Николай Носов - Незнайка на Луне (с иллюстрациями)
Он принялся тормошить за плечо Незнайку. Увидев, что Незнайка не просыпается. Козлик страшно перепугался и принялся брызгать ему в лицо холодной водой. Это привело Незнайку в чувство.
– Где я? – спросил он, открывая глаза.
– Гляди – пароход! – закричал Козлик.
– Где пароход? – спросил Незнайка, приподнимаясь с земли и окидывая взглядом море.
– Да не там. Вон, вверху, – показал Козлик пальцем.
Незнайка задрал голову кверху и увидел паривший в воздухе пароход с трубами, мачтами, якорями и спасательными шлюпками, подвешенными над палубой. Незнайка застыл на месте от удивления. Пароход приближался, быстро вырастая в размерах. Уже на борту его можно было различить коротышек. Замирая от страха, Незнайка и Козлик смотрели на приближающуюся к ним громаду. От испуга у Козлика сам собою раскрылся рот, а глаза сделались совершенно круглыми. Он хотел что-то сказать, но слова застряли где-то посреди горла. Наконец ему удалось выдавить из себя:
– Что это?.. Почему это?..
– Невесомость! – закричал вдруг Незнайка. – Это не иначе, как Знайка. Я так и знал, что он прилетит к нам на выручку! Ура!
Он подбросил кверху свою шляпу и от радости принялся скакать по берегу.
Пароход тем временем описал дугу над пристанью и плавно опустился на воду. Незнайка и Козлик, взявшись за руки, бросились бежать к пристани. Не успели они подняться по лесенке, как увидели, что с корабля сходят по трапу Знайка, доктор Пилюлькин, Винтик, Шпунтик, Пончик и несколько незнакомых лунатиков. От волнения сердце бешено заколотилось у Незнайки в груди, и он остановился, не смея ступить дальше ни шагу, только пробормотал:
– Кажется, мне сейчас распеканция будет!
Знайка в сопровождении остальных коротышек подошёл к Незнайке.
– Ну, здравствуй, – сказал он, протянув руку.
– А вы что же, голубчики, не могли прилететь раньше? – сказал Незнайка, даже не ответив на приветствие Знайки. – Мы тут их ждали, ждали, чуть не превратились в баранов, а им хоть бы что! Тоже спасители называются!
– Я с тобой, дураком, и разговаривать после этого не хочу! – сердито ответил Знайка.
– Ты бы лучше сказал спасибо, что хоть теперь прилетели, – сказал доктор Пилюлькин. – Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо.
– Тогда марш сейчас же на пароход, а то здесь воздух, говорят, очень вредный. Нельзя находиться долго.
– Ну, капельку ещё побыть здесь, я думаю, можно, – ответил Незнайка. – Мне ведь нужно остальных коротышек спасти. Нас сюда много приехало.
– Это мы и без тебя сделаем, – сказал доктор Пилюлькин.
– Нет, нет, братцы, без меня вы ещё что-нибудь перепутаете, забудете кого-нибудь. Я сам должен всех разыскать. И ещё вот что: нет ли у вас лишнего приборчика невесомости?
– Это для чего ещё