Человек. Книга. История. Московская печать XVII века - Поздеева Ирина

В каждом экземпляре московского издания послесловие прежде всего славило царя, создавая идеальный образ самодержавного правителя «Богом избранной» страны и ее столицы – града Москвы, «третьего Рима» христианской цивилизации.

Впервые в истории России эти тексты не только были написаны для массового читателя, но действительно стали государственной публицистикой. Высокий панегирический стиль, граничащий, с одной стороны, с литургикой, а с другой – с гиперболическими образами народного эпоса, создавался талантливыми, традиционно анонимными авторами, которые в XVII в. несомненно были сотрудниками Печатного двора. Для восхваления царствующего государя использовались самые различные доводы и ассоциации – от угроз «казнением» до умиления милосердием владыки земного и одновременно заместителя Владыки Небесного, единственного, кто может реально обеспечить всем читающим защиту земную и вечное спасение[70].

Эти идеальные образы царя и Отечества сопровождали или предваряли каждый экземпляр печатной продукции государевой Московской типографии, расходившейся действительно во все концы Великой Руси, к южным и западным славянам, на далекий Афон, в сотни иных мест, где книга продолжала еще долго сохранять свое первоначальное предназначение и функцию.

Послесловия излагали не только собственно «царистскую» идею, но также основные положения всего комплекса актуальных идей государственной идеологии, вплоть до идеальных целей внешней и внутренней политики, непререкаемого единства государства и церкви, верности ортодоксальному православию.

Все вышесказанное позволяет утверждать, что уже во второй четверти XVII в. московская печатная книга в результате очень точного государственного подхода к выбору книг для тиражирования, благодаря значительным для своего времени тиражам, особенно в отношении книг, необходимых для обучения грамоте и вере, благодаря политике цен на печатную продукцию действительно стала важнейшим фактором всей русской жизни. Продуманная политика развоза книг, раздача их в торговые ряды, открытие книготорговой лавки – все эти действия правительства, направленные на «рассеивание книг», «аки семян», в «доброплодную» землю всей страны, окончательно сделали московскую печать общерусским явлением.

Очевидно, что доказательным этот вывод мог стать только в результате впервые проведенного комплексного анализа материалов архива Московского печатного двора в сопоставлении с исследованием его продукции, которая была не только фактом, но и важнейшим и во многом определяющим фактором русской государственной, церковной, семейной и частной жизни, просвещения и консолидации всех слоев русского общества, его религиозного и национального патриотического воспитания, инструментом, создающим и поддерживающим общеславянское единство.

Историческое бытование изданий Московского печатного двора первой половины XVII века[71]

Московский печатный двор – крупнейшая типография XVII в., печатавшая кириллическим шрифтом, – издал за годы от восстановления после пожара (1614) до перехода фактически в руки патриарха Никона (1652) более 350 тысяч экземпляров книг, каждая из которых была и фактом, и фактором культурной, религиозной и политической жизни общества. В том числе были напечатаны шесть типов книг для разных уровней обучения[72]; несколько кругов литургической книги; основные типы книг, необходимых для религиозной полемики; полный комплекс светского и церковного права; несколько важнейших компендиумов календарных чтений, содержащих многие из лучших произведений раннехристианских, византийских, славянских и русских авторов; календарь, содержащий хронологический, исторический, агиографический комментарий, тропари и кондаки основной службы каждого дня, и многие иные издания, на века вошедшие в русскую и славянскую культуру.

Предлагаемая работа – экстракт изучения до конца 1980-х гг. исторического бытования, функций и роли московской печатной книги, распространения и ее места в жизни общества. Основной метод исследования – сопоставление данных архива Приказа книг печатного дела[73] с данными о судьбах тысяч известных нам сегодня экземпляров этих изданий, которые были получены при работе с коллекциями библиотеки Московского университета, при описании книг в старообрядческих общинах, государственных и частных библиотеках в регионах России, из опубликованных каталогов, описей древних библиотек и других источников.

На основании выявленных данных ниже освещаются следующие проблемы: в чьи руки печатная книга попадала после выхода – т. е. представители каких социальных слоев ее приобретали; сколько она стоила в XVII в., каковы география и скорость ее распространения; характер отношения к печатной книге и характер ее функционирования в XVII в.; роль и функции дониконовской печатной книги в последующие эпохи русской истории – в XVIII в. и в Новое время (XIX–XX вв.).

Если обратиться теперь к материалам о распространении московских изданий непосредственно в годы выхода книги в свет, прежде всего встает вопрос о ценах на книги, т. е. о доступности печатной книги разным кругам русского общества. Ведь именно политика цен во многом определяет, чем было для власти и само книгопечатание – средством просвещения (как писалось во всех послесловиях к изданиям) или средством наживы, как полагали до изучения архива Печатного двора некоторые исследователи[74].

Издательская деятельность, по крайней мере и в интересующее нас время, не рассматривалась ни Церковью, ни государством в качестве средства получения прибыли. Цели книгопечатания, как это декларировалось в послесловии почти каждого издания, были широкими, печатная книга должна была помочь в решении основных задач, стоящих перед государством – в лице царя и перед Церковью – в лице патриарха.

Тексты выходных данных книг были чрезвычайно важным, фактически формулярным документом, удостоверяющим сущность власти и характер ее взаимоотношений как с Силой Божественной, так и с любым возможным читателем; документом, формулирующим функцию и истинность каждого печатного экземпляра. Слова и состав этой формулы достаточно традиционны и менялись редко. (Фактически все послесловия и представляли собой, в зависимости от характера и времени издания, последовательность нескольких таких достаточно постоянных формул.)

Тексты послесловий важны для понимания роли ранней печатной московской книги, поскольку их идеи в той или иной форме дополняли любой из сотен тысяч расходящихся по стране экземпляров изданий. Например, послесловие Учительного Евангелия 1633 г. (л. 592 об. – 593 об.) идею «о исправлении книжнем и о словеси истиннем, изложенным печатными писмены», представляет принадлежащей самому Христу, который и «просвети разум и очи сердечнии верному рабу своему, его же избра, и елеом святым помазанному, благочестивому государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Русии самодержцу». Далее сформулированы и цели книгопечатания: раздавать «всем богатство благочестия», помогать царю утверждать «мир и тишину» и добиваться, чтобы царство его всегда сияло «святолепным просвещением» и пребывало «в божественной славе», а Церковь «апостольскими и божественными правилы и уставы да цветет и славится всегда». Указано, к кому обращены слова послесловия, для кого издаются книги: для христианского народа «многочисленнаго словенскаго языка, своея великия державы, всея славно именитыя Русии, Московскаго государства и прочих государств…». Далее в послесловии, хотя и гораздо более уклончиво, говорится о тех, против кого направлена каждая издаваемая «истинно-божественная книга» и деятельность типографии: «Мрак же нечестивыя злобы тем да обличится, и буря противных ветров да отогнана будет».