Иван Грозный: Кровавый поэт - Бушков Александр Александрович
Здесь, конечно, тоже имеются устоявшиеся штампы, но их крайне мало. А главное, недвусмысленно выражена толковейшая мысль: фигура Грозного чересчур величественна и сложна, чтобы подходить к ней с примитивными суждениями и абстрактным, слюнявым интеллигентским гуманизмом, еще ни разу в нашей истории не доводившим до добра…
К стыду для национальной гордости великороссов, главным разрушителем мифа о «русском варваре» выступил как раз поляк К. Валишевский, более ста лет назад написавший крайне объективную биографию Грозного. Он воспользовался нехитрым, но весьма действенным приемом: чуть ли не каждую главу своей книги завершал словами: «Но если мы посмотрим, что происходило в те же годы в Европе…»
И скрупулезно рисовал картины лютых зверств, творившихся в «просвещенной, цивилизованной Европе», - на фоне иных Иван Грозный выглядит прямо-таки белоснежным плюшевым медведиком, лежащим рядом с клеткой, где гуляют вполне реальные тигры-людоеды…
Одна беда: и Белинский, и Валишевский не могли считаться «профессиональными историками». А потому ученое сообщество продолжало переписывать друг у друга страшные сказки, а образованная публика предпочитала роман Толстого - талантливый, увлекательный, яркий… и почти ничего общего не имевший с реальным прошлым.
Но если вернуться к дошедшим до нас источникам, там обнаружатся прелюбопытнейшие вещи, категорически не сочетающиеся с мифом о «безумном тиране»…
Самое интересное - народ (который у нас отчего-то принято уничижительно именовать «простым») в массе своей… к Ивану Грозному, сатрапу, тирану и зверю, относился не то что доброжелательно, а с неприкрытой любовью! За редчайшими исключениями Грозный в народных песнях, сказках и преданиях постоянно предстает как добрый и справедливый царь, пекущийся о народном благе!
И если бы все ограничивалось фольклором… Вот что в свое время с неприкрытым удивлением писал польский шляхтич Рейнгольд Гейденштейн, участник войны с Россией 1578-1582 гг.: «Тем, кто занимается историей его царствования (речь, понятно идет о Грозном. - А. Б.), тем более должно казаться удивительным что при такой жестокости могла существовать такая сильная к нему любовь народа, любовь, с трудом приобретаемая прочими государями только посредством снисходительности и ласки, и как могла сохраниться необычная верность его к своим государям. Причем должно заметить, что народ не только не возбуждал против него никаких возмущений, но даже выказывал во время войны невероятную твердость при защите и охране крепостей, а перебежчиков вообще было очень мало. Много, напротив, нашлось и во время этой самой войны таких, которые предпочли верность князю даже с опасностью для себя величайшим наградам».
Игра приобретает интерес… В самом деле, в царствование Грозного м а с с ы практически не использовали двух своих из вечных способов к сопротивлению: мятежей и побега за границу. Можно, конечно, и это объяснить «патологическим страхом» перед тираном - но следует учитывать, что полностью закрытой границы тогда не существовало, «пограничники» стояли лишь на главных дорогах - так что индивидуум, решивший сбежать в ту же соседнюю Польшу, без особого труда мог туда пробраться чащобами. Но - не бежали. И мятежей не поднимали. И вовсе уж нелепым будет привлекать «страх» в качестве объяснения стойкости защитников крепостей.
Относись они к Грозному отрицательно, кто им мешал сдаться и жить потом припеваючи в той же Польше? Католицизм тут никак не мог выступать в качестве пугала: Польша тех времен (точнее, Жечь Посполитая, объединенное польско-литовское государство) была страной довольно-таки веротерпимой. Массированные гонения на православие начнутся лишь сотню лет спустя - а во времена Грозного чуть ли не половину населения Польши составляли православные (от крестьян до крупнейших магнатов) так что русский человек никакого дискомфорта там не чувствовал бы…
Но - не сдавались, несмотря на заманчивые обещания противника. Страх ни при чем. Следует искать другое объяснение.
