Ефим Гольбрайх - Былой войны разрозненные строки

Ефим Гольбрайх

Былой войны разрозненные строки

Слово об авторе и его книге

Автор этих записок, ветеран Великой Отечественной войны Ефим Абелевич Гольбрайх родом из Белоруссии. Его детство прошло в старинном белорусском городе Витебске, и во время войны он сражался в пехоте, и эти обстоятельства дают мне право с определенной причастностью судить о его строках. Надобно сразу сказать, что это суждение с самого начала моего знакомства с работой Е. Гольбрайха было и осталось весьма благоприятным для автора.

Принято считать, что минувшая война советского народа против немецко-фашистских захватчиков составляет целую эпоху в его истории, и как всякая эпоха, она содержит в себе часть бесценного общенародного опыта, сконцентрированного в четырех страшных годах и персонифицированного в непосредственных участниках этой беспримерной борьбы. Конечно, о войне написано много, но кто скажет, что тема ее исчерпана? Каждая новая книга о ней добавляет к общей картине народного бедствия нечто новое, создает новые образы и называет новые имена. Уже в этом одном состоит непереоценимое значение военной литературы.

Автор настоящих записей безыскусно, но очень правдиво, со скрупулезной точностью участника и очевидца повествует о пережитом, тем самым внося свой благородный вклад во всенародную копилку памяти о тех героических днях, примет которых все меньше остается в нашем сегодня. Здесь нет необычного, исключительного, многое из записок Е. Гольбрайха известно нам и по другим источникам, а многим и по собственному опыту. Но ведь каждый конкретный опыт это частица истории и она чему-то да учит. Разумеется, война учит многому, и эта ее наука часто открыто, публицистично выражается автором в его строках. А часто содержится в подтексте, освежая благородной мыслью факты и образы этих записок.

Отрадно заметить, что автор обладает завидной человеческой памятью и зорким взглядом, которые позволяют ему с такой живостью и достоверностью воскрешать картины минувшего. Читая его, явственно узнаешь быт и нравы довоенного Витебска, драматические события начала войны, бои на юге Украины. Глубоко впечатляют героические сцены обороны Сталинграда, явившейся суровой академией войны для молодого солдата Е. Гольбрайха, фрагменты тяжелых боев на Сиваше, в Крыму и Прибалтике.

Множество образов солдат и офицеров проходят перед взором читателя, оставляя в его сознании какую-то черточку памяти о себе. Это тем более важно, что другой памяти о них, может, уже и не осталось на этой земле.

Скуп, лапидарен и емок язык записок. Автор счастливо избегает приблизительности и общих мест, образы его просты, ярки и выпуклы. Благородная печать трудной правды войны лежит на лучших страницах записок, согретых теплом человеческого участия и доброты. И, конечно, светлой памятью о тех, кто в трудное время был рядом, но их уже нет с нами сегодня.

Я желаю счастливой судьбы этим солдатским запискам.

Василь Быков

Вместо предисловия

Писать хотелось всегда.

Не решался. Казалось, что писатели не просто люди одаренные, но особые.

Особости в себе я не ощущал.

Александр Дюма старший как-то сказал: для того, чтобы писать, нужно обладать бесстрашной уверенностью в себе. Ее не было. С годами я убедился, что одного «бесстрашия» мало. Нужна еще и «искра Божия». Не могу утверждать, что у меня она есть или была. Но, может, пробегала?

После Победы о войне стали писать многие ее участники. Их книги получили полупрезрительное наименование «лейтенантской литературы»: «ну что они могли там видеть из окопа».

Из окопа виден быт войны, ее подробности, которые только и делают повествование достоверным.

Из этой «лейтенантской» плеяды вышли такие крупные мастера, как Виктор Некрасов, Григорий Бакланов, Василь Быков, Эммануил Козакевич. С ними было не сравниться.

Но годы шли, и наступило время, о котором поэт сказал; пора, пора, уже в лицо нам дует воспоминаний тихий ветерок. Приходилось часто выступать, и однажды, после встречи подошел руководитель одного из театров, известный народный артист, обнял меня и сказал: «Мне кажется, я стал лучше».

Это было толчком. Первую книгу я написал очень быстро. В сущности, мне оставалось записать свои устные рассказы и систематизировать материал. Рукопись я послал Василю Быкову.

К моей великой радости, он вызвался написать к ней предисловие. Но и с его предисловием надо вспомнить авторитет и место В. Быкова в литературе и общественной жизни четверть века назад — рукопись пять лет ходила по инстанциям, вышла в усеченном виде, тем не менее, удостоилась нескольких теплых слов в «Новом мире».

Добрыми словами откликнулись на книгу Лев Славин, Вениамин Каверин, Алесь Адамович. Ролан Быков и Вячеслав Кондратьев собирались переиздать ее в Москве, Виктор Астафьев, справедливо упрекнув автора в газетности отдельных мест, не преминул отметить «такую редкость, как еврей в пехоте». Запали в душу слова Даниила Гранина: «книга понравилась точностью деталей, честностью и добротой».

Однажды перед встречей ко мне обратилась пионервожатая и деловито осведомилась: «Вы Герой Советского Союза? Я грустно ответил: Нет».

Через некоторое время она вернулась и с надеждой в голосе спросила: «Вы устанавливали знамя Победы над рейхстагом? Я совсем расстроился и печально повторил: Нет».

Но когда она заглянула в третий раз и в полном отчаянии поинтересовалась, был ли я узником Освенцима, я понял в моей военной биографии есть существенные пробелы…

Я пришел на войну рядовым солдатом пехоты, и мне просто повезло, что остался жив. Из моего поколения с войны вернулось три процента. Когда я написал эту книгу, моей старшей внучке было семь лет, она училась во втором классе и как-то, придя домой, спросила: «Дед! Ведь если есть такая отметка, как двойка должен же ее кто-то получать!» Я насторожился. Как все родители и деды, я был твердо убежден, что двойку может получать кто угодно, но только не моя любимая и в то время единственная внучка. И я ей об этом сказал. Но убедить ее, по-видимому, не удалось, потому что она хитро прищурилась и неожиданно сказала: «Дед, а дед! Вот почему мы все умеем играть на пианино, а ты нет!» Я почувствовал себя несчастным. Действительно, все и она тоже умеют, а я нет. Чтобы как-то восстановить пошатнувшийся авторитет я сказал: «Зато я книгу написал!» Но это не произвело на нее впечатления. «Подумаешь! сказала она. Это каждый может! Ты же ничего не сочинил. Ты написал, как было!»