Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч (ред. 1938 года)
С этими приятными мыслями Александр Никитич направился к лаборатории.
Но что случилось? Из здания доносился гул человеческих голосов и громкий прерывистый лязг цепей.
«Воры!» — промелькнула в мозгу Александра Никитича тревожная мысль.
Дрожавшими от волнения руками он отпер двери, ворвался внутрь помещения и застыл как поражённый громом. Бараны бесследно исчезли!
Вместо баранов в стойлах металось около двух десятков мужчин, прикованных цепями за ноги к стене.
— По-позвольте,- грозно закричал тогда Александр Никитич,- а где же бараны?
— Это мы и есть бараны,- зло ответил ему мужчина лет сорока пяти с наполовину побритым лицом.- То есть, вообще говоря, мы, конечно, не бараны, а, конечно, как вы видите, люди, а вот вы нас трое суток держите в этих дурацких стойлах. Да снимите вы наконец эти идиотские цепи с наших ног! — заорал он без всякого перехода, и со всех сторон к Александру Никитичу понеслись возмущённые голоса:
— Это безобразие! Мы жаловаться будем!
— Человеку не дают спокойно побриться! Обязательно превращают его в барана!
— Дома волнуются, а нас тут на пробу резать собираются!
— Снимите немедленно цепь, а то я тут всё разнесу!
Ничего не понимавший и изрядно перетрусивший Александр Никитич извлёк из шкафа ключи от замков, которыми были скреплены цепи. Но в это время из последнего в ряду стойла донёсся очень знакомый голос:
— Папа! Папочка!
— Серёжа! Сынок мой милый! — закричал, не веря своему счастью, Александр Никитич и бросился тормошить и обнимать сына.- Вот это здорово! Нет, это просто здорово! Как ты сюда попал, а? Мы тебя ищем по всему городу, а ты, оказывается, здесь, под самым моим носом, и даже виду не показываешь!
— Я же ещё третьего дня на улице прыгал вокруг тебя,- оправдывался Сережа,- ты даже сказал тогда милиционеру, что уже давно ведёшь наблюдения над этим молодым барашком — надо мной, значит. Вот я и думал, что ты меня узнал.
— Да нет же,- отвечал счастливым голосом Александр Никитич,- я тогда, сказать тебе правду, здорово врал.
Но, тут же поняв, что выставляет себя перед сыном в невыгодном свете, он смущённо закашлял и сказал:
— Вот мама-то обрадуется! Побегу позвоню ей. Так и не сняв цепи с Серёжиной ноги, он побежал к выходу. Тогда остальные пленники, с интересом наблюдавшие драматическую встречу отца и сына Кружкиных, подняли такой гвалт, что Александр Никитич, торопливо произнося неуклюжие извинения, бросился отпирать замки на цепях и, чтобы показать свою полную беспристрастность, освободил Серёжу самым последним.
— Где тут у вас жалобная книга? — приставал в это время к Александру Никитичу мужчина с наполовину выбритым лицом, которого Кружкин, кстати говоря, освободил первым.- Нет, я вас категорически спрашиваю, где жалобная книга?
Посоветовавшись немного, жертвы Хоттабыча решили дело замять и взяли друг с друга торжественные клятвы, что никто никогда никому и ни под каким видом не расскажет об удивительном их
— Как ты попал в эту компанию? — спросил Александр Никитич у Серёжи, когда они возвращались домой.- Ты разве тоже был в этой злосчастной парикмахерской?
— Да нет же,- отвечал Серёжа, крепко держась за руку отца,- я как раз проходил мимо. Вдруг слышу — внутри парикмахерской люди прямо помирают со смеху. Я, конечно, полез в парикмахерскую смотреть, в чём дело, почему смеются. И уже сам смеюсь. Засунул я голову в зал, смотрю, а там только два человека нормальных — Волька Костыльков и какой-то старичок в смешных туфлях. А остальные все — и мастера, и остальные граждане — ну прямо на моих глазах превращались в баранов. Тут я, как дурак, ещё громче стал смеяться и в ладоши хлопать. И вдруг я слышу — что-то не тот звук получается. Смотрю, а у меня вместо рук — копыта, и сам я уже не человек, а барашек! Только ты, пожалуйста, папа, никому не рассказывай.
— Ладно, ладно,- сказал Александр Никитич.- Видишь, Серёжа, во-о-он мама спешит!
Серёжа бросился навстречу Татьяне Ивановне.
Как будто сговорившись, никто не напоминал Александру Никитичу про его первую и последнюю попытку добиться научной славы без упорного и добросовестного труда.
XVII . «Будьте знакомы»
Рано утром следующего дня друзья были уже в сборе.
— Будьте знакомы,- сказал официальным голосом Волька и представил Хоттабычу Серёжу и Женю.
