Екатерина II: алмазная Золушка - Бушков Александр Александрович

Через полгода она возвратила ко двору того Гудовича, который был так предан императору, и его верность была вознаграждена благосклонным предложением наилучших женщин. Фрейлине Воронцовой, недостойной своей сопернице, она позволила возвратиться в Москву в свое семейство, где нашла она сестру княгиню Дашкову, которой от столь знаменитого предприятия остались в удел только беременность, скрытая досада и горестное познание людей.

Вся обстановка сего царствования, казалось, состояла в руках Орловых. Любимец скоро отрешил от должности главного начальника артиллерии Вильбуа и получил себе его место и полк. Замеченный рубцом на лице остался в одном гвардейском полку с главным надзором над всем корпусом, а третий получил первое место в Сенате. Кровавый переворот окончил жизнь Иоанна, и императрица не опасалась более соперника, кроме собственного сына, против которого она, казалось, себя обеспечила, поверив главное управление делами графу Панину, бывшему всегда его воспитателем. Доверенность, которою пользовался сей министр, противополагалась всегда могуществу Орловых, почему двор разделялся на две партии – остаток двух заговоров, и императрица посреди обеих управляла самовластно с такою славою, что в царствование ее многочисленные народы Европы и Азии покорялись ее власти.

Приложение 4

Иван Андреевич Крылов

Урок дочкам

Велькаров, дворянин.

Фекла.

Его дочери. Лукерья.

Даша, их горничная.

Василиса, няня.

Лиза, девушка на сенях.

Семен, слуга.

Сидорка, деревенский конторщик.

Слуга.

Действие в деревне Велькарова.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Даша, Семен и потом Лиза.

Семен. Ну, думал ли я, скакав по почте, как угорелый, за 700 верст от Москвы наехать дорогою мою Дашу?

Даша. Ну, чаяла ли я увидеться так скоро с любезным моим Семеном?

Семен. Да как тебя занесло в такую глушь?

Даша. Да тебя куда это нелегкая мчит?

Семен. Как ты здесь?

Даша. Что ты здесь?

Семен. Ведь ты оставалась в Москве?..

Даша. Ведь ты поехал в Петербург?..

Семен. Где ж ты после была?

Даша. Что с тобою сделалось?

Семен. Постой, постой, Даша, постой! Мы эдак ничего не узнаем до завтра; надобно, чтоб сперва из нас один, а там другой рассказал свое похождение, с тех самых пор, как мы с тобой в Москве разочли, что нам, несмотря на то что мы, кажется, люди вольные и промышленные, а нечем жениться, и пустились каждый в свою сторону добывать денег... Мы увидим, кто из нас был проворнее, а потом посмотрим, тянут ли наши кошельки столько, чтоб нам возможно было вступить в почтенное супружеское состояние. Итак, если хочешь, я начну.

Даша. Пожалуй, хоть я сперва тебе расскажу – я в Москве...

Семен. Ты чудеса услышишь – я из Москвы...

Даша. То-то ты удивишься, – я в Москве...

Семен. Постой же, уж я кончу – выехавши из Москвы...

Даша. Да выслушай меня; оставшись в Москве...

Семен. Мне очень хочется подробно...

Даша. Ну вот, так и горю, как на огне, рассказать тебе...

Семен. Тьфу, пропасть! Даша, у тебя во рту не язык, а маятник, не дашь слова выговорить. Ну, рассказывай, коли уж тебе не терпится!

Дaша. Вот еще какой! да, пожалуй, болтай себе, коли охота пришла...

Семен. Ох! зачинай, пожалуйста, я слушаю.

Даша. Сам зачинай... видишь какой!

Семен. Ну, ну! полно гневаться, мой ангел, неужли тебе это слаще, нежели говорить?

Даша. Я не гневаюсь. Говори.

Семен. Ладно, так слушай же обоими ушами; ты ахнешь, как порасскажу я тебе все чудеса...

Лиза (выглядывая из другой комнаты). Даша! Даша! Господа идут с гулянья.

Даша. Ну вот дельно! много мы с тобой узнали.

