Дневник. Том I. 1825–1855 гг. - Александр Васильевич Никитенко

Александр Васильевич Никитенко

Дневник

Том I. 1825–1855 гг.

Захаров

Москва

2005

Тексты печатаются без сокращений по второму дополненному изданию 1904 года под ред. М. Лемке и с учетом исправлений в третьем издании «Дневника» 1955–1956 гг. под ред. И. Айзенштока.

Источник: Никитенко А. В. Записки и дневник (В 3 книгах). — Москва: Захаров, 2005. — 640 с. — (Серия «Биографии и мемуары»).

ISBN 5–8159–0441–4

OCR: Слава Неверов [email protected]

© И. В. Захаров, издатель, 2004

Оригинал здесь: Библиотека А. Белоусенко.

* * *

Предисловие редактора

«Моя повесть о самом себе и о том, чему свидетель в жизни был». Под этим заглавием автор предлагаемых «Записок» в 1851 году впервые приступил к литературной обработке своих воспоминаний, не переставая тем временем почти ежедневно заносить в «Дневник» выдающиеся по своему общественному интересу события и впечатления. Он предполагал таким образом обработать и весь свой «Дневник». Но это удалось ему только в пределах весьма небольшой части своих воспоминаний. Масса разнородных дел оставляла ему слишком мало досуга для спокойного кабинетного труда, не входившего в круг ежедневных обязательных занятий, и «Повести о самом себе» суждено было оборваться на вступлении автора в новую жизнь, у порога университета — конечной цели всех его юношеских стремлений. Большая и, может быть, интереснейшая часть воспоминаний Александра Васильевича осталась после него в сыром виде, на страницах «Дневника».

А «Дневник» он вел с четырнадцатилетнего возраста по самый день кончины, в июле 1877 г. Таким образом накопилась масса тетрадей, а в них множество фактов самого разнообразного содержания. Приведенные в порядок рукой самого автора, они, конечно, выиграли бы и изложении, и в освещении, которое сообщило бы им его опытное перо. Но мы полагаем, что и в настоящем, отрывочном виде они представляют много интересного и поучительного. Записанные под свежим впечатлением факты, без искусственной группировки и субъективных выводов, они часто говорят здесь убедительнее самых красноречивых комментариев и в своей неприкрашенной правдивости представляют драгоценный материал для будущего историка данной эпохи.

«Повести о самом себе» предшествует интимное посвящение, в котором автор предоставляет своим теперешним издательницам [дочерям] право, или, вернее, завещает им распорядиться оставшимися после него рукописями «по внушению их совести, любви к нему и чувства долга перед обществом». В виду важности возложенной на них нравственной обязанности и считая себя только хранительницами этого больше общественного, чем семейного, наследства, они еще в августе 1888 года приступили к печатанию в «Русской Старине» сначала «Записок», а затем и «Дневника». С тех пор из месяца в месяц в течение трех лет — с февраля 1889-го и по апрель 1892 г. «Дневник» не переставал появляться на страницах этого повременного издания и прекратился лишь со смертью его уважаемого редактора М. П. Семевского.

Но этим еще не исчерпывался запас ежедневных заметок Александра Васильевича. Оборванный при первом своем появлении на 1872 году, «Дневник» заключает в себе хронику еще пяти последних лет жизни автора, а именно 1873–1877 годов. Интерес, возбужденный в публике «Записками» и «Дневником» на страницах «Русской Старины», сожаления, которые не раз выражались по поводу внезапного прекращения последнего, ободряют теперь хранительниц рукописей Александра Васильевича предпринять отдельное издание их, с прибавкою вышеупомянутых пяти последних лет. Этим они надеются исполнить свой долг и в отношении к обществу, и в отношении человека, уму и сердцу которого были так дороги судьбы русской умственной и общественной жизни.

Редактор первого книжного издания

ДНЕВНИК

Собственно «Дневник» начинается с 1825 года и продолжается по 20 июля 1877 года. Таким образом, он представляет непрерывный ряд материала, охватывающего более полувека. В нем всего один существенный пробел: недостает именно первого, 1825 года. В этом году Александр Васильевич поступил в университет, где протекла почти вся последующая его жизнь, сблизился с передовыми людьми тогдашней молодой России и чуть не был вовлечен в водоворот, где погибло столько свежих сил и надежд.

Пробел этот мы можем восстановить только в нескольких словах, на основании слышанного нами [его дочерьми] от Александра Васильевича при его жизни. Собственная же хроника его об этом периоде времени исчезла в декабрьском погроме 1825 г.

Молодой Никитенко вышел из дома графа Шереметева с обновленным духом, но без всяких определенных средств к существованию — без пристанища, почти без хлеба. Мамонтов усиленно хлопотал о том, чтобы его не с пустыми руками выпустили из графской канцелярии, но добился только выдачи ста рублей, которыми молодой человек скрепя сердце и пробивался добрую часть следующего года.

Поступление его в университет тем временем состоялось уже без особенных затруднений, благодаря неостывавшему покровительству князя Голицына и других лиц, отныне заинтересовавшихся его судьбой. При всем своем развитии и способностях, молодой человек не имел систематической школьной подготовки и вряд ли совладал бы с рутиною вступительного экзамена…

Его, не в пример другим, без испытания, допустили к слушанию лекций первого учебного семестра, с обязательством только при переходе на второй курс сдать и вступительный экзамен.

Заступники Александра Васильевича перед графом Шереметевым, с Рылеевым во главе, не прерывали с ним сношений и из покровителей скоро превратились в добрых приятелей. Особенно часто виделся Александр Васильевич с Рылеевым и князем Евгением Оболенским. Последний в июле 1825 г. даже пригласил его совсем на жительство к себе, в качестве воспитателя своего младшего брата, тогда присланного к нему из Москвы оканчивать образование.

Здесь молодой Никитенко очутился в самом центре тогдашнего прогрессивного движения. Согретый лучами высокой гуманности, царившей в этом обществе, где он был принят с истинно братским радушием, Александр Васильевич уже начинал считать себя у пристани. Он и не подозревал, какая новая гроза зрела около него: она разразилась в злополучный день 14 декабря и застала его врасплох. Покровители и друзья, правда, щадили его юность и неопытность, а может быть, и не доверяли его зрелости, и потому не посвящали в тайну замышленного ими государственного переворота. Тем не менее, когда разразился удар, он не мог не отразиться косвенно и на Никитенко: будет или нет еще доказано, что он ни словом, ни делом не причастен к заговору, а пока против него был факт сожительства с одним из соучастников в нем и частого общения с другими. Понятно, в каком вихре новых сомнений и опасений очутился опять молодой человек, как терзался за судьбу друзей и за