Мальчик из джунглей - Морпурго Майкл
Вот это и было хуже всего – её трубный рёв. Такой мучительно громкий, просто убийственный, им была полна моя голова и все джунгли вокруг. Я бы заткнул уши, но никак было не оторвать руки от поручня. Ужас слонихи сделался моим ужасом, и я завизжал, уткнувшись в подушку, и крепко ухватился за неё зубами, чтобы хоть как-то заглушить крик. Я бывал с папой на ярмарках, мы катались на американских горках и на автодроме. Там тоже иногда страшно, но это не всамделишный страх, а так, для смеха, – и я тоже хохотал вместе с папой и со всеми остальными, хотя у меня порой душа в пятки уходила. Но здесь-то всё было взаправдашнее, речь шла о жизни и смерти – об этом трубила Уна, и я это знал. Я понятия не имел, от чего она спасается, но это что-то преследовало нас, надвигалось всё ближе, и оно раздавило бы нас, едва настигнув.
Солнце стало припекать мне спину – значит, мы выскочили из-под деревьев. Наконец я рискнул приподнять голову. Уна пронеслась по поляне среди высокой травы и низеньких деревьев и вступила на болото. «Если спрыгнуть сейчас, может, приземлюсь помягче», – мелькнуло у меня в голове. Хотя нет, затея так себе. Очень высоко падать, слишком высоко. Да и Уна припустила быстрее, чем прежде. Меня всё ещё болтало на хаудахе; чтобы не вылететь из седла, приходилось цепляться как следует. Зато я придумал способ удержаться на слоновьей спине. Если раздвинуть колени пошире, можно упереться пятками в поручень – так получалось чуточку устойчивее. Я осмелел настолько, что приподнял голову и поискал взглядом махаута. Надежды, прямо скажем, маловато, но вдруг он всё же нас догоняет? Он бы заставил Уну бежать помедленнее, а потом и вовсе остановил бы. Но Уна замедляться точно не собиралась, а молодого погонщика нигде не было видно.
Всё это время я пытался разгадать, что вообще творится и почему. Очень уж быстро всё произошло и до сих пор происходит. Меня уносит в джунгли обезумевшая слониха, которую что-то или кто-то насмерть перепугал. Из-за этого чего-то или кого-то величественное создание, исполненное кротости и спокойствия, вдруг превратилось в неистового зверя, ошалевшего от ужаса. И в голове у этого зверя, похоже, засела одна-единственная мысль: убраться как можно дальше от моря.
Впереди за просекой я увидел широкий каменистый поток. Ну уж теперь-то Уна притормозит, а то и остановится, решил я, но не тут-то было. Слониха без долгих раздумий вбежала прямо в реку, подняла тучу брызг, и я тут же промок до нитки. На другом берегу виднелся длинный холм, за ним маячили деревья. Лишь карабкаясь вверх по склону, Уна перешла с бега на быстрый шаг; от натуги она резко кивала головой, уши так и хлопали по ветру. Я вдруг почувствовал, что ехать стало легче. Не отпуская рук, я встал на коленки и развернулся посмотреть, что делается позади нас, над лесными кронами, – там, где синел океан.
И тут-то я понял, что так напугало слониху и почему она умчалась прочь, не помня себя. Понял – и сам задрожал от страха. По шее и по спине покатились капли холодного пота. Море вздымалось к самым небесам зелёной стеной. И эта стена надвигалась на пляж, на гостиницу, на купающихся людей, среди которых была мама. Люди как безумные убегали от моря. Их криков я не слышал – пляж остался слишком далеко. Но их испуганные голоса так и звенели в моей голове. Море подхватывало лодки, точно игрушки, и проглатывало их без следа. Гигантская волна не согнулась, не обрушилась на берег у кромки прибоя, как это делают обычные волны. Она всё надвигалась и надвигалась, такая стремительная, такая огромная, что казалась ненастоящей. Какая-то виртуальная, невероятная волна. Пляж скрылся под водой, вода уже залила первый этаж гостиницы. Море крутило и мотало предметы и их обломки: автомобили, деревья, телеграфные столбы. Срывало крыши с домов, как бумажные шапки. И людей волна тоже утаскивала, а они пытались удержаться, хватаясь за что попало. Сейчас эта волна нахлынет на джунгли и подступит прямо к нашему холму. Нужно забраться повыше. Только так я спасусь.
