Марсель Эме - Голубая книга сказок кота Мурлыки
— Дядюшка встречал нас на пороге. Он так и подумал, что вы не придете из-за дождя. Очень жалел и просил вам передать… Ого! Вот опять! Ей-богу, стены покачнулись!
— Значит, дядя Альфред просил нам что-то передать?
— Да, он просил… Ну, уж на этот раз точно не кот! Чуть потолок не обвалился!
Кот сжался еще сильнее, но кончик его хвоста остался торчать из-под печки, а когда он заметил и хотел его подобрать, было уже поздно. Отец с матерью успели его увидеть.
— Мы же говорили, что кот ни при чем, — вон он сидит под печкой!
Они уже слезли со стульев и собирались пойти посмотреть, кто это топает так, что печка прыгает. Но тут кот вылез, потянулся, как будто его разбудили, и сказал очень сердито:
— Что же это такое, поспать не дадут спокойно. Не знаю, что случилось с лошадью, но она у себя в стойле лупит и лупит копытом то в стену, то в перегородку. Я думал, хоть на кухне этого грохота не слышно, так нет же, здесь еще хуже, чем на чердаке. И что это на нее нашло?
— В самом деле, — сказали отец с матерью. — Скотина, верно, заболела или разволновалась. Надо пойти поглядеть.
Пока шел разговор о лошади, кот глядел на девочек и укоризненно качал головой, как бы показывая, что, сколько ни заговаривай зубы, как ни упрямься, придется признаваться. Что толку тянуть? Все равно родители зайдут в спальню. Минутой раньше — минутой позже, какая разница. Девочки готовы были согласиться с котом, но считали, что минутой позже все-таки лучше, чем минутой раньше. Дельфина прокашлялась и сделала новую попытку:
— Так вы говорили, дядя Альфред просил нам передать…
— Да-да, дядя Альфред… Он понял, что в такую погоду детям нельзя выходить на улицу. Ведь был страшный ливень, особенно когда мы только пришли. Настоящий потоп… К счастью, это скоро кончится, уже, кажется, дождь перестает?
Отец с матерью выглянули в окно и удивленно воскликнули: вот она лошадь, гуляет себе по двору.
— Глядите! Лошадь! Наверное, отвязалась и вышла во двор. Ладно, пусть гуляет. Может, успокоится и больше не будет брыкаться.
Но в тот же миг снова загрохотали шаги, еще громче, чем раньше. Затрещал пол, весь дом заходил ходуном. Стол поднялся дыбом, и родители чуть не свалились со стульев.
— Ну, на этот раз какая же это лошадь, раз она гуляет по двору! Правда же, кот?
— Конечно, — ответил кот. — Это, должно быть, волы соскучились без работы и переминаются с ноги на ногу.
— Что ты мелешь? Где это видано, чтобы волы скучали без работы?
— Ну, тогда баран подрался с коровой.
— Баран с коровой? Хм!.. Нет, чует наше сердце, тут что-то неладно… Хм! Что-то вы темните…
При этих словах сестры задрожали, как в лихорадке, их светлые головки затряслись, и родители сразу поняли, что дочки ослушались их, а теперь изворачиваются. Они принялись ругать их, не зная хорошенько, за что именно.
— Ну, берегитесь!.. Если вы кого-то впустили в дом… Если только впустили хоть кого-нибудь… Негодницы этакие! Лучше бы вам тогда… Лучше бы не знаем что!
Дельфина и Маринетта не решались глаз поднять на родителей, а те смотрели на дочек, свирепо хмурясь. Даже кот, и тот перепугался и не знал, что делать.
— Во всяком случае, — бурчали родители, — шаги слышались где-то совсем близко. А вовсе не в конюшне… Скорее всего, в той комнате… конечно, там, в спальне… Ну-ка, проверим!
Носки у них совсем высохли. Они встали со стульев и, сверля глазами дверь в спальню, пошли прямо на нее. Дельфина и Маринетта схватились за руки и с каждым шагом родителей все теснее прижимались друг к дружке. Кот терся об их ноги, стараясь подбодрить, но тщетно. Миг был жуткий. Как только сердце у бедняжек не разорвалось! Приникнув ухом к двери, родители подозрительно вслушивались. Наконец они повернули ручку, дверь скрипнула и отворилась. Все замерли. Дельфина и Маринетта, дрожа от страха, заглянули в спальню. И увидели, как белая курочка проскользнула между родительских ног, тихо-тихо пробежала по кухне и юркнула под часы.
