Михаил Харитонов - Сундук мертвеца
НЕДОСТАТКИ: анабаптист
ЛИЧНОЕ ИМЯ: Базилио
КЛИЧКА: Баз
Недалеко — где-то в паре километров — бушевала гроза. Тучи смотрелись огромными кусками серой ваты, прошитыми паутиной разрядов. Сеть молний пульсировала величественно и беззвучно.
— Штаники сыми, дусик, — предложил Арлекин, прижимаясь к Пьеро сзади и гладя его бёдра. Пьеро не отреагировал — он вспоминал строки Лотреамона о витринах магазинов на улице Вивиен и в который раз силился понять, что такое «витрина»[9].
Равнодушный ко всему Кенни в потёртой парке с капюшоном — он её никогда не снимал — сидел на корточках в углу и подрёмывал. От него пованивало несвежим тряпьём, высохшим потом и застарелым унынием. Пьеро ощущал его ауру — тускло-оранжевую, сдувщуюся, какую-то даже слежавшуюся, как давно не расправлявшееся бельё — как продолжение его запаха. «Не жилец» — почему-то подумал он, и внезапно ощутил холодный ток вверх по позвоночнику. Дар пробудился, Дар показался — впервые за все эти дни, заполненные мучительным смятением чувств и айс-дефолтами с их долгой адреналиновой тоской.
Пьеро смотрел на Кенни и видел — чем-то вроде седалища души, — почерневший капюшон в траве. В нём, как ядрышко в скорлупке, белел череп. Левую глазницу пронзал ствол борщевика, туго налитой дурным соком, прущий вверх, в небеса — слепые, неблагодарные.
В небе что-то замкнуло так, что всё осветлилось мерцающим судорожно сиянием. Небо треснуло огромной коленчатой молнией, так что Пьеро послышался отдалённый грохот крошащегося воздуха. Он прижался к иллюминатору, расплющивая бледное, томное лицо о суровый пластик.
Почему обожествлялась молния? — подумалось ему. Почему молния — бог? Потому что в ней сила. Бог силён. Остальное неважно.
— Бог силён, Мальвина, — пролепетал он, как бы не замечая руки Арлекина, торопливо шарящей у него в панталонах.
Задремавший было Карабас недовольно пошевелился в кресле: разбудившая его мысль Пьеро показалась ему неглубокой, а приставания маленького педрилки — пошленькими. Он сосредоточился и мысленно ущипнул Арлекина за простату.
— С-скобейда! — ненавидяще прошипел Арлекин, от неожиданной боли сложившись пополам, как перочинный нож.
Карабас с усилием вытащил своё сознание из чужого. Сконцентрировался на себе. Немного посидел с закрытыми глазами, давая вернуться естественному зрению. Осторожно поднял тяжёлые, набрякшие синевой веки. Стены каюты, качнувшись, встали на место, тёмно-красная обивка зло сверкнула мелким золотым узором. Потом включился звук — в туалетной кабине капала вода из подтекающего крана, гудели двигатели, наверху что-то потрескивало и шуршало: гондола дирижабля слегка шевелилась в мягкой подвеске. Откуда-то доносилась музыка: Мальвина завела патефон. Карабас прислушался — и узнал заветное песнопенье Ночных Снайперов «Кошка хочет курить».
Раввин улыбнулся. Потянулся к сигаре, медленно засыпающей в пепельнице, сунул её в рот. Сигара проснулась, ожила, сладкий дым протёк сквозь скрученные листья, протянулся во рту, оставляя привкус мела и засохшей молочной пенки, и заклубился, наконец, в носоглотке. Бар Раббас немного подержал дым во рту, потом, улыбнувшись, послал это ощущение Арлекину — в качестве насмешливого извинения за вмешательство в личную жизнь.
Он вновь отложил сигару и кинул взгляд на настенный экран, куда выводились показания с приборной доски дирижабля. Последнее успешное тесла-зацепление с индукторами Оковы имело место три часа назад, аккумуляторы полны на восемьдесят два процента. Импеллеры давали устойчивую тягу в половину штатной, скорость была около ста двадцати. Оба баллонета были в порядке, температура подъёмной смеси во всех отсеках соответствовала стандарту высоты, диферент выдерживался, продольный прогиб оболочки не выходил за пределы нормы. Альтиметр стоял на шести километрах.
Единственным неприятным моментом была утечка газа из верхнего клапана — тот подтравливал. Если бы не гроза, можно было бы снизиться, сбросить скорость и отправить пару бэтменов на починку. Но здесь, наверху, бэтменов выпускать было нельзя, даже если сбросить скорость: они замёрзли и свалились бы вниз через полминуты. И в любом случае не хотелось слышать ехидных мыслей Мальвины по поводу его, Карабаса, управленческих способностей. Почему-то именно такие мысли в синекудрой голове читались ясно и отчётливо. В отличие от прочего содержимого.
Кто-то осторожно поскрёбся в дверь каюты. Карабас нахмурился, потянулся мыслью к чужому сознанию, ощупал его. Базилио. Cтарина Баз. И опять его что-то тревожит, что-то спать-почивать не даёт.
— Заходи, раз пришёл, — вздохнул раввин.
Дверь отъехала в сторону, и ночной гость осторожно протиснулся внутрь.
Карабас в который раз подумал, что кот сильно сдал за последнее время. Шерсть на лице посеклась, уши обвисли, морда спала и как-то вдавилась в себя, так что чёрные очки, раньше сидевшие как влитые, заметно просели на переносице. Старику нужен ребилдинг, подумал раввин. По возвращению, конечно. Баз, со своими гайзерскими имплантами, очень не любил что-то менять в привычном, пристрелянном теле.
— Утро доброе, — кот сделал характерно-неловкое движение. — Присесть у тебя можно где?
— Справа откидной стульчик, — сориентровал кота бар Раббас. — Осторожней с когтями: обивка.
— Да помню, помню я, — кот осторожно протянул лапу, опустил сидушку и с облегчением уселся, закинув хвост на колени. — Извини, я оптику не выставил. Для меня сейчас тут всё такое… прозрачное.
— Не люблю металл, — согласился раввин. — Сигару будешь?
— Ты много куришь, — осуждающе сказал Баз. — Видел бы ты свои лёгкие.
— И как они? — заинтересовался Карабас. — Пора чиниться?
Базилио потёр лапой нос, поправил очки.
— Ещё не пора, — признал он, — но очажки какие-то нехорошие есть. Точнее сказать не могу, сегодня плохое небо, рентгенов маловато. Ладно, давай свою сигару, — внезапно решился кот. — Только не поняшью. Они с кошачьей мятой. У меня от этой дряни крышу сносит.
— Обычная кохиба, без травы, — успокоил его раввин. — Кстати, мы оба нарушаем нормы безопасности.
— Мне можно, — кот судорожно зевнул, показав желтоватые зубы. — Сто лет не дымил.
— Пожар мне тут не устрой, пожалуйста, — попросил Карабас, двигая к нему хумидор.
Кот молча запустил лапу в ящик, нащупал сигару, и, осторожно держа её за середину, быстрым движением приподнял очки. Тёмные ямы на месте глаз сверкнули зелёным. Один луч срезал кончик сигары, второй — подпалил её с другого конца. Базилио откинулся, прижавшись к тёплой, чуть вибрирующей стене, и с видимым наслаждением втянул в себя ароматный дым.
— Хорошо сидим, — сказал он. — Сколько до высадки?
— Километров двести, — Карабас посмотрел на экран, на котором вычерчивался курс. — При спокойном небе часа за четыре дошли бы. А так не знаю: видишь, гроза.
— Высадимся, а потом? — Баз выпустил длинную и тяжёлую, как грабовая палка, струю дыма.
— Нас встретят, — Карабас поставил голосом точку, обозначив для подчинённого границу компетенции.
— Поня-ятно, — протянул кот. — Кстати, мы над опасным районом. Там внизу древние немецкие базы. У них, между прочим, остались ракеты. И радары. И охранная автоматика.
— Брось. Там всё законсервировано. И включить всю эту машинерию некому.
— У нас бэтмен упал, — сказал кот.
— Не впервой, — вздохнул бар Раббас, — у нас на прошлой неделе тоже бэтмен упал. Ну давай попробую, поищу, может, живой… — он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться.
— Да всё уже, он полчаса назад упал, — торопливо перебил кот. — Я думал, ты знаешь.
— Мне других дел нет, за всякой джигурдой смотреть… Ладно. Это всё too old, как говорят педведы. Ты же не покурить сюда пришёл, так ведь?
— Ну если ты так ставишь вопрос, — кот потёр лапой нос, который смешно расплющился от резкого движения. — Мне кажется, у нас нехорошо. Я чую подставу, Чёрная Голова, понимаешь? Чую и всё тут.
Карабас оставил в покое хумидор и чуть подался вперёд. Базилио был перестраховщиком, как все персы, однако чуйка на проблемы у него и в самом деле имелась и срабатывала обычно по месту.
— Я регулярно прочёсываю все головы, в том числе и твою, — напомнил он коту. — Плохое есть, но ничего криминального. Команда как команда, бывало и хуже. Слаженность, конечно, отвратительная. Нет психокинетика…
— Зато есть два мужеложца, — не сдержался кот.
Карабас коварно улыбнулся.
— Во-первых, полтора, Пьеро всё-таки за половину. А во-вторых, тебе не кажется, что твои воззрения на этот вопрос устарели лет на пятьсот как минимум?
— Хоть на пять тысяч, — с гордостью заявил кот, пуша хвост. — Ибо Господь сказал: не ложись с мужчиной, как с женщиной, ибо мерзость сие. Книга Левит, глава восемнадцатая, стих двадцать второй.
