Сказки немецких писателей - Новалис
Поутру Шпигель явился к господину Пинайсу и сообщил ему, что он может посмотреть на известную ему особу и посвататься к ней, но она, дескать, настолько обнищала, что сидит, всеми покинутая, отверженная, под деревом у городских ворот и плачет горючими слезами. Господин Пинайс тотчас облачился в потертый камзол из желтого бархата, который надевал только в высокоторжественных случаях, нахлобучил лучшую свою мохнатую шапку, к поясу прицепил шпагу, взял старую зеленую перчатку, флакончик из-под бальзама, ещё слегка благоухавший, да бумажную гвоздику, после чего направился со Шпигелем к городским воротам на смотрины. Там он застал под ивой горько плакавшую девушку такой красоты, какой он никогда не видел; но одета она была в рубище столь убогое и разодранное, что, как стыдливо ни куталась в него, всё же то здесь, то там просвечивало белоснежное тело. Пинайс вытаращил глаза и от неожиданного восторга едва мог сказать красавице, зачем он пришел. Та тотчас утерла слезы, с чарующей улыбкой протянула ему руку, звонким ангельским голосом поблагодарила его за великодушие и поклялась вечно хранить ему верность. В ту же минуту Пинайс преисполнился такой ревности к своей невесте, что поклялся никогда никому не показывать её. Он тайно обвенчался с ней у престарелого отшельника и устроил свадебный пир у себя дома, причем единственными гостями были Шпигель и сова, которую Шпигель, с разрешения молодожена, привел с собой.
Десять тысяч золотых гульденов лежали на столе в миске, время от времени Пинайс запускал туда руку и перебирал монеты; он глаз не сводил с красавицы, восседавшей за столом в синем бархатном платье; волосы у неё были перевиты золотой сеткой и убраны цветами, на шее блистало жемчужное ожерелье. Пинайс то и дело тянулся поцеловать её, но она стыдливо и целомудренно отстранялась с обольстительной улыбкой и клялась, что никогда на это не согласится при свидетелях и до наступления темноты. Это ещё усугубляло его блаженство и влюбленность, а Шпигель уснащал трапезу цветистыми речами, на которые красавица отвечала столь приятно, разумно и вкрадчиво, что чернокнижник так и млел от удовольствия. Когда стемнело, сова и кот откланялись и степенно удалились. Господин Пинайс проводил их со свечой до самого крыльца и ещё раз поблагодарил Шпигеля, назвав его достойнейшим и учтивейшим существом, а когда он вернулся в комнату, за столом сидела его соседка, старая бегинка, в белом одеянии и смотрела на него злыми глазами. Пинайс в ужасе уронил подсвечник и, весь дрожа, прислонился к стене. От страха он высунул язык, лицо у него стало такое же бледное и заостренное, как у самой бегинки. Что до неё — она встала, вплотную подошла к Пинайсу, погнала его перед собою в брачную комнату и, пользуясь своим колдовским искусством, подвергла его таким мукам, каких ещё не знал ни один смертный. Итак, Пинайс был отныне связан со старухой неразрывными узами, и когда об этом проведали в городе, только и слышно было: «Смотрите-ка, в тихом омуте черти водятся! Кто бы подумал, что благочестивая бегинка и господин городской чернокнижник в таком возрасте ещё поженятся! Ну что ж — почтенная и праведная чета, хоть и не очень приятная!»
А Пинайсу с той поры житья не стало. Жена немедля завладела всеми его тайнами и стала им верховодить. Она не давала ему ни отдыха, ни покоя, заставляла его колдовать с утра до вечера что было сил, а Шпигель, проходя мимо и видя всё это, ласково спрашивал его:
— Всё трудитесь, всё трудитесь, господин Пинайс?
С этого времени в Зельдвиле и стали говорить: «Сторговал у кота сало», особенно ежели кто из корысти женится на сварливой, противной женщине.
МАРИЯ ФОН ЭБНЕР-ЭШЕНБАХ
ЮНЫЙ ПРИНЦ
Один юный принц, любимец многих богов, принял, после долгих лет подготовки к этому важному посту, правление в своем государстве.
На празднование коронации съехалось множество блистательных гостей, которых пригласили боги, лишь одна гостья не явилась — старая добрая матушка Опытность. Она велела передать, что, может быть, придет позднее.
Когда торжества окончились, боги обещали юному королю исполнить три любых желания, с которыми он к ним обратится, и распрощались с ним.
Король же ясно сознавал, в чём состоит его задача, и приступил к её выполнению. Он задумал сделать людей лучше, а значит — счастливее. Он решил воспитать в них любовь и сострадание, в каждом человеке пробудить рвение к трудам ради всеобщего блага и уважение к чужим заслугам. Сам образец благородства, наделенный прекраснейшими качествами, он жаждал быть светочем для своего народа и пробуждать в подданных желание следовать своему примеру. Напрасно! Кроме горстки сподвижников, никто по его пути не пошел. Целый год прошел в бесплодных усилиях, и наконец юноша воззвал к богам:
— Необоримые силы зла губят мой народ, не дают ему оправиться после пережитых несправедливостей и страданий. Исцелите неизлечимый недуг, который точит мой народ. Уничтожьте тех, кто неисправим, тех, кто неспособен ни к одному доброму побуждению и несет остальным лишь беды и горести.
Едва вымолвив эти слова, юный государь тут же о них пожалел, ибо испугался, что обрек на смертный приговор многие сотни людей. Всю ночь простоял он на коленях, плача, перед изображениями богов.
На другой день он отправился в путешествие по своей стране и всюду на пути со страхом спрашивал прохожих:
— Много ли умерло людей нынче ночью?
И всюду отвечали ему:
— Не более обычного.
Король терялся в догадках.
Зато во дворце его ждало известие о том, что внезапно скончался один из его ближайших доверенных советников.
Минуло два года. Дальше, чем когда-либо, был король от своей цели.
И снова взмолился он:
— Я понял, не испорченные люди виной тому, что Добро терпит поражение за поражением, — очень мало таких людей. Воистину непобедимые враги Добра — это люди холодные, равнодушные, корыстные. Их истребите, всемогущие боги!
На следующее утро он, как и в первый раз, отправился в путешествие, взяв с собой младшего брата, самое дорогое для него существо на свете.
Сверкающей стрелой летела королевская карета с золотой упряжью по дорогам богатой и прекрасной страны, и всюду на пути встречались ей похоронные процессии, и все колокола звонили за упокой, умерших в эту