селезень и пантера
Лежа на лугу, Дельфина и Маринетта по одному учебнику учили географию, а между их головами, вытянув шею, рассматривал вместе с ними карты и рисунки селезень. Это был очень красивый селезень. Голова и шея у него были синие, жабо — оранжевое, а крылья — пестрые, сине-белые. Читать он не умел, и поэтому девочки объясняли ему, что изображено на картинках, и рассказывали о странах, названия которых были написаны на картах.
— Это Китай, — сказала Маринетта. — Страна, где у всех желтые лица и глаза-щелочки.
— И у селезней? — спросил селезень.
— Разумеется. В учебнике об этом не говорится, но уж само собой, что так.
— Да, география, конечно, наука замечательная, но путешествовать самому, должно быть, еще интереснее. Если бы вы знали, как я мечтаю о путешествиях, если б вы только знали…
Маринетта рассмеялась, а Дельфина сказала:
— Но, селезень, ты слишком маленький, чтобы путешествовать.
— Ну и что, мал да удал.
— И потом, если бы ты отправился путешествовать, тебе пришлось бы расстаться с нами. Разве тебе с нами плохо?
— Да нет, что вы! — ответил селезень. — Я никого так не люблю, как вас. — Он потерся клювом о щечки девочек и заговорил снова, понизив голос: — А вот ваши родители — это совсем другое дело. Не думайте, что я хочу сказать о них что-нибудь дурное. Я не так плохо воспитан. Но, понимаете ли, меня пугают их капризы. Я все время думаю о несчастной старой лошади.
Девочки подняли головы и, вздохнув, посмотрели на лошадь, пасшуюся посреди луга. Бедняжка действительно была очень стара. Даже издали можно было пересчитать все ее ребра, а ноги едва держали ее. Кроме того, она была одноглазой, и поэтому часто оступалась на плохих дорогах, так что ее колени были сильно покалечены. Своим единственным здоровым глазом она увидела, что ею интересуются, и подошла к друзьям.
— Вы обо мне говорили?
— Да, — ответила Дельфина. — Мы говорили, что ты последнее время хорошо выглядишь.
— Очень мило с вашей стороны, — сказала старая лошадь, — и мне бы очень хотелось поверить вам. Но, к несчастью, хозяева совсем другого мнения. Они говорят, что я слишком стара и теперь даже не отрабатываю свое пропитание. И это правда, я и в самом деле теперь стара и слаба. Я ведь так давно служу… Подумайте только, я помню, как вы родились на свет. Вы были крохотные, как куколки, я хорошо это помню. Я тогда сажала вас к себе на спину, мне это было совсем не трудно, а плуг я тянула за двух волов, и всегда была бодрой и веселой… А сейчас мне не хватает дыхания, ноги заплетаются и вообще все не так. Старая кляча, вот кто я теперь.
— Да нет, — запротестовал селезень. — Это тебе все кажется, уверяю тебя.
— Нет-нет, недаром же хозяева только сегодня утром хотели продать меня на бойню. Если бы девочки за меня не заступились и не напомнили им, что летом я еще могу пригодиться, песенка моя была бы спета. Впрочем, это все равно, решение просто отложено. Они меня потом продадут, на сентябрьской ярмарке.
— Я бы очень хотел помочь тебе чем-нибудь, — вздохнул селезень.
В это время родители пришли на луг и, застигнув лошадь за разговором, закричали:
— Поглядите-ка на эту старую кобылу, она еще и развлекается! Не для того тебя на лугу оставили, чтоб ты тут болтала!
— Она здесь только пять минут, — заметила Дельфина.
— Целых пять минут! — возразили родители. — Лучше бы она их потратила на то, чтобы щипать траву, которая ничего не стоит. Чем больше она съест здесь, тем меньше понадобится ей сена. Но эта тварь делает только то, что ей взбредет в голову. И почему мы ее не продали? Вот сейчас бы мы долго не раздумывали…
Старая лошадь пошла прочь так быстро, как могла, стараясь высоко поднимать копыта, чтобы показать, что она еще полна сил, но ноги плохо ее слушались, и она без конца спотыкалась. По счастью, родители больше не обращали на нее никакого внимания. Они заметили селезня и сразу повеселели.
— Вот селезень в прекрасной форме, — сказали они. — Видно, что он не голодает. Просто душа радуется, как на него посмотришь. Тем более что в воскресенье к нам придет обедать дядя Альфред…
И родители, перешептываясь, ушли с луга. Селезень толком не понял услышанного, но ему стало как-то не по себе. Маринетта посадила его на колени и сказала:
— Вот что, селезень, ты только что говорил, что хотел бы отправиться попутешествовать…
— Да, но вам мое намерение, кажется, пришлось не по душе, и тебе, и Дельфине.
— Ну что ты, наоборот! — воскликнула Дельфина. — И знаешь, я даже на твоем месте прямо завтра утром бы и отправилась.
