На службе у войны: негласный союз астрофизики и армии - Тайсон Нил Деграсс
К концу XVIII века роль телескопа в ведении войны была общепризнанной. Никто из серьезных тактиков не вступил бы в бой, не имея его под рукой. Портативность инструмента увеличилась за счет складной средней части трубы. Одна британская оптическая фирма рекламировала свой рефрактор как «получивший положительную оценку лучших специалистов в теории, а также и тех джентльменов, чьи мореплавательские или военные достоинства сделали их более чем искушенными в его применении». И сегодня исторические писатели обильно уснащают рассказы о минувших битвах описаниями того, как давно почивший полковник, генерал, капитан боевого корабля или просто участник сражения, охваченный тревогой, видит в подзорную трубу лес неприятельских мачт на морском горизонте, или медленно обводит своим телескопом окрестный ландшафт, или, вглядываясь в одну точку, что-то невнятно бормочет, или решительным движением складывает трубу, увидев в нее все, что было необходимо.
Телескоп играет ключевую роль в хрестоматийной истории с самым знаменитым английским флотоводцем, одноглазым и одноруким Горацио Нельсоном. В 1801 году в Копенгагенском сражении Нельсон – только что расстроивший планы Наполеона в Египте и Индии – служил заместителем командующего флотом адмирала сэра Гайда Паркера. Их целью было перекрыть французам Северный европейский морской путь, который, по мнению Британии, давал Франции односторонние преимущества. Паркер и Нельсон со своим флотом были посланы с заданием любым способом убедить Данию выйти из альянса с Францией. Паркер (предпочитавший осторожность и переговоры) расставил корабли к северу от Копенгагена и послал Нельсона (сторонника устрашения противника вплоть до его полного уничтожения) с частью судов атаковать неприятеля с юга. Битва была яростной, со множеством дыма, но Нельсон не отступил. Через два часа после начала боя, когда Паркер сигнализировал флажками со своего флагманского судна, чтобы британцы прекратили огонь, Нельсон приставил подзорную трубу к слепому правому глазу и сообщил, что он просто не видит сигналов. Паркер, несмотря на свою осторожность, в этом бою погиб, а непокорный Нельсон победил. Датчане подписали мир, а выражение «повернуться к чему-то слепым глазом» (turn a blind eye) обогатило английский язык.
Но на суше портативный телескоп, даже в руках блестящего командира, сам по себе не мог совершить переворот в военном искусстве. К примеру, Джордж Вашингтон ценил шпионов выше, чем подзорные трубы, как видно из его письма от 10 июля 1779 года, в котором он пишет бригадному генералу: «Один человек ночью больше послужит установлению фактов, чем лучшая подзорная труба днем». Телескоп мог помочь в сборе сведений о расположенных поблизости силах противника или собственных силах, о рельефе местности, о погоде, о местных дорогах. Он мог поспособствовать отказу от одной тактики и принятию другой. Но одержание победы даже в одном сражении оставалось тем же опасным, многосторонним, трудоемким и в конечном счете непонятным процессом, каким оно было всегда. В подзорную трубу командир мог заметить за ближайшим холмом или на том берегу реки передовые части вражеской кавалерии и быстро разработать план их полного уничтожения, но исполнять его приказы должны были его лейтенанты и солдаты. И если наиболее смертоносное оружие эффективно, только когда используется на близком расстоянии, а силы собственной кавалерии слишком малы, то в этот момент телескоп почти ничем не сможет помочь в стратегическом планировании и очень немногим – в тактическом. В рамках терминов, в которых военный историк Мартин ван Кревельд описывает составляющие военной команды – «кто приказал кому сделать что, когда, каким способом, на основе какой информации, для чего и с каким результатом», – телескоп мог сыграть лишь очень ограниченную роль. Некоторые выдающиеся историки войны и техники, по сути, вообще отказывают телескопу в какой-либо военной роли в течение одного или двух первых столетий его существования[183].
