Марина Аромштам - Кот Ланселот и золотой город. Старая английская история
– Гудмэны, ради Бога… Я не знаю, кто такой Фокс. И про шкатулку не знаю…
Стражники расхохотались:
– А это ты объяснишь судье. Тащите его в Нью-Гейт. Не знает он про шкатулку!
Когда-то, во времена Вильгельма Завоевателя, башня Нью-Гейт была частью городских укреплений и в ней были большие ворота. Но теперь она оказалось внутри городской стены, и рачительные горожане (нужно же как-то использовать башню) превратили Нью-Гейт в тюрьму.
О Нью-Гейтской тюрьме ходили страшные слухи. Будто бы там порой появляются призраки. Они что-то делают с узниками, отчего те сходят с ума.
К счастью, Дик об этом не знал. По дороге в Нью-Гейт он убеждал себя, что судья во всем разберется. Дик честно расскажет судье про малютку Мэйбл, про хворост, и про деньги, которых у него больше нет, и зачем он пришел сюда, в Лондон. Может, Дик даже расскажет про приветливый маленький колокол. В отличие от людей, колокола не врут. А колокол вот что сказал… Да, он расскажет все честно. И судья – он же лондонский! – непременно ему поверит. Дик почти убедил себя: все плохое, что может случиться, с ним уже произошло.
Открылась тяжелая низкая дверь, и Дика втолкнули внутрь.
Когда-то, давным-давно, в башне была каминная зала. По крайней мере, Дик сумел разглядеть очаг. Но башне было уже столько лет, что она вросла в землю. Дик спокойно мог дотянуться до потолка рукой. Его своды, казалось, хотят придавить собой тех, кто внутри. Стены точила влага. Пахло гнилым и затхлым. Но, кроме этого, был еще явственный запах дыма. И еще один запах – манящий и соблазнительный, оглушивший Дика даже сильнее, чем вонь. Почуяв его, стражники последовали за Диком.
– Что это здесь у вас? – стражники подозрительно оглядывались по углам. – Эй, Гош! Опять за свое? Начальник тюрьмы запретил разводить в очаге огонь.
– Гудмэн, какой огонь! Загляни – даже углей нет.
– А камни еще горячие, – стражник потрогал камин.
– Так то Дэдрет нагрел своей задницей. Это ведь ты, Дэдрет? Тренируешься перед публичной поркой? – (Тот, кого назвали Дэдретом, подобострастно кивнул.) – Вот видишь, гудмэн. А ты – огонь!
– Допрыгаешься ты, Гош.
– Так куда ж дальше-то? Вот ведь я – уже тут.
– Для таких, как ты, и это неподходящее место. И как это он ухитряется? – обернулся стражник к другим. – Ни огнива, ни дров… И пахнет… как будто мясом? – Стражник даже сглотнул.
– Мясом? Смеешься, гудмэн. Мясо в тюрьме Нью-Гейт? Да мы уже третьи сутки жрем овсяную шелуху.
– А чего на вас, чертей, тратиться? – огрызнулся стражник. – Половина из вас через сутки станет вороньим кормом. А твоя голова не иначе как украсит шест на мосту.
– Ну, не надо так сразу, гудмэн.
– Да судья так и скажет.
– Вот когда скажет, гудмэн…
– Если я что узнаю – про огонь и вообще, – упрячу тебя в подземелье. Будешь там дожидаться суда. А пока, – стражник пихнул в спину Дика, – вот, проведет с вами время.
Стражники вышли. Дверь с тяжелым звуком захлопнулась.
На короткое время тюрьма погрузилась во тьму. Но в узкие бойницы, забранные решетками, проникал свет луны. И скоро Дик уже снова различал обитателей залы.
– Эй, Дэдрет, поговори с ним. Чой-то он встал тут, как статуя на фонтане?
Гош, понял Дик, здесь за главного.
– Посчитай у него руки-ноги. Заодно и уши-глаза. У тебя-то с глазами не очень. И ушей недостаток. А у этого как?
Когда Дэдрет приблизился к Дику, Дик увидел, что тот одноглазый.
– Хе, Гош, смотри! Он в одном башмаке!
– А другой он кому одолжил? Ты спроси его, Дэдрет, спроси. Ты ж умеешь спрашивать?
Все остальные узники захихикали и задвигались.
Дэдрет внезапным движением оттянул Дику щеку:
– Мальчонка, ты кому одолжил башмак? С кем ты водил компанию? Вот такой, хромоногий?
Дик отбросил руку Дэдрета и попятился.
– Ему не нравится, Гош. Он не говорит.
– Ну так пусть скажет, Дэдрет.
– Я пришел вместе с Фоксом, – неожиданно выпалил Дик.
– С Фоксом? – это имя произвело на Дэдрета впечатление.
– Мы с ним гуляли вместе. Ночью. По городу, – Дик неожиданно осмелел.
– Что ж ты раньше молчал? – в голосе Гоша послышалось неподдельное восхищение. – Ребята, он знает Фокса! Он вместе с ним гулял! Это меняет дело. А как тебя звать, мальчонка?
– Роб.
– Ты часом не кровохлеб? – Гош поощрительно хохотнул. – У меня был дружок, его звали Кровавый Роб. Он любил говорить: «Нет лучше напитка, Гош, чем напиток Кровавого Роба. От него поначалу кружится голова. Но быстро привыкаешь». Вот что, ребята! Роб будет есть вместе с нами.
Дэдрет – уже по-приятельски – приобнял Дика за плечи и подтолкнул к остальным. Все уселись в круг на полу.
Гош, словно маг, извлек из-под кучи старой соломы большущий кувшин и вертел. Запах мяса усилился. Дика охватило нестерпимое возбуждение. А Гош поднялся, извлек из-под соломы какую-то тряпку и, кривляясь, сказал:
– Во славу истинной веры мы вкусим с вами, други! Ибо нет греха тяжелей, чем отступничество от веры. Может, мы и сами грешили. Но сегодня мы с вами одолели настоящего врага Божьего. Во славу Отца и Сына…
Кувшин пустили по кругу. Гош стал стаскивать с вертела куски мяса.
– На-ка, Роб-кровохлеб.
Дик принял кусок в дрожащие руки. Запах, запах, запах! Слюна наполнила рот. Дик едва успевал ее сглатывать.
– Хочешь спасти свою душу – не притрагивайся.
Кто-то впился Дику в плечо. Дик поперхнулся.
– Говорю, не притрагивайся.
Руки Дика застыли на полпути ко рту. Он медленно повернул голову. Прямо за ним сидел человек в колодках. И как колодник смог к нему подобраться?
– Лучше отдай тому, кто все равно пропал, – колодник кивнул на кусок. – Покуда никто не видит.
Дик, почти не соображая, сунул мясо колоднику в руки. Тот попытался поднести еду ко рту, но колодки мешали. Тогда он позволил мясу шлепнуться на пол, тяжело завалился на бок и впился в кусок зубами. Дик с ужасом отстранился.
– Загороди меня, – прошептал ему сзади колодник.
Все были заняты: кто урчал, кто сопел, кто чавкал. Кому-то достался кусок в виде уха. У других кусков были пальцы. Дик похолодел. Колодник тем временем справился с мясом.
– Эй, как там тебя зовут? Роб-кровохлеб? Не смеши! – смех у колодника был похож на рыданье. – Посади меня поудобней.
Дик осторожно, стараясь не привлекать внимание, помог колоднику сесть.
– Они сегодня зажарили чернокнижника, – пробормотал колодник. – Убили его и зажарили.
– Чернокнижника? Кто это? – одними губами спросил Дик.
– Колдун, обученный грамоте. Который колдует над книгами.
– Колдует над книгами?
– Ну! Смотрит в книгу и что-то там видит. А это видеть нельзя.
– А что он наколдовал? Чуму?
– Чуму не чуму – не знаю. Но то, что он делал, – от дьявола.
– А как об этом узнали?
– Свои же, братья аббатства, на него донесли – что он читает неправильно. Тут тебе и чума, и что угодно может случиться – если читать как придется, а не как установлено. Гош сказал, его все равно казнят. А он такой толстый и мягкий… Только это нельзя. Я сказал, что это нельзя – человечье-то мясо… Это просто так не пройдет. Гош не знает, что такое Нью-Гейт. Это очень старая башня. Она многое повидала. Тут обитают призраки. И они, – у колодника округлились глаза, – справедливые. Да! Справедливей, чем судьи. Гош велел оставить меня без мяса… – Колодник хихикнул. – А я… Я все равно подохну. Меня завтра опять потащат на площадь. И я точно подохну… – Он шмыгнул носом. – А туда, – он кивнул наверх, – мне дорога заказана. Разве вот ты, дурошлеп… Разве тебя мне зачтут. Я твою душу спас. – Колодник замолк и пригнулся: к Дику направился Гош.
Он пошатывался. Белки его глаз покраснели.
– На-ка, Роб, пригуби! Клянусь, этот вкус ни с чем не сравнится.
– Не вздумай хлебать из кувшина, – зашипел в спину Дика колодник.
Дик принял кувшин, стараясь скрыть бившую его дрожь. Приложился губами к краю, еле сдерживая тошноту, облизнул пересохшие губы – и передал обратно.
Колодник шумно сглотнул, в глазах блестели безумные огоньки:
– Сказать по правде, нет ничего вкуснее жареной человечины…
Пир подходил к концу. На полу перед очагом валялись обглоданные кости. Дэдрет уже храпел, завалившись на бок. Его примеру скоро последовали остальные.
Гош подошел к колоднику:
– Ну? Съел дулю? Жалеешь? – пнул его ногою в живот, а потом улегся у теплых камней очага.
– Лучше б не спать тебе, Гош, – тихо шепнул колодник. – И тебе, Роб, лучше не спать. Дотерпи до рассвета. Сон в Нью-Гейте – ненадежное дело. Через сон кто только не влезет…
* * *Вокруг Дика громко храпели, постанывали, сипели, развалившись кто как. Дик впал в оцепенение. Лунный свет, проникавший через узенькие оконца, сделался совсем тусклым. Ночь утратила свою власть, но день еще не наступил. В Нью-Гейте воцарились серые тени. Откуда они взялись – трудно было понять. Но стены тюрьмы будто ожили и слегка шевелились. Дик поежился. Неожиданно Гош завыл. Он завыл по-собачьи – тяжким, тоскливым воем. Когда в деревне так выли собаки, говорили, что это к покойнику. Гошу что-то приснилось?
