляющего императорскими театрами, записного театрала и владельца собственной крепостной труппы, отец поэта Сергей Львович, превосходный чтец, актер-любитель и устроитель домашних спектаклей.

Детские впечатления самые сильные, они навсегда остаются в памяти, как бы ни загружала ее последующая жизнь. Красные палаты, огромный сад напротив, с аллеями, беседкой, гротами, искусственными руинами и статуями, навсегда поразили воображение впечатлительного мальчика. Дивный юсуповский сад весь вошел в его неоконченное стихотворение «В начале жизни школу помню я»:

…И часто я украдкой                           убегалВ великолепный мрак                         чужого сада,Под свод искусственный                       порфирных скал.

Знаменитое послание «К вельможе», возможно, тоже коренится в силе детских впечатлений, простодушной очарованности пышным и немного таинственным юсуповским миром. Ведь были Пушкину знакомы и другие вельможи, с большей заслугой перед Россией, нежели дипломат-путешественник, театрал и сибарит Юсупов, с более значительной и увлекательной судьбой, крупнее характером, но Пушкин выбрал его, потому что князь Николай Борисович был родом из его детства.

Существует мнение, что дом Санти, куда Пушкины переехали в 1803 году, попал в «Евгения Онегина». Это сюда притащились из своей глуши Ларины устраивать судьбу печальной Татьяны.

Большой Харитоньевский протянулся в одном направлении с оживленной московской улицей — Мясницкой. Хороша была и допожарная Мясницкая с уютными городскими усадьбами, с прекрасными зданиями, возведенными Баженовым и Казаковым, и еще пригляднее стала она, когда отстроилась после изгнания Наполеона., благо лучшее на ней сохранилось.

Как хорошо вспомнил эту улицу Пушкин в изумительном стихотворении «Дорожные жалобы»:

То ли дело быть на месте,По Мясницкой разъезжать,О деревне, о невестеНа досуге помышлять!

Пушкин проезжал по Мясницкой ребенком — в дрожках, в санях с визжащими полозьями, тепло закутанный в тулуп, проезжал взрослым человеком, направляясь в Кривоколенный к прекрасному, рано ушедшему юноше Веневитинову читать вслух «Бориса Годунова», и в гости к историку М. П. Погодину, и в семью директора Московского архива Коллегии иностранных дел Малиновского, и в так называемую «республику привольную у Красных ворот», где в доме матери братьев Киреевских постоянными гостями были многие замечательные люди: Гоголь, Чаадаев, Языков, Баратынский, Аксаковы, Хомяков.

А славно было бы опять прокатиться по Мясницкой! Она сохранила в памяти народной, в отличие от иных московских улиц, свое старое название, наверное, потому, что ее так весело помянул Пушкин, она во многом удержала и свой прежний облик. Да вернется Мясницкая в честь Пушкина, благо рядом протянулся новый проспект, которому может быть присвоено нынешнее ее имя.

Самый развернутый образ Москвы присутствует, конечно, в «Евгении Онегине», этой энциклопедии русской жизни. Глубоким, доверительным голосом говорит Пушкин о значении Москвы для России и для собственного жизнечувствования:

Как часто в горестной                         разлуке,В моей блуждающей                         судьбе,Москва, я думал о тебе!Москва… как много                  в этом звукеДля сердца русского                             слилось!Как много в нем                           отозвалось!

Но ведь «Евгений Онегин» — роман, а не элегия, и Пушкин принимается писать широкое реалистическое полотно московской жизни.

Он отдает должное великой патриотической заслуге Москвы, о которую разбилась военная удача и слава Наполеона:

Нет, не пошла Москва мояК нему с повинной головою,Не праздник, не приемный дар,Она готовила пожарНетерпеливому герою.

Москва — это и сады, чертоги, золотые главы церквей и деревянные дома в старых переулках с обветшавшим бытом, это ласковое, хотя и чуть назойливое гостеприимство, и, конечно, сплетни, пошлость гостиных, и шумные балы, и злословие «архивных юношей». Последних Пушкин высмотрел в Москве, где он много работал в архиве в Колпачном переулке, это сыновья из хороших семей, приставленные к архивному безделью для накопления первых чинов. Выражение стало нарицательным. С одному лишь ему присущим даром Пушкин передал неповторимый и густой аромат московского бытия.