Элинор Фарджон - Седьмая принцесса
— Очень!!! Я теперь умею ловить слизняков, а ещё господин Ноготок научит меня прививать розы, а ещё он отсадил клубнику с усами, и у нас на будущий год в два раза больше вырастет. А один ус я к себе забрал, я себе всего по одному посажу. А «скоро» уже наступило?
Я тут же отдала ему конверт с заграничной маркой, иначе сын истерзает меня хуже пиявки. К редким своим целям он шёл неукротимо. Весь обед напролёт мы с Анжелой принуждены были слушать неиссякаемый рассказ о разнообразных и удивительных достоинствах господина Ноготка. По мнению Хэрри, он знал абсолютно всё. А если был в чём-нибудь не уверен, обращался за помощью к Дуйвете.
— Кто такая Дуйвета? — спросила Анжела.
— Богиня ветра. Они с господином Ноготком большие друзья. Он так её зовёт: станет как вкопанный, руки раскинет и пальцами перебирает, точно гамму играет. Дуйвета ему луковицы лилий найти помогла.
— Какие ещё луковицы?
— В яме, возле забора, землёй присыпанные.
— Но у нас в жизни не было лилий! И луковиц не было…
— Я с ним вместе рыл. Мы сотни, тысячи луковиц выкопали! Господин Ноготок их в сарай отнёс, чтоб подсохли к весне. Он их вдоль главной дорожки посадит, и в июле они как зарычат, как выскочат из засады — полосатые, тигровые.
— Не выскочат, — сказала Анжела.
— Почему?
— Потому что они — флора, а не фауна.
— Вечно ты вредничаешь, — обиделся Хэрри.
— И про Дуйвету он тебе тоже наплёл, ни одному слову не верю!
Хэрри уткнулся носом в блюдце со взбитыми сливками. Это его излюбленная еда. Эмилия обычно готовит её по пятницам. А по вторникам мы едим любимое Анжелино кушанье — коврижку с патокой. Зубы у этой девочки крепкие, и лучше на них не попадаться.
Выйдя после обеда в сад, я изумилась. По-настоящему расчищен был лишь небольшой клочок земли, но повсюду в бывших джунглях наметилось подобие порядка. И всего-то за полдня! Вот что значит приняться за дело с умом, понятием и сноровкой. Сам господин Ноготок сидел на пеньке, попивал чай и жевал бутерброд. Эмилия не поскупилась: на тарелке садовника лежал ещё и кусок пирога.
— Ну как, господин… Ноготок, очень запущен сад?
— Я и похуже видывал. Здешняя земля извёстки просит, подкормить бы надо.
— А вы можете достать?
— В лавке у Спиллера я свой человек.
— Пожалуйста, купите, пускай счёт на моё имя пришлют. Сын сказал, вы нашли луковицы?
— И верно, нашли, — Его глаза радостно блеснули. Рыжий человечек простёр руки над дорожкой, что вела от ворот к дому. В прошлом широкая, точно аллея, она едва проглядывала теперь меж могучих лопухов. — Мы эти лилии вдоль дорожки посадим, в два ряда отсюда до птичьего бассейна, высоченные вымахают, до самого неба. А лопухи я повыдергаю.
— Красиво-то как, господин Ноготок… — Казалось, под его руками уже поднялись в бархатной траве, расцвели жгучие полосатые лилии; мне даже померещился в конце аллеи беломраморный бассейн, а в нём трепетание крыльев — бурых, синих, серых — и всплески бриллиантовых капель. И всё это на фоне нашего медно-красного бука… — Но откуда взялись луковицы?
Он снова беззубо улыбнулся.
— Малый-то ваш говорит: на целый год уезжали. За год чего только не случается, — сказал он и засунул в рот остатки пирога.
— Да, это долгий срок. Вы останетесь до вечера?
Он кивнул.
Проработал господин Ноготок добрых восемь часов. Я дала ему тридцать шиллингов.
— Хорошо бы он нашёл себе пристанище за эти деньги, — сказала я Эмилии.
— Вряд ли, — заявила она и добавила, что в понедельник новый садовник может и вовсе не вернуться.
— Отчего же?
— Такие вдруг приходят, вдруг и уходят.
— Куда?
Эмилия пожала плечами.
— Куда глаза глядят.
IIНо господин Ноготок вернулся. Он появился в понедельник ровно в восемь и работал до пяти. С двенадцати до часу обедал — прямо в сарае, возле инструментов, — а после отдыхал: бродил по расчищенным дорожкам, размышлял о чём-то; оживлённо жестикулируя, разговаривал с ветром и глядел на сад. А сад открывал ему неведомые для нас тайны.
