На берегу Тёмного моря - Эндрю Питерсон
Вдоль по берегу реки
Едет Чёрная Карета,
Скачет лошадь, мглой одета,
Беда вот-вот случится.
Неудивительно, что Джаннер не смог заснуть, услышав слабый стук копыт и позвякивание цепей. Он живо представил себе ворон, которые то кружили над Каретой, то присаживались на крышу. Ему казалось, что он слышит хриплое карканье и хлопанье чёрных крыльев. Мальчик сказал себе, что у него просто разыгралось воображение. Но он знал, что каждую ночь Чёрная Карета останавливалась у домишки какого-нибудь бедолаги и навсегда увозила его детей.
Всего лишь неделю назад его мать оплакивала исчезнувшую девочку из Торборо. Сара Коблер была ровесницей Джаннера; они как-то раз виделись, когда Коблеры проезжали через Глибвуд. Но теперь Сару увезли навеки. В ту ночь она лежала в постели – точно так же, как Джаннер теперь. Наверное, она поцеловала родителей на ночь и помолилась перед сном. А потом за ней приехала Чёрная Карета.
Она бодрствовала в ту минуту?
Слышала ли она фырканье чёрных коней за окном, видела ли пар, вырывающийся из их ноздрей?
Её связали?
Она сопротивлялась, когда её заталкивали в Карету словно в пасть чудовища?
Но что бы ни делала Сара, ничего не помогло. Бедняжку разлучили с семьёй, и точка. Родители устроили по Саре поминки. Уехать в Чёрной Карете – всё равно что умереть.
Это могло случиться с кем угодно, в любой момент, и ничего нельзя было поделать – только надеяться, что Карета не остановится на твоей улице.
Стук копыт, потрескивание и позвякивание эхом отдавались в ночи. Чёрная Карета приближалась.
Неужели она повернёт на тропинку, ведущую к дому Игиби?!
Джаннер стал молиться.
Малыш, пёсик Лили, лежащий в изножье кровати, поднял голову и завыл, глядя на окно. Джаннер увидел сидящую на сухой ветке ворону. Он затрясся и натянул одеяло до подбородка. Ворона повернула голову и заглянула в окно. Она словно рассматривала мальчика с округлившимися от ужаса глазами, в которых отражался лунный свет. Джаннер замер, пытаясь как можно глубже уйти в недра постели, чтобы ворона его не заметила.
Птица сорвалась с ветки и улетела. Луну закрыло облако. Стук копыт и скрип Кареты стали стихать и постепенно смолкли совсем.
Джаннер лежал затаив дыхание. Он медленно выдохнул и услышал, как Малыш постукивает хвостом по стенке. При мысли о том, что пёсик тоже не спит, мальчику стало не так одиноко. Вскоре он заснул, и ему снились тревожные сны.
2. Навоз, молоток и картупель
Поутру все страхи развеялись.
Солнце светило ярко, утренняя прохлада постепенно сменялась дневным зноем, а Джаннер представлял, что он умеет летать. Он смотрел, как над пастбищем порхают стрекозы, и воображал себя стрекозой, пытаясь понять, что она видит и чувствует. Вот лёгкий порыв ветра отбрасывает стрекозу через весь луг, швыряет её направо и налево, то поднимает выше верхушек деревьев, то заставляет круто спускаться к самому морю… Джаннер думал: будь он стрекозой, он бы смеялся от радости (если стрекозы, конечно, умеют смеяться) – ведь тот, кто летает, не боится споткнуться. Джаннеру казалось, что в последние несколько месяцев он совсем разучился владеть руками и ногами. Кисти стали длиннее, ступни больше, и мать недавно пожаловалась, что он очень неуклюж.
Джаннер полез в карман и, убедившись, что никто за ним не наблюдает, достал сложенный листок. В животе у него что-то вздрогнуло – совсем как в ту минуту, когда он нашёл эту бумажку неделю назад, подметая мамину комнату. Джаннер развернул листок и посмотрел на нарисованного мальчика, стоящего на носу небольшой парусной лодки. Мальчик был худощав и темноволос, он очень походил на Джаннера. В небе висели пышные белые облака, а волны осыпали лодку брызгами, которые были нарисованы так натурально, что, казалось, стоило их коснуться – и рисунок расплывётся от влаги. Внизу стояла подпись: «Мне двенадцать лет. Я провёл два часа в одиночку в открытом море. Лучший день в моей жизни».
Кто этот мальчик, написано не было, но Джаннер знал, что на рисунке изображён его отец.
Никто не говорил ему об отце – ни мать, ни дедушка. Джаннер мало что о нём знал. Но найти этот рисунок было всё равно что распахнуть окно в тёмной комнате. Джаннер окончательно убедился, что в мире есть нечто большее, чем перспектива до самой смерти жить в городке Глибвуд. Он раньше никогда не видел вблизи лодку. Он наблюдал за ними с утёсов – за точками, которые, оставляя за собой пенный след, похожий на белую ленту, устремлялись навстречу приключениям. Джаннер представлял себя на собственном корабле, он чувствовал на лице ветер и солёные брызги – точь-в-точь как мальчик на рисунке…
Джаннер вздрогнул и обнаружил, что стоит опершись на вилы по колени в колючем сене. Вместо морского бриза ему в лицо ударило облако мякины и пыли, в нетерпении поднятое конём по кличке Данни, запряжённым в повозку с сеном, которое нужно было отвезти в амбар. Джаннер трудился с самого рассвета и уже съездил туда-обратно три раза, желая поскорее закончить со своими обязанностями.
Городок праздновал День Дракона. Для Джаннера это был единственный повод порадоваться, что он живёт в захолустном Глибвуде.
Горожане целый год ждали Дня Дракона. Как будто все жители Скри съезжались в Глибвуд на праздник. Джаннер с восторгом думал про состязания и лакомства, странных людей из далёких краёв и драконов, поднимающихся из Тёмного моря тьмы…
Джаннер, насколько он помнил, ни разу за двенадцать лет не выезжал за пределы Глибвуда. День Дракона был для него редкой возможностью повидать свет – и отличным поводом быстро перевезти сено. Мальчик вытер пот со лба и с тоской посмотрел на стрекозу, которая зигзагами уносилась прочь. Он налёг на вилы и, охнув от натуги, забросил кипу сена в повозку. В то же мгновение Джаннер наступил на камень, засыпанный разбросанным на земле сеном, споткнулся и упал прямо в свежий конский навоз.
Мальчик вскочил, отплёвываясь и вытирая лицо. Данни, взглянув на него, фыркнул и принялся жевать траву – а Джаннер побежал умываться.
По ту сторону поля брат Джаннера Тинк (его настоящее имя было Кальмар) сидел верхом на коньке крыши, держа в зубах два гвоздя, а в руке молоток. Тинк пытался прибить отставшую доску, но так дрожал, что ему никак это не удавалось. В раннем детстве он пугался, даже когда дедушка сажал его на плечи; Тинк натужно хохотал, но глаза у него выпучивались от страха, пока он вновь не оказывался на земле.
Дедушка Подо всегда поручал латать крышу Тинку, поскольку считал,