Сказки американских писателей - Вашингтон Ирвинг
Бедняга водонос призывал всех святых в свидетели своей невиновности. Увы, никто из них не явился; впрочем, если бы они и явились, алькальд не поверил бы даже святцам в полном составе. Водонос чистосердечно рассказал о том, что произошло с мавром, но все было тщетно.
— Итак, ты настаиваешь, — допытывался судья, — что этот неверный не имел ни золота, ни драгоценностей, которые могли бы пробудить в тебе корысть?
— Это столь же истинно, как то, что я уповаю на спасенье души, — ответил водонос. — При нём не было ничего, кроме небольшого ларчика сандалового дерева, который он мне завещал в награду за услуги.
— Ларчик сандалового дерева! Ларчик сандалового дерева! — воскликнул алькальд, и при мысли о таящихся в нём сокровищах его глаза загорелись лихорадочным блеском. — Но где же этот ларчик?
Где он? Куда ты его девал?
— Если прикажете, — сказал водонос, — он в одной из корзин моего осла и в распоряжении вашей светлости.
Едва он вымолвил эти слова, как альгвазил выскочил из комнаты и мигом возвратился назад с таинственным ларчиком. Алькальд открыл его трясущимися от нетерпения руками; все столпились подле него, чтобы взглянуть на сокровище, но, к великому разочарованию, в нем не оказалось ничего, кроме исписанного арабскими буквами свитка пергамента и огарка свечи.
Если осуждение обвиняемого не сулит никаких выгод, то правосудие — даже в Испании — способно проявить беспристрастие. Оправившись от досады и обнаружив, что в ларчике и впрямь не заключается ничего ценного, алькальд на этот раз равнодушно выслушал объяснения водоноса, с которыми совпали показания его жены. Убедившись на этом основании в его невиновности, он отпустил его на свободу; больше того, он даже разрешил ему взять с собою подарок покойного мавра — ларчик сандалового дерева и его содержимое — вполне заслуженную награду за его милосердие, но в возмещение судебных издержек и пошлин алькальд удержал при этом осла.
Таким образом, незадачливому маленькому гальего снова пришлось стать водоносом в прямом смысле этого слова, подыматься в Альгамбру к колодцу и таскать на собственном плече большой тяжелый кувшин.
Однажды, когда в знойный полдень он взбирался на гору, его покинуло свойственное ему добродушие. «Собака алькальд, вот кто ты! — вскричал он. — Отнять у человека средства к существованию, его лучшего друга на свете!» И в это воспоминание о возлюбленном товарище своих трудов он вложил всю свою нежность. «Увы, мой милый осел! — воскликнул он, опустив на землю ношу и вытирая мокрое от пота лицо. — Увы, мой дорогой ослик! Я ручаюсь, что ты помнишь своего хозяина! Я ручаюсь, что тебе недостает твоих кувшинов, мой бедный осел!»
В довершение всех его горестей всякий раз, как он возвращался домой, жена встречала его жалобами и причитаниями; она, бесспорно, имела перед ним известное преимущество, так как предостерегала от столь неслыханного гостеприимства, с которого и начались все их несчастья; как женщина умная и многоопытная, она пользовалась любым случаем, чтобы ткнуть в глаза свою прозорливость и превосходство своего ума.
Если дети хотели есть или нуждались в новой одежде, она обыкновенно насмешливо отвечала на их приставания: «Подите к отцу; он — наследник альгамбрского короля Чико [36]; он владеет сокровищами, что хранятся в ларчике мавра».
Бывал ли хоть один смертный столь жестоко и несправедливо наказан за то, что сотворил доброе дело? Бедный Перехиль страдал и духом и телом, но тем не менее кротко сносил насмешки жены. Наконец, как-то вечером, когда она, по обыкновению, допекала его язвительными речами, он, при всем своем долготерпении, не выдержал. Он, правда, не отважился вступить в пререкания, но его гневный взгляд остановился на ларчике сандалового дерева, стоявшем на полке с наполовину открытою крышкой и как бы издевательски скалившем зубы при виде его невыносимых мучений. Схватив ларчик, он в сердцах швырнул его на пол. «Да будет проклят день, когда я тебя впервые увидел! — вскричал он. — Да будет проклят день, когда я приютил под моим кровом твоего бывшего хозяина!»
Едва ларчик коснулся пола, как его крышка отскочила, из него вывалился пергаментный свиток.
Несколько мгновений Перехиль мрачно и безмолвно смотрел на выпавший свиток пергамента. Затем, собравшись с мыслями, он подумал: «Кто знает, а вдруг это и в самом деле какая-нибудь важная рукопись; ведь мавр, очевидно, недаром хранил её с такою заботливостью». Он поднял свиток, сунул себе за пазуху и на следующий день, продавая на улицах воду, остановился перед лавкою одного танжерского мавра, торговавшего в Сакатине духами и драгоценностями, и попросил его изъяснить содержание рукописи.
Мавр внимательно прочитал свиток, погладил бороду и усмехнулся.
— Эта рукопись, — сказал он, — является заклинанием, при помощи которого можно найти заколдованные сокровища, пребывающие под властью магических чар. Здесь сказано, что это заклинание обладает столь могучею силою, что пред ним не устоят ни крепчайшие замки и запоры, ни даже сама адамантовая скала.
— Ба! — вскричал маленький гальего. — Что мне до этого? Я не волшебник и ничего не смыслю в спрятанных под землею сокровищах!
Сказав это, он взвалил на плечо кувшин и, оставив свиток у мавра, пустился в дневные странствия по улицам города. На исходе дня, явившись в сумерки к альгамбрскому колодцу, он застал там множество обычных посетителей этого места, собравшихся поболтать и посудачить, и их беседа, как нередко случается в эти призрачные часы, вертелась вокруг старинных легенд и преданий с участием сверхъестественных сил. Будучи бедны как церковные мыши, они с особой горячностью обсуждали широко распространенные рассказы о заколдованных кладах, укрытых маврами в различных местах Альгамбры. При этом они наперебой высказывали уверенность, что глубоко в земле, под Семиярусной башней, несомненно находятся бесчисленные сокровища.
Эти рассказы произвели на беднягу Перехиля необыкновенно сильное впечатление, и когда он темной дорогой в одиночестве возвращался домой, у него не было иных дум, кроме мыслей о мавританских сокровищах. «А что, если в башне и впрямь находится клад и с помощью заклинания, которое я оставил у мавра, мне удастся его разыскать?» Эта догадка вызвала в нем такой сильный восторг, что он едва не уронил наполненный водою кувшин.
В эту ночь он метался, ворочался на своем ложе и почти не сомкнул глаз из-за грез, будораживших его воображение. Едва дождавшись рассвета, он поспешил к мавру и поделился с ним своими мечтами.
— Ты умеешь читать по-арабски, — сказал он. — Предположим на мгновение, что мы отправляемся
