Улица Холодова - Евгения Викторовна Некрасова

Евгения Некрасова

Улица Холодова

Ты же не хочешь проблем?

Ты же не хочешь проблем?

Ты же не хочешь проблем?

Ты же не хочешь проблем?

«Ария судьи», АИГЕЛ

Ломая запреты,

Бросали слова

По целому свету

Из львиного рва.

«Аввакум в Пустозерске», Варлам Шаламов

Каждому гарантируется

свобода мысли и слова.

Статья 29 Конституции РФ

Иллюстрации Веры Ломакиной

© Некрасова Е. И., 2025

© Вера Ломакина, иллюстрации, 2025

© Оформление. ООО «Поляндрия Ноу Эйдж», 2025

1.

Я родилась в Астраханской области в 1985 году. Отец служил там в армии и познакомился с матерью. Закрытый город в степи, за забором, с полигоном, где испытывались и испытываются ракеты до сих пор. И космические, и боевые.

Родители поженились и зачали меня там. Одеяльный конверт со мной, четырехмесячной, они увезли на самолете в Подмосковье, в город Климовск Московской области, где жили мои бабушка и дедушка и где производились и до сих производятся патроны. Я выросла в Климовске, и мое детство пришлось на девяностые, на апокалипсис и постапокалипсис. Мне было во многом лучше, чем остальным. Я жила в полной семье, и мои бабушка с дедушкой, тогда еще молодые, помогали родителям и мне. Я росла в бедности, но не в нищете. В мои шесть лет, когда родители «получили» квартиру в МЖК, у меня появилась отдельная комната. Я часто ела невкусную еду, но никогда не голодала.

Главной проблемой моего детства была неопределенность. Неопределенность вызывала отчаяние, непонимание, ненависть к себе и к окружающим. Непонимание и ненависть или раздражение окружающих. Я не знала, что делать, как жить счастливо, о чем мечтать. Как найти общий язык с остальными: с одноклассниками, с учителями, с родителями, с друзьями (когда они находились). Мое детство было как ракета или пуля, выпущенная без цели, без направления, летящая в мифическую взрослость, рискуя разорваться по дороге или ранить кого-то.

Я не могла стремиться быть как мои старшие родственники. По меркам того времени они не преуспевали, даже если им удавалось работать по выбранным ими специальностям (это тогда была редкость). А ведь инженер, медработник, возможно, главные профессии на свете. Но не в девяностые и нулевые. А главное, мои родственники сами не ощущали себя уверенно после конца света. В своем месте и в свое время они не находились в своем месте и в свое время. Бабушка и дедушка, пережившие войну, голод, полусиротство в детстве, как я думаю, справлялись с девяностыми. Но моих родителей глодала запутанность, неопределенность. Они существовали в постоянном стрессе, не знали, как двигаться в новой реальности. Они не были моими героями. Еще и потому, что они находились слишком близко ко мне, каждый день. Требовали от меня чего-то своего, чаще всего формальности, вроде хороших оценок. Мне нужно было что-то другое. Возможно, просто любви, внимания, но тогда мало кто находил силы и умение это все проявлять.

В герои я выбрала максимально далеких от своих географии и обстоятельств людей – героев сериала «Секретные материалы». Я смотрела и пересматривала все эпизоды, которые могла добыть. Интернета еще не было, кассеты с «The X-files» в моем городе не продавались. Сериал показывали по телевизору, но поздно и редко. В Москву я еще не ездила. Моя комната была увешана постерами со Скалли и Малдером. Мои тетради были обклеены наклейками с ними, а в каком-то классе, кажется в восьмом, я проучилась весь год с дневником с Андерсон и Духовны на обложке. Самое серьезное влияние «The X-files» на меня – навык выстраивать художественный нарратив – я осознаю уже после тридцати.

Был другой герой, естественным образом очутившийся в моей жизни и повлиявший на нее еще сильнее. Совсем близкий, в отличие от Малдера и Скалли, ко мне географически. В один момент он начал появляться всюду вокруг меня: на мемориальной доске на здании школы, на фотографии внутри красного угла в школьном вестибюле, на концертах памяти в актовом зале, в печальных разговорах взрослых и, наконец, в виде улицы, названной его именем. Дмитрий Холодов был журналистом, происходившим из моего города и учившимся в моей школе. В моей жизни он появился уже мертвым журналистом, убитым за свою профессиональную деятельность, то есть за стремление узнать и рассказать правду. The truth is out there. Молодой, красивый, смелый, всеми безоговорочно любимый и жалеемый. В первую очередь всеми взрослыми. И уже для всех утерянный, неживой, неспособный никого разочаровать.

Что мне больше всего нравилось, Холодов был героем с понятным делом, с понятной мне, ребенку, и тогда крайне модной профессией. Человек узнавал, расследовал правду и писал ее в газете. Холодов сразу был для меня памятью, фотографией, словами, но одновременно чрезвычайно близким, недавно ходившим по тем же улицам и лестницам, что и я. Идеальный герой. И почти родной. Он оказался мне необходим.

Постепенно, не сразу, Холодов через память о самом себе занял пространство в моем каноне, а главное, подарил мне хоть какую-то мечту, представление о будущем, значит – определенность. Стать агентом ФБР я мечтать не могла, а отечественные спецслужбы для меня, как и многих людей, выросших в девяностые, во время рассказывания правды о преступлениях советской тоталитарной системы всегда были злом. «Эффект Скалли» на меня не действовал, я не воспринимала Дейну как ученую. Наверное, потому, что я вообще не понимала, что значит делать науку. И я не могла мечтать заниматься естественными дисциплинами, я была гуманитарием, что во все времена, и особенно в инженерном городе, ощущалось странностью и проклятьем.

Поиск и обнародование правды – то, что объединяло всех главных героев моего детства. Вот что для меня до сих пор важно в людях. Холодов показал своей жизнью и своей смертью, что, даже происходя из моего тогда неблагополучного подмосковного города, из семьи таких же инженеров, как и мои старшие, можно стать кем-то, чью жизнь, работу и смерть будут ценить все главные взрослые моей школы и моей страны. Я решила стать журналисткой, как