После уроков Хэрри сломя голову мчался домой, к господину Ноготку. Когда же начались летние каникулы, он стал пропадать в саду с утра до вечера. За столом только и разговоров было, что о чудесах, которые расцветут у нас следующей весной. Во-первых, целые поля маков: белых, жёлтых и алых, их принесут из Исландии северные олени. А ещё — лавандовая аллея, чтобы привлечь пчёл. Чем больше пчёл, тем больше цветов; чем больше цветов, тем больше мёду; чем больше мёду, тем — снова — больше пчёл. Через год тут будет целый миллион!
— Тогда мы не сможем гулять по саду, — сказала Анжела.
— Если с ними умело обращаться, они ни за что не укусят, — со знанием дела возразил Хэрри. — Вчера одна пчела свалилась в бассейн, и господин Ноготок её спас — вытащил, прямо голыми рукамр. Пчела отряхнулась, подсушила крылышки да и перелетела на алтейный куст. Мам, представляешь, мне сегодня птичка на руку села и клевала сыр с ладони. Господин Ноготок, когда обедает, всегда их приманивает: вытянет руку с крошками или ещё с чем, защёлкает, засвищет — они и прилетают. Только рукой шевелить нельзя, чтоб она им веточкой показалась. Когда господин Ноготок жил в лесу, у него дружок был — зяблик. Так этот зяблик ему прямо на голову садился и волоски выдирал — гнездо из них вил. А господин Ноготок скоро починит парник, натянет новый поле-, нет поло-, а может, полу-этилен и поставит там сотни горшочков с мозговым горошком и огуречными семечками. А почему бы не дынными? Это господин Ноготок говорит. Правда, мам, давай разводить дыни!
И правда, почему бы не дыни? Неделя шла за неделей, и становилось совершенно ясно, что с садовником нам повезло и копаться в земле для него — настоящее призвание. И я пошла поговорить с ним о будущих дынях, прихватив из шкафа слегка выцветший пиджак и под цвет ему поношенные ботинки. У Эмилии тоже нашлись обновки для Ноготка — с плеча её многочисленных родичей мужского пола, о которых мы слышали чуть не ежедневно, но не видели никогда. Вскоре садовник щеголял в клетчатой рубахе братца Фрэнка, в носках и подтяжках дядюшки Боба. Тут уж Хэрри было не удержать: он отдал господину Ноготку свой собственный красно-синий шарф.
Подарки Ноготок принимал просто, без всякого стеснения, но если уж от чего-то отказывался, то наотрез. Так, согласившись надеть зелёный галстук брата Эмилиного мужа, он напрочь отказался от его же шляпы-котелка. Вообще, головные уборы его не прельщали.
— Он любит, чтоб Дуйвета шевелила ему волосы своим ароматным дыханием, — объявил Хэрри.
— Но ветер носит не только ароматы, но и вонь, — сказала Анжела, сморщив нос.
— Господин Ноготок говорит, что розу без навоза не вырастишь. Конский навоз в наши дни дороже золота. Вот возьму сейчас мешок и пойду навоз собирать. Господин Ноготок, когда ему было лет сколько мне, тоже ходил с мешком по дорогам, собирал навоз, а потом продавал землепашцам за монетку. Только теперь много не насобираешь — по дорогам-то машины ездят, а не телеги, лошадь днём с огнём не сыщешь.
Более всего по душе господину Ноготку пришлись, уж не помню чьи, плисовые штаны, такие потёртые, что природный их цвет угадывался с трудом. Они были под стать земле, в которой он копался целыми днями. Он напялил их тут же и радостно подколол булавками чересчур длинные штанины.
Ко дню рождения я получила удивительный подарок. Подруга из Гонолулу прислала мне самолётом невиданные цветы — яркие, причудливой формы. Цветы высовывали из мясистых лепестков огненные языки-змеики, а листья с острыми краями советовали: не приближайтесь.
— Ох, и неужто природа такое родит? Как ненастоящие, — заметила Эмилия.
— Как раз для Гонолулу они очень подходят, — заявила Анжела. — А колокольчики наши были бы им в диковинку.
— Мам, не ставь их пока в вазу! — взмолился Хэрри. — Я покажу цветы господину Ноготку, можно? — И он утащил букет на улицу. Однако вскоре вернулся, немало обескураженный.
— Господин Ноготок велел их унести, иначе в раю разведутся змеи…
— Так и сказал?
— Так и сказал. А потом ходил кругами возле бассейна и перешёптывался с Дуйветой. Возьми цветы, мам, только тут одного не хватает — лилового с жёлтым, — я его уронил и наступил случайно, пришлось выбросить.
— Ничего страшного, — успокоила я сына и поставила букет в огромную вазу в прихожей.
Лето отступало, на смену ему шла осень. Дважды в неделю приходил к нам господин Ноготок и с каждым разом выметал всё больше пёстрых листьев и засохших, отмерших стебельков. Однажды за обедом Хэрри провозгласил:
— У нас будет огромный-преогромный костёр!
К пяти я вышла расплатиться с господином Ноготком. Он стоял посреди сада, опираясь на метлу, и голубые его глаза довольно оглядывали ровные дорожки, клумбы и ухоженную землю.