Семен. Кто ж виноват?

Даша. Послушай, по этой лестнице...

Лиза (показываясь). Даша! господа поворотили на птичий двор.

Даша. Не прогляди ж, как они воротятся.

Лиза. Не бойся, разве это впервой?.. (Уходит.)

Семен (почесывая лоб). Так это не впервой у тебя отводные-то караулы расставлены? Даша, что это значит?

Даша. То, что ты глуп. Мы опять потеряем время попусту: они тотчас воротятся. Ну рассказывай свое похождение!

Семен. Ты знаешь, что я, в Москве принявшись, к Честову, поехал с ним в Петербург. Там любовь и карты выцедили кошелек его до дна, и мы, благодаря им, теперь на самом легком ходу едем в армию бить басурманов. Здесь остановились было переменить лошадей, но барин с дороги несколько занемог и едва ль не останется до завтра. Он лег заснуть, а я, ходя по деревне, увидел тебя под окном и бросился сюда, – вот и все тут!

Даша. Только всего и чудес?

Семен. А разве это не чудо, Дашенька, что меня на всем скаку, сонного, сбрасывало с облучка раз десять, и я еще ни руки, ни ноги себе не вывихнул? Ну-тка, что ты лучше расскажешь?

Даша. После твоего отъезда принялась я к теперешним своим господам Велькаровым, и мы поехали в эту деревню, – вот и все тут!

Семен. Даша! Коли тебя с облучка не сбрасывало, так у тебя чудес-то еще меньше моего. Да обрадуй меня хоть одним чудом! Есть ли у тебя деньги?

Даша. А у тебя?

Семен. В моих карманах хоть выспись – такой простор.

Даша. Ну, Семенушка, и мне не более твоего посчастливилось, – так свадьба наша опять затянулась. Горе, да и все тут, – сколько золотых дней потеряно!

Семен. Эх! Дашенька! дни-то бы ничего, да и ты не изворотлива; ведь люди богатеют же как-нибудь...

Даша. Да неужли-таки твой барин...

Семен. Мой барин? его теперь хоть в жом, так рубля из него не выдавишь. А твои господа?

Даша. О! в городе мои барышни были бы клад; они с утра до вечера разъезжают по модным лавкам, то закупают, другое заказывают; что день, то новая шляпка; что бал, то новое платье; а как меня часто за уборами посылают, то бы мне от них и от мадамов что-нибудь перепало...

Семен. Что-нибудь, шутишь ты, Даша! Да такие барышни для расторопной горничной подлинно клад. Дождись только зимы, и коли будешь умна, так мы будущею же весною домком заживем!

Даша. Ох, Семенушка, то-то и беды, что чуть ли нам здесь не зимовать!

Семен. Как?

Даша. Да так! Видишь ли что? барышни мои были воспитаны у их тетки на последний манер. Отец их со службы приехал, наконец, в Москву и захотел взять к себе дочек – чтоб до замужества ими полюбоваться. Ну, правду сказать, утешили же они старика! Лишь вошли к батюшке, то поставили дом вверх дном; всю его родню и старых знакомых отвадили грубостями и насмешками. Барин не знает языков, а они накликали в дом таких нерусей, между которых бедный старик шатался, как около Вавилонской башни, не понимая ни слова, что говорят и чему хохочут. Вышедши, наконец, из терпения от их проказ и дурачеств, он увез дочек сюда на покаяние, – и отгадай, как вздумал наказать их за все грубости, непочтение и досады, которые в городе от них вытерпел?

Семен. Ахти! никак заставил модниц учиться деревенскому хозяйству?

Даша.Хуже!

Семен. Что ж? посадил за книги да за пяльцы?

Даша.Хуже!

Семен. Тьфу, пропасть! Неужли вздумал изнурять их модную плоть хлебом и водою?

Даша. И того хуже!

Семен. Ах, он варвар! неужли?.. (Делает знак, будто хочет дать пощечину.)

Даша. И это бы легче: а то гораздо хуже.

Семен. Черт же знает, Даша, я уж хуже побой ничего не придумаю!