— Очень приятно,- сказали в один голос и Хоттабыч и обе его недавние жертвы.
А Хоттабыч подумал немножко, пожевал губами и добавил:
— Нет границ моему счастью познакомиться с вами. Друзья моего юного повелителя — лучшие мои друзья.
— Повелителя? — удивились Серёжа и Женя.
— Да, повелителя и спасителя.
— Вашего спасителя? — не удержались и фыркнули ребята.
— Напрасно смеётесь,- строго взглянул на них Волька,- тут ничего смешного нет,- и вкратце рассказал о всех приключениях за последние трое суток.
Ребята помолчали, подавленные необыкновенностью своего нового знакомого. Молчание прервал Женя:
— А знаете, товарищи, наш дом скоро будут сносить.
— Прошу прощения, превосходнейший отрок, не скажешь ли ты мне, что значит «сносить дом»? — осведомился Хоттабыч.
— Ну, сломают.
— А зачем, прости мне мою назойливость, будут ломать твой дом?
— То есть как зачем? Чтобы построить на его месте новый дом, дом-дворец. Это не только наш дом ломать будут,- добавил он с гордостью,- в нашем переулке сразу четырнадцать домов ахнут. Заодно уж и переулок расширят. Давно пора.
— А тебе жалко дом? — сочувственно спросил старик.
— А то не жалко! Конечно, жалко, я к нему во как привык! Мы в нём одиннадцатый год живём. И ребята кругом все знакомые…
XVIII . Хоттабстрой
Около четырёх часов утра два подвыпивших гражданина возвращались домой после товарищеской пирушки. Они шли, крепко обнявшись.
Вдруг один из них, тот, который повыше, почувствовал, что сверху ему что-то капнуло на нос. Это при совершенно безоблачном небе! Удивлённый гражданин поднял свои глаза вверх, потом торопливо зажмурил их. Он явно чего-то испугался, но решил не показывать виду.
— Вася, дорогой мой,- сказал он деланно равнодушным голосом,- посмотри, сделай милость, наверх…
Вася послушно посмотрел на небо, тоже испуганно заморгал глазами, тоже сделал равнодушное лицо и отвечал более или менее спокойным голосом:
— Так что я, Никитушка, ни-ничего не вижу. Они так и не сознались, что видели, как по небу один за другим пронеслись четырнадцать многоэтажных домов. Под каждым домом тоненькими, еле заметными усиками болтались обрывки телефонных и электрических проводов и торчали обломки водопроводных труб. Из труб ещё капала вода. Одна из капель как раз и упала на нос Никитушке.
Примерно в это же время Николай Никандрович Богорад проснулся от какого-то резкого толчка, спросонок решил, что уже пора вставать, и направился на кухню умываться. Но вода из крана не текла. Тогда он решил зажечь свет, чтобы сподручней было поправить водопровод, но свет не зажёгся.
— Пробка перегорела,- догадался Николай Никандрович.
Притащил из коридора стремянку и полез проверить пробку, но пробка была в полной исправности.
— Что за безобразие! — возмутился он и снял телефонную трубку, чтобы сообщить управдому, что сразу испортились и электричество и водопровод.
Но и телефон бездействовал. Тогда Николай Никандрович решил пойти разбудить управдома, чтобы сообщить ему о странных авариях. Открыв двери парадного, он увидел, что дом стоит не в Первом Строительном переулке, как обычно, а в совершенно неизвестном месте, где-то далеко за городом.
Было не больше четырёх часов утра, когда Вольку разбудило лёгкое прикосновение чьей-то руки. Он недовольно хмыкнул, повернулся на другой бок и, натянув на голову одеяло, попытался снова заснуть. Это ему, однако, сделать не удалось. Неизвестно каким путём пробравшийся в комнату сильный ветер сдул с него одеяло.
Тогда Волька огорчённо открыл глаза и увидел прямо над собой торжествующее лицо Хоттабыча.
— В чём дело? — сварливо спросил Волька.- Не мешай, пожалуйста, спать. Это просто не по-товарищески — будить человека чуть свет…
Старик сделал вид, что не заметил упрёка. Он важно разгладил руками свою бороду и низко-низко поклонился:
— Если ты, к искренней моей радости, чувствуешь себя здоровым, то соблаговоли встать и почтить своим присутствием Первый Строительный переулок.
— В такую рань?
— Ты осчастливил бы меня, если бы выполнил мою покорнейшую просьбу, не откладывая её.
— Скажи хоть, в чём дело?
— Да позволено будет мне не ответить на этот вопрос, ибо я осмелился приготовить тебе, о Волька, скромный сюрприз.
— Ну, разве что сюрприз,- сурово сказал Волька и, позёвывая и потягиваясь, начал одеваться.
