Тайны мозга - Каплан Александр Яковлевич
Оказалось, что образцы мозга генетически идентичных близнецов у человека по своей внутренней структуре различались гораздо больше, чем образцы мозга дальних родственников у обезьян, хотя по самим размерам мозга и черепа разнообразие у тех и других было одинаковым. Получается, что размер мозга и его структура как у человека, так у обезьян в основном определяются генетикой, потому и разнообразие этих признаков не так велико среди родственников. А вот внутренняя организация мозга у человека сильно различается даже у генетически идентичных братьев и сестер, хотя по размерам мозга и черепа, как и у обезьян, различия небольшие.
«Это означает, что структура мозга человека гораздо более чувствительна к влиянию условий индивидуального развития по сравнению с мозгом шимпанзе. Именно эта особенность облегчает адаптацию человека, его мозга и поведения к меняющейся реальности… и ускоряет культурную эволюцию», — делает в статье вывод ее ведущий автор доктор Айда Гомес-Роблес. Она также считает, что повышенная пластичность мозга, скорее всего, обеспечила нашим предкам возможность гибко адаптироваться к необычным условиям, быстро вырабатывать новые навыки и осваивать новые экологические ниши практически с каждым новым поколением. Кроме того, та же высокая пластичность мозга дает человеку возможность легко осваивать чужую культуру, письменность, новые ремесла.
Накоплению новых навыков и знаний в индивидуальном развитии человека способствует и его замедленное, по сравнению с обезьянами, развитие в детском возрасте. Мозг ребенка человека гораздо дольше, чем у детенышей обезьян, чуть ли не до двадцати лет накапливает в структуре межнейронных связей все новые поведенческие и познавательные навыки. Сейчас уже не так важно, способствовало ли медленное развитие детенышей человека накоплению богатого разнообразия структурированных опытом нервных связей, или наоборот — необходимость формирования нужной схемотехники мозга потребовала большого времени для завершения этого процесса — скорее всего, оба эти процесса были подхвачены эволюцией.
Высокая пластичность нейронной сети и на много порядков большая, чем у человекообразных обезьян, вариативность ее возможных состояний, по-видимому, стали главным достижением в эволюции мозга человека, обеспечившим ему гигантский скачок в способностях не только к выработке новых поведенческих навыков, но и к тому, что и вовсе отсутствовало даже у самых развитых животных — к познанию закономерностей окружающего мира.
Языковая коммуникация
Коммуникация в животном мире существует даже между одноклеточными организмами и отдельными клетками организма, не говоря уже об обмене сообщениями между самыми простыми живыми существами. Однако, эта коммуникация, от бактерий до высших животных осуществляется посредством самых разных, но всегда элементарных сигналов: молекул, звуков, световых вспышек, электрических импульсов, движений тела и других.
Считается, что рекордсменами по числу коммуникативных звуковых сигналов являются легендарные дельфины. Их словарь состоит почти из 40 видов свистов или щебетов. И каждый из них обозначает вполне конкретную фразу: высокий мелодичный свист, следующий за коротким и унылым — это «Я в беде», звуки, напоминающие лай — это «Плыви ко мне», тонкий визгливый писк — это призыв дельфиненка: «Мама, подплыви ко мне!». А тявкающий звук, свойственный только самцам, должен привлекать самок. Есть у дельфинов и звуки, обозначающие приветствие, прощание или беспокойство. Но, как видно, акустическое общение даже у дельфинов ограничено обменом небольшим, но тщательно отобранным в ходе эволюции набором жизненно важных фраз.
Психологи и нейробиологи считают, что качественным скачком, полностью преобразовавшим саму природу отношений между человеком и окружающим его миром, было появление у него способности к символьной коммуникации, когда фразы сообщения строятся на основе комбинаций определенных символов, например, четких звуков или жестов. Таким образом, у человека появилась акустическая коммуникация особого рода — речь, когда общение осуществляется не отдельными звуками, а их последовательностями. Очевидно, что в таком случае вариантов символьных комбинаций или фраз для коммуникации даже при небольшом наборе элементарных звуков становится многократно больше, чем, если бы, как у животных, каждый звук или жест бы отдельным сообщением. Интересно, что число звуков, используемых человеком для образования речи или так называемых смысло-различающих звуков в европейских языках примерно такое же, какое используют для сигнальной коммуникации дельфины и шимпанзе — где-то около 40. Это и понятно, эволюционные процессы всегда очень экономны, зачем расширять состав элементарных звуков, если новый комбинаторных принцип их использования уже сам по себе обеспечивает совершенно новый уровень общения — языковую коммуникацию.
Язык — это совокупность символов, правил их следования и устойчивых их комбинаций, слов, однозначно обозначающих как объекты и явления природы, так и события внутреннего мира человека. Для перехода к использованию в коммуникации последовательностей элементарных звуков, конечно, потребовались многократно большие, чем на доязыковых уровнях развития, ресурсы мозга, чтобы обеспечить запоминание, построение и понимание самих синтезированных из отдельных звуков слов и предложений. Коммуникативная функция языка, хотя и была первично востребованной в ходе эволюции, оказалась в конечном итоге не единственной и даже не самой главной функцией языка. Наиболее значимой оказалась его познавательная функция, обеспечивающая накопление опыта в речевых описаниях трудовых операций, «подсмотренных» в природе закономерностей, собственных внутренних состояний. Именно язык стал основой формирования абстрактных понятий, обозначающих уже не собственно конкретные объекты и явления природы, а их обобщения. Например, формирование понятия «вода» обобщает сразу и жидкую субстанцию, и средство утоления жажды, и средство тушения огня, и средство для размягчения глины, и моющее средство и многое другое. С появлением языка человек научился оперировать понятиями, которые зачастую не обозначают ничего конкретного в природе, но обобщают смысловые связи между объектами и явлениями. Человек научился мыслить!
— Ясно, что мы переиграли неандертальцев, в том числе и с помощью языка, — рассказывала профессор Татьяна Владимировна Черниговская. — Гомо сапиенс научился разговаривать звуками, а неандертальцы, насколько нам известно, освоили только язык жестов. Конечно, преимущество оказалось на нашей стороне. Одно дело предупредить об угрозе словами — быстро, звучно, понятно. А пока из кустов пальцами просигналишь, дикие звери всех соплеменников разорвут в клочья и растопчут.
Конечно же, дело не только в возможности быстро оперировать звуками и их физическом свойстве огибать всяческие преграды, сравнимые с длиной звуковой волны. Главное в звуковом общении — это возможность из сравнительно небольшого комплекта звуков создавать их многообразные наборы, которые в целом могут обозначить сколь угодно большой круг вещей, действий, свойств в окружающем мире. Овладеть умением построения и использования этих наборов звуков означает — научиться говорить. Умел ли говорить неандерталец?
Помимо развития мозга для овладения речью нужны были и соответствующие преобразования в рото-глоточном аппарате, особенно в гортани, чтобы справиться с четким произношением хотя бы трех-четырех десятков различных звуков и их сочетаний. Гортань — это участок дыхательной системы, в который снизу открывается одновременно и пищевод и трахея и который еще содержит голосовой аппарат.
Американский лингвист Филипп Либерман еще в 1971 г. высказал предположение, что именно анатомические особенности глотки определяют возможность произнесения гласных звуков «а», «и», «у», которые в сочетании с согласными дают возможность формировать множество комбинаций звуков, легко складывающихся в непрерывные последовательности из целых наборов таких звуков, то есть в слова и предложения в современном понимании.