Для начала посмотрим, как велась война в Европе XVII и большей части XVIII столетий. Добывать информацию было трудно, быстрые способы коммуникации еще не существовали. Хороших дорог было мало, и располагались они далеко друг от друга. Карты любого вида встречались редко, и еще реже – карты стран с городами, дорогами и расстояниями в надлежащем масштабе, а топографических карт вообще не существовало. Общие сведения о населении, обычаях и особенностях зарубежных территорий черпались из одной-двух книг, нескольких газет, ненадежных данных переписей, рассказов паломников, купцов и дипломатов. Более важная тактическая информация могла поступать от солдат-шпионов или из сообщений перебежчиков, заключенных, крестьян; шпион, переодетый чернорабочим или слугой, мог попасть в лагерь противника за компанию с крестьянином, продающим репу или мануфактуру. Чтобы у крестьянина не возникло искушения выдать своего спутника, можно было взять в заложники членов его семьи. Большая часть информации, не связанной с собственными наблюдениями командира, передавалась не быстрее скорости лошадиного галопа. С той же скоростью передавались и приказы. Никто и не слыхивал о быстрых решениях, принятых на основании поступивших в последнюю минуту данных; импровизированные команды, если когда-то и звучали, вряд ли были бы исполнены. Большинство приказов отдавалось голосом, а не писалось, хотя, прежде чем их отдать, командир мог сначала послать донесение королю и пару недель подождать ответных инструкций.
Тащилась ли его армия полями и перелесками, осаждала ли крепость, самой большой заботой командира было раздобыть для войска вдоволь хлеба, пива и мяса, обеспечить многочисленных наемников деньгами и кровом, позаботиться, чтобы лошади оказались накормлены и напоены, чтобы не было нужды в оружии и боеприпасах. Благодаря нововведениям принца Мориса, ежедневные занятия солдат, если те не предавались грабежам местных жителей или, собственно, не сражались, сводились к муштре, маршировке и рытью траншей. Вот краткое замечание Ван Кревельда: «Даже в XVIII столетии в военное время войска во время сражений и в промежутке между ними вели себя примерно одинаково <…> война вне битвы была почти неотличима от некоторой насильственной формы туризма, сопровождающегося массовыми грабежами»[184].
Ручное стрелковое оружие было относительно внове. В Европе на каждое открытое сражение приходилось три-четыре осады стен крепостей, с которых стреляли тяжелыми чугунными ядрами колесные пушки. Тысячи, а иногда и десятки тысяч орущих солдат, бегающих туда-сюда вокруг боевых порядков, ружейный и пушечный грохот, облака порохового дыма и чада от горящих осадных башен, перелетающие через крепостные заграждения зажигательные бомбы – в таких условиях даже первоклассный телескоп мог бы лишь в очень ограниченной степени повлиять на исход боя.
В открытом море телескоп мог быть более полезным. С XIV века вокруг Европы стала расширяться всепогодная морская торговля. Без вооруженной охраны у себя на борту или в виде сопровождения ни один груженный товарами купеческий корабль или караван не мог надеяться достичь своего пункта назначения и не быть ограбленным. По мере того как устанавливался спрос на кофе, золото, специи, сахар, рабов, табак, чай, ткани и росли аппетиты сборщиков налогов, росла и популярность дальних плаваний. Большинство морских сражений происходило возле берегов, на близком расстоянии, с которого большие парусные фрегаты новой эры обрушивали на врага залп изо всех своих ста с лишним гигантских бортовых орудий. Суда были деревянными и более уязвимыми для ударов ядер и пламени, чем крепостные стены. Ввиду близости сражающихся сторон и того обстоятельства, что каравану крупных судов трудно было найти укрытие, телескоп мог оказаться более полезным, чем на земле, – если капитану удавалось поймать просвет в тумане, дыму, пламени, непрерывной канонаде и общей неразберихе битвы.