Я пригнулся и похлопал Уну по шее – раз, другой. Закричал на неё: мол, иди же, иди быстрее! Поняла она или нет, не знаю, но, к моему великому облегчению, слониха собралась с силами – я это почувствовал – и неуклюже потащилась вверх по косогору в джунгли. А я пытался уложить у себя в голове то, что увидел. Цунами – вот что это за волна. Дома я как-то смотрел передачу про вулкан Кракатау в Индонезии. Ещё в девятнадцатом веке там случилось мощное извержение – его смоделировали с помощью компьютера и показали по телику, как это примерно происходило. Но здесь-то нет никакого компьютера и телика тоже нет. Здесь всё по правде. И эта неукротимая мощь природы – настоящая.
И когда я всё это осознал, то, как ни странно, успокоился. В голове у меня прояснилось. Уна, видимо, загодя почуяла опасность, задолго до того, как увидела её, и до того, как её вообще кто-то увидел. Я вспомнил слова махаута, что утром Уна была сама не своя, что она отказалась заходить в море. Значит, она как-то догадалась, что с морем творится неладное, что беда надвигается. Вот почему она просто развернулась и помчалась в джунгли, когда поняла, что пора. Поэтому ей и удалось убежать так далеко. Поэтому я ещё жив, и она жива. Мы с ней оба живы.
Однако теперь Уна выбилась из сил. Тяжко дышала, часто спотыкалась. И это нормально, что она устала, любой бы устал на её месте. Но из-за её усталости и мне приходилось туго. Уна запнулась и едва не упала, а меня швырнуло вбок, и я чуть не отцепился от хаудаха, хорошо, что в последний момент ухватился за поручень. Я болтался в воздухе и держался еле-еле, а слониха топала себе враскачку по мелколесью. Отпусти я поручень – и грянулся бы оземь. Если даже руки-ноги останутся целы, без слона мне в джунглях не выжить. Так что нужно держаться любой ценой. Я кое-как повернулся, уцепился за поручень второй рукой и попробовал вскарабкаться на слоновий бок. Но сил мне не хватало. Рано или поздно я разожму руки – в этом я не сомневался – или какая-нибудь ветка сковырнет меня вниз, а Уна пойдёт себе дальше одна.
– Стой! Стой! Не так быстро! – закричал я Уне.
Как ни удивительно, она услышала. И более того – остановилась. Слониха протянула ко мне свёрнутый хобот, обхватила меня за пояс и водрузила на подушки. Очутившись снова на таком уютном и родном хаудахе, я несколько мгновений лежал не шевелясь и почти не дыша. Уна тем временем возобновила путь – сначала неспешно, словно давая мне прийти в себя. Я перекатился на живот, дотянулся до поручня и упёрся в него ступнями. Уна ускорила шаг. Я закрыл глаза, стиснул зубы и мысленно поклялся ни за что не выпускать из рук поручень.
Пока я весь измотанный лежал на хаудахе, до меня постепенно доходило то, что я увидел. Мама, скорее всего, купалась, или загорала на пляже, или была где-то поблизости. А это значит, что смертоносная волна её утопила, как и многих других. У тех, кто был на пляже или в море, шанса выжить не было. Ни единого. А мама ведь сказала, что пойдёт купаться. Это были почти что последние её слова. Я старался не думать дальше, но всё равно думалось. Я давился слезами и твердил себе: нет же, мама могла уже уйти с пляжа, когда нагрянуло цунами. Она могла вернуться в гостиницу, а номер у нас на самом верхнем этаже, и там ей ничего не грозит. Если так, она жива. Может быть, жива. Мне так хотелось в это верить.
Но в глубине души я знал, что сам себя обманываю. Наверняка мама была в воде, когда пришла волна. Её же хлебом не корми, дай искупаться и поплавать с трубкой. Она всю неделю не вылезала из моря, каждое утро мы наперегонки мчались на пляж, и она плавала, как тюлень, – ловко и проворно.
Последняя мысль дала мне проблеск надежды. Мама – отличная пловчиха. А что, если даже её накрыло цунами, она сумела выплыть в безопасное место? Хотя всё равно: самое безопасное место – это гостиница. Я попытался внушить себе, что а вдруг маме захотелось написать письма бабушке с дедушкой, что когда явилась волна, мама была в номере, что она не утонула, она жива и прямо сейчас с ума сходит от волнения, ищет меня и найдёт, конечно.
