Александр Афанасьев - Заветные русские сказки
– Ну, жена, уж и домовище готово.
– А чьи гуси?
– Барские.
– Ну, совсем умерла, клади в домовище.
Положили в домовище и послали за попом. Муж наклонился к жене, шепчет:
– Уж домовище подымают, нести хотят отпевать в церковь.
А она шепчет:
– Чьи гуси?
– Барские.
– Ну, несите!
Вот вынесли домовище, поставили в церкви, отпели панихиду. Муж подходит прощаться:
– Уж и панихиду, – говорит, – отпели; выносить хотят на кладбище.
Жена шепчет:
– Чьи гуси?
– Барские.
– Несите на кладбище!
Вот и вынесли; подняли домовище опущать в могилу, муж нагинается к ней:
– Ну, жена, уж тебя в могилу опущают и землей тотчас засыплют.
А она шепчет:
– Чьи гуси?
– Барские.
– Ну, опущайте и засыпайте!
Домовище опустили и засыпали землею. Так уходили бабу барские гуси!
Была у одного мужа жена, да только такая задорная, что все ему наперекор говорила. Бывало, он скажет: «Бритое», – а уж она непременно кричит: «Стриженое!» Всякий день бранились! Надоела жена мужу; вот он и стал думать, как бы от нее отделаться.
Идут они раз к реке, а вместо моста на плотине лежит перекладинка:
«Постой, – думает он, – вот теперь-то я ее изведу».
Как стала она переходить по перекладинке, он и говорит:
– Смотри же, жена, не трясись, не то как раз утонешь!
– Так вот ж нарочно буду!
Тряслась, тряслась, да и бултых в воду.
Жалко ему стало жены; вот он влез в воду, стал ее искать и идет по воде в гору.
– Что ты тут ищешь? – говорят ему прохожие мужики.
– А вот жена утонула, вон с энтой перекладинки упала!
– Дурак, дурак! Ты бы шел вниз по реке, а не в гору; ее теперь, чай, снесло.
– Эх, братцы, молчите! Она все делала наперекор, так уж и теперь, верно, пошла против воды.
Жена-доказчица
Жил старик со старухою; сбили они на реке заезочек и заложили по мордочке. Пошли домой; на дороге увидала старуха клад и давай всем рассказывать. Что с ней делать? Вздумал старик пошутить над старухою, пошел в поле, поймал зайца и отправился на реку морды смотреть; вынул одну – а в ней щука попалась. Он щуку-то взял, заместо ее посадил в морду зайца, а рыбу в поле понес и положил в горох. Воротился домой и зовет старуху горох крючить (то есть снимать с поля).
Вот собрались и поехали. Дорогою старик начал сказывать:
– Люди говорят, что нынче рыба в полях живет, а в водах зверь поселился.
– Что ты, старик!
Приехали в поле.
– Вот правда и есть! – закричал старик. – Погляди, старуха, щука-то в горох заползла!
– Лови ее!
Старик взял щуку, положил в пестерек.
– Пойдем-ка теперь на реку, не попалось ли чего в морды?
Достал морду:
– Ах, старуха, ведь люди-то правду сказывают!
– Держи его крепче, а то, пожалуй, опять в воду ныряет!
Взял старик зайца.
– Ну, – говорит, – поедем клад добывать.
Забрали все деньги и поехали домой. Дорогою усмотрела старуха, что в стороне медведь корову рвет, и говорит:
– Эй, старик, погляди-ка, медведь корову рвет.
– Молчи, жена! Это черт с нашего барина шкуру дерет.
Приехали ко двору; старик пошел деньги прятать, а старуха побежала рассказать соседке; соседка рассказала дворецкому, а дворецкий барину. Барин призвал старика:
– Ты клад нашел?
– Никак нет.
– Твоя старуха сказала.
– Да, пожалуй, ей врать не впервой!
Послал барин за старухою:
– Что, старуха, нашли вы клад?
– Нашли, батюшка!
– Как же ты, старик, говоришь, что нет?
– Что ты врешь, глупая баба! Ну, где мы клад нашли?
– Как где? В поле; еще в то время щука в горохе плавала, а заяц в морду попал.
– Врешь ты, старая кочерга! Где это видано, чтобы рыба в поле жила, а заяц в воде плавал?
– Ну вот, позабыл! Еще в то самое время черт с нашего барина шкуру драл...
Барин хлоп ее по уху:
– Что ты бредишь, подлая! Когда черт с меня шкуру драл?
– Да, таки драл, ей-богу, драл!
Барин рассердился, велел принесть розог и заставил при себе ее наказывать. Растянули ее, сердечную, и начали потчевать; а она знай себе – и под розгами то же сказывает. Барин плюнул и прогнал старика со старухою.
Муж да жена
Жили муж с женой, по виду будто хорошо, да как-то жена была мудрена: уйдет муж – она весела, придет – захворает; так и старается ему дело найти, куда-нибудь с рук сбыть; нынче пошлет его туда, завтра в другое место, а без него у нее гулюшки, пирушки! Придет муж – и чисто и прибрано; сама охает, больна, на лавочке лежит. Муж верит, чуть сам не плачет.
