Пётр Лебеденко - Сказки Тихого Дона
— Песня Легкокрылая давно на свет родилась. Летала она над Тихим Доном, над лесами зелеными, над полями широкими, летала-летала, слезы людские высушила и села на Дум-гору отдохнуть. А в Дум-горе Лихо-Мрак жил и с ним сестры его: Горе Человеческое и Беда Людская. Прослышали они, пронюхали, что у людей слез не стало, Вот Лихо-Мрак и спрашивает:
— А что это слезами пахнуть перестало, сестрицы мои славные?
— Ой, горе нам, братец! — отвечает ему Горе Человеческое. — Появилась откуда-то Песня Легкокрылая, все слезы людские высушила, силу людям на крыльях принесла, меня, Горе Человеческое, люди и вспоминать редко стали.
— Беда, беда, братец, — говорит Беда Людская. — Как появилась в краях наших Песня эта самая, мне, Беде Людской, и делать на земле почти нечего: где ни появлюсь — везде Песня. А где Песня эта треклятая — там и смех, и веселье. А меня от этого веселья корежит, как от судорог. Беда, братец мой, беда.
Говорят они это так, говорят, вдруг видят — в Дум-горе светлее стало, будто солнце туда проникло. Лихо-Мрак еще больше помрачнел, грозный стал, как туча грозовая. А Беда Людская и Горе Человеческое закричали в один голос:
— Песня это, братец, Песня! От нее везде светлее становится…
Зарычал тут Лихо-Мрак, руками замахал, брови-тучи нахмурил, из глаз ночь черная выползла. Подкрался он к Песне Легкокрылой, схватил ее и в клетку бросил. Так с тех пор и томится Песня Легкокрылая в неволе, а люди опять слезы лить начали. Птицы летают над Дум-горой, с Песней перекликаются, уму-разуму у нее учатся, а как людей снова песне выучить — только Песня Легкокрылая знает.
Взмахнула чайка крыльями, взвилась в воздух и крикнула:
— Иди, казак, к Дум-горе, бейся с Лихо-Мраком, Песню из неволи освобождай! Песню освободишь — жизнь легче будет…
Потом покружилась над казаком и добавила:
— А может, и счастье свое найдешь! Проводил казак взглядом быстрокрылую чайку, посмотрел, как маленькие звездочки поблескивают у нее на крылышках, поднял камень над головой и бросил его в воду.
А чайка все выше и выше улетает, вот-вот скроется в поднебесье. Слышит Макар Бесслезный — кричит чайка:
— А путь к Дум-горе Горный Орел тебе покажет, казак…
И пошел казак к Дум-горе с Лихо-Мраком биться, Песню Легкокрылую из неволи вызволять.
День идет, ночь идет, с дороги собьется, смотрит — в вышине Горный Орел парит, могучими крыльями воздух рассекает, орлиной головой путь казаку указывает, будто говорит:. И опять идет казак, в одной руке шашку острую несет, другой пику казачью поддерживает.
Шел он так, шел, притомился, сел отдохнуть. Глядь — из-под камня светлый ручеек бежит, веселым журчанием казака к себе манит:. Снял шапку Макар, чуб назад откинул, наклонился к ручейку, напился и прилег на землю. Хотел было вздремнуть немножко, вдруг видит ползет к нему уж болотный, ползет, на Макара глазками маленькими смотрит, сказать что-то хочет. Приподнял голову Макар, глядит на ужа, а тот говорит человеческим голосом:
— Не с-с-спи, казак, не с-с-спи… Прослышала сестра Лихо-Мрака, Горе Человеческое, что идешь ты Песню из неволи освобождать, рассердилась и спешит сюда, извести тебя хочет. Коль уснешь ты, казак, обрызгает тебя Горе Человеческое слезами — ослабнешь ты. Даст тебе сестра Лихо-Мрака слез напиться — сам в слезы превратишься. Не с-с-спи, казак, не с-с-спи,
Погладил Макар ужа по спинке и отвечает:
— Не раз меня Горе Человеческое слезами обдавало, словно волнами, а не ослаб я пока, друг мой любезный. Бесслезный я, не пристают ко мне слезы, А вот пить я их не стану, спасибо тебе, что предупредил. Не обманет теперь казака Горе Человеческое.
Положил Макар под голову шашку свою да пику, закрыл глаза и уснул.
Уж болотный в траву уполз потихоньку. А Горе Человеческое уже тут как тут. Спешит к казаку. Седые космы на голове шевелятся, к спине кувшин глиняный веревками привязан, а в кувшине слезы людские плескаются. На ногах у Горя башмаки из кошачьих шкур: идет Горе тихо, не услышишь.
Вот подходит Горе Человеческое к казаку, кувшин со слезами от спины отвязывает и шепчет:
— Слезы соленые, слезы горькие, лейтесь на казака, отнимайте его силы, расслабляйте его сердце. Тоска-кручина, слеза-сиротина, горе-паутина, с казаком сроднитесь, казака в полон возьмите.
Пошептала так старуха, Горе Человеческое, в горсть слез набрала из кувшина и плеснула казаку в лицо.