Есть отдельные придурки, которые его «находят», рассуждая о якобы «рабской психологии» тогдашних русских людей. Мол, такими уж холопами они были не только по названию, но и в душе своей, что испытывали нечто вроде мазохистского экстаза, когда Грозный их мучил и тиранил - и, сладострастно закатывая глаза, просили:
– Огоньку б пожарче, милостивец… И к пяткам бы… Ох, хорошо! А теперь бы батогами по спине, да с оттягом… И щепки под ногти не забудь, милостивец, сатрап наш обожаемый!
Чушь собачья, господа мои! Прежде всего оттого, что русские тех времен, даже крестьяне, вовсе не были рабами. Крестьянин всего-навсего был привязан к земле системой наподобие пресловутой советской прописки, а это, простите, никак не рабство. Настоящее р а б с т в о ввел только Петр I своим гнусной памяти указом от 1714 г.
В том, что покорность Грозному и откровенная к нему народная любовь была основана не на страхе, окончательно убеждают железные исторические факты: п о з ж е, во времена Романовых, народ как раз полной мерой, можно сказать, на всю катушку именно что использовал те самые два способа: мятеж и бегство. Все царствование Петра прошло под знаком непрестанных бунтов, мятежей, заварушек и восстаний, от мелких, быстро подавлявшихся драгунским эскадроном, до стрелецких бунтов и восстания Булавина, когда посылались регулярные армейские полки. Чуть раньше, во времена Раскола, русские люди многими тысячами бежали в ту же Польшу. И даже более того: при Николае I солдаты Кавказского корпуса за неимением поблизости христианских сопредельных держав бежали в «басурманскую» Персию, причем не жалкими кучками, а в таком количестве, что шах персидский набрал из них целые воинские подразделения (добровольные сугубо!), которые на стороне персов воевали с царскими войсками (о чем сохранилось немало отчетов русских военачальников).
Вся трехсотлетняя история дома Романовых - это, по сути, история мятежей и побегов. При том, что и то, и другое было практически неизвестно во времена Грозного. Так что сказочки про «парализующий страх» или «рабскую психологию» сказочками и останутся. К Петру, кстати, подданные не испытывали ни малейшей любви, и число именовавших его» антихристом» было неимоверно велико.
Вывод простой: «тиранство» Грозного носило некий и з б и р а т е л ь н ы й характер. И совершавшиеся в его времена казни оттого и принимались народом с одобрением, что народ прекрасно понимал их причины. И не сводил таковые к «паранойе» и «жажде крови». Все, следовательно, было сложнее. Гораздо сложнее. Очень похоже, что враги Грозного одновременно были и врагами народной массы…
В жизни крупных русских городов того времени большую роль играл так называемый «посад», или «посадские люди». Это - не знатные горожане, то есть купцы (не из крупных), всевозможные ремесленники. Те, кто в Польше именовался «мещане», в Германии - «бюргеры», а во Франции «третье сословие». Так вот, русский посад был вовсе не скопищем «холопов», даже с чисто юридической точки зрения. Посадский народ всегда живо интересовался делами города, следил за действиями властей и по мере своих скромных сил пытался влиять на ситуацию.
Так вот, сохранилась масса свидетельств, что посад вполне осмысленно и постоянно поддерживал Грозного в его деятельности…
А деятельность Грозного, помимо прочего, состояла еще и в неустанной борьбе с высшей аристократией, магнатами, тогдашними олигархами - русским боярством.
Вот это и есть ключевая точка. В русском народе прекрасно осознавали, против к о г о в первую очередь направлен якобы «бессмысленный» террор. И одобряли это самым недвусмысленным образом, осознавая, что эксцессы (пусть такого слова тогда и не знали) - эксцессы и есть…
А потому дореволюционный историк русского крестьянства Беляев писал открыто: «Грозные государи московские Иоанн III и Иоанн IV были самыми усердными насадителями исконных крестьянских прав. В особенности, царь Иван Васильевич постоянно стремился к тому, чтобы крестьяне в общественных отношениях были независимы и имели одинаковые права с прочими классами русского общества».