Вот раз придумала жена послать его за лекарством в Крым-град. Муж пошел. На дороге ему встрелся солдат:
– Куда ты, мужик?
– В Крым-град за лечбой!
– Кто болен?
– Жена!
– Воротись, воротись безотменно; я сам дока, я пойду с тобою!
Поворотил его налево кругом, и очутился мужик опять у своего гумна.
– Сядь же ты здесь, – говорит дока, – я спроведаю, какова хворая?
Вошел на двор, приложил ухо к избе – там игры, там скоки, гульба! Забилась солдатская грудь, ударил в дверь, растворилась изба – хозяйка по ней лебедем носится, перед ней молодой парень вприсядку рассыпается, зелено винцо по столу разливается.
Пришел солдат вовремя, выпил чарку и пошел вприсядку; полюбился хозяйке: что за солдат, что за детина! Угодлив, догадлив, словно век тут жил!
Поутру надо пирожки печь.
– Солдат, сходи на гумно, принеси соломки вязаночку.
Солдат пошел; набрал соломы, завернул туда мужа, скрячил веревкой, вскинул за плечи и принес к хозяйке. Хозяйка рада, затянула песенку:
– Пошел муж во Крым-град зелья купить, жене зельем живот лечить! Туда ему не доехать и оттуда не приехать!.. Солдат, подтягивай мне!
Солдат начал свою песню:
– Чуешь ли, солома, что деется дома?
– О, твоя нехороша, моя лучше; давай вместе: пошел муж во Крым-град зелья купить, жене зельем живот лечить.
Она поет громко, а солдат еще громче:
– Чуешь ли, солома, что деется дома? Плеть висит на стене, а быть ей на спине!
Солома почуяла, затряслась, веревка лопнула, вязанка распалась – и выскочил муж, схватил плетку и давай стегать хозяйку. Как рукой сняло – вылечил жену.
Вещий дуб
Тошно молодой жене с старым мужем, тошно и старику с молодой женой! В одно ушко влезет, в другое вылезет, замаячит – в глазах одурачит, из воды суха выйдет: и видишь и знаешь, да ни в чем ее не поймаешь!
Одному доброму старичку досталась молодая жена – плутоватая баба! Он ей слово в науку, она ему в ответ:
– Нет тебе, старый лежебок, ни пить, ни есть, ни белой рубахи надеть!
А не стерпишь – слово вымолвишь: дело старое! Вот и придумал он жену выучить. Сходил в лес, принес вязанку дров и сказывает:
– Диво дивное на свете деется: в лесу старый дуб все мне, что было, сказал и что будет – угадал!
– Ох, и я побегу! Ведь ты знаешь, старик: у нас куры мрут, у нас скот не стоит... Пойду побалакать; авось скажет что.
– Ну, иди скорей, пока дуб говорит; а когда замолчит, слова не допросишься.
Пока жена собиралась, старик зашел вперед, влез в дубовое дупло и поджидает ее.
Пришла баба, перед дубом повалилася, замолилася, завыла:
– Дуб дубовистый, дедушка речистый, как мне быть? Не хочу старого любить, хочу мужа ослепить; научи, чем полечить?
А дуб в ответ:
– Незачем лечить, зелья попусту губить, начни масленей кормить. Сжарь курочку под сметанкою, не скупись: пусть он ест – сама за стол не садись. Свари кашу молочную, да больше маслом полей; пущай ест – не жалей! Напеки блинцов; попроси, поклонись, чтоб их в масло макал да побольше съедал – и сделается твой старик слепее кур слепых.
Пришла жена домой, муж на печке кряхтит.
– Эх ты, старенький мой, ай опять что болит, ай опять захирел? Хочешь: курочку убью, аль блинцов напеку, кашку маслом полью? Хочешь – что ль?
– Съел бы, а где взять?
– Не твоя печаль! Хоть ты и журишь меня, а все тебя жалко!.. На, старинушка, ешь, кушай, пей – не жалей!
– Садись и ты со мною.
– Э, нет, зачем? Мне б только тебя напитать! Сама я там-сям перекушу – и сыта. Ешь, голубчик, помасленней ешь!
– Ох, постой, жена! Дай водицы хлебнуть.
– Да вода на столе.
– Где на столе? Я не вижу.
– Перед тобою стоит!
– Да где же? Что-то в глазах темно стало.
– Ну, полезай на печку.
– Укажи-ка, где печь? Я и печь не найду.
– Вот она, полезай скорее.
Старик сбирается головой в печь лезть.
– Да что с тобой? Ослеп, что ли?
– Ох, согрешил я, жена! Сладко съел, вот божий день и потемнел для меня. Ох-хо!
– Экое горе! Ну, лежи пока; я пойду, кое-что принесу.
Побежала, полетела, собрала гостей, и пошел пир горой. Пили, пили, вина не хватило; побежала баба за вином. Старик видит, что жены нету, а гости напитались и носы повесили, слез с печи, давай крестить – кого в лоб, кого в горб; всех перебил и заткнул им в рот по блину, будто сами подавилися; после влез на печь и лег отдыхать.
Пришла жена, глянула – так и обмерла: все други, все приятели как боровы лежат, в зубах блины торчат; что делать, куда покойников девать? Зареклася баба гостей собирать, зареклася старика покидать.