Открыл Макар глаза, посмотрел на Горе и говорит:
— Ну, вот и отдохнул я. Пора и в путь-дорожку собираться. А ты чего это, старуха, забрела сюда? А Горе Человеческое смеется:
— Куда тебе, казак, в путь собираться, когда ты и руки не поднимешь. Был ты казаком, а слезами людскими я тебя побрызгала — сам слезой стал. Возвращайся-ка ты домой, поплачь-погорюй, потом уж и разговаривать будем.
Макар чубом встряхнул и говорит:
— Дай-ка, старуха, водицы попить из твоего кувшинчика. Что-то во рту пересохло.
— Попей, попей, казак, — обрадовалась старая. — Мне не жалко.
Подает она Макару слезы человеческие, а сама думает:
Взял Макар кувшин, перевернул его вверх дном и вылил слезы людские на землю. Старуху от этого даже в жар бросило.
А Макар говорит:
— Был бы я не бесслезный, может, и одолела бы ты меня, старая. Да слезы не по мне: сердце у меня твердое, руки крепкие. Иду я с Лихо-Мраком биться, Песню Легкокрылую из неволи вызволять на радость людям. С тобой, Горе Человеческое, сейчас недосуг возиться, а придет время — и за тебя возьмусь. Геть с дороги, ведьма старая!
Схватил казак свою шашку, взмахнул ею — Горе как ветром сдуло. Поглядел Макар вверх, а там уже Горный Орел парит, могучими крыльями воздух рассекает, гордой головой показывает:.
И опять идет казак через поля широкие, через леса зеленые. Жаворонки в небе трелью заливаются, в высокой траве кузнечики весело стрекочут, в степи суслики свистят-посвистывают.
Откуда-то стайка скворцов примчалась, веселым хороводом над Макаром Бесслезным закружилась, закричала:
— С-с-ско-р-р-рей, с-с-ско-р-р-рей, казак! Скор-р-р-рей Песню Легкокрылую выручай!
Медведь из лесу вышел, на задние лапы встал, да как рявкнет:
— Здравствуй, Макар! Куда путь держишь?
— С Лихо-Мраком биться, — отвечает казак. — Песню из неволи выручать.
— До-о-обре, до-о-обре! — говорит Мишка. — Худо будет — кликни, помогу. Я с Лихо-Мраком давно драться собираюсь.
А тем временем Горе Человеческое пришло к Дум-горе, застонало-закричало, правой рукой взмахнуло — отвалилась каменная глыба от горы. Вошло Горе в Дум-гору, левой рукой взмахнуло — снова глыба на место стала.
Лихо-Мрак увидел сестру, спрашивает:
— Ну как, сестрица моя милая. Горе мое славное, справилась ты с казаком донским, что сюда идет?
— Ох горе, братец, — отвечает Горе. — Я ведь слезами сильна только, а казак тот — бесслезный. Слезами людскими я его обрызгала — он еще лютее стал; Хотела из кувшинчика напоить, да вылил он мои слезы на землю, а я без них, как без рук да без ног. Горе, братец, горе. Пусть сестрица моя, Беда Людская, идет навстречу казаку. Может, согнет она его в бараний рог, скрутит его окаянного.
Тут Беда Людская подходит к Лихо-Мраку, кланяется ему и говорит:
— Дозволь, братец, в путь отправиться. Согну я казака так, что не разогнется. В три погибели согну, слезы лить заставлю, хоть и бесслезный он.
— Иди, — прорычал Лихо-Мрак, — да с пустыми руками не возвращайся. Не согнешь казака — на себя пеняй!
— Согну, согну, братец…
Вот вышла Беда Людская из Дум-горы и поплелась навстречу Макару Бесслезному. Идет, палкой о землю постукивает, злыми глазами вокруг посматривает. Сама почти до земли согнута, на спине — горб, босые ноги изодраны, вместо платья — дерюга на ней рваная.
Шла-шла Беда Людская, видит — человек землю пашет. Запрягся он в деревянную соху, тянет ее, потом обливается, сам себя погоняет:
— Но, но, Степан, пошевеливайся… Солнышко скоро сядет, а ты две борозды только сделал. Но, Степан, пошевеливайся…
Беда за бугорок присела, смеется:
— Это мой… мой человечишко. Вот тут-то и подожду я Макара. Казак он такой, что мимо не пройдет:. А я его и согну.
Только подумала так Беда, смотрит, а казак уже к Степану подходит. Подошел, шашку и пику на землю положил и говорит:
— Здорово, станичник! Ты бы отдохнул немного, вон как пот с тебя льется. А Степан отвечает:
— Рад бы отдохнуть, да отдых землю не вспашет. И соха у меня чужая, завтра хозяину отдавать надо.
Сказал так и опять за соху взялся. Протащил пять шагов, а тут камень под соху попался. Напрягся Степан, жилы на руках вздулись, глаза кровью налились. — кричит, а сам уже на землю опускается, стонет:
— Нету силушки моей, казак. Все нутро себе порвал.
— Эх, беда! — отвечает казак. А Беда Людская за бугорком сидит, костлявые руки потирает, улыбается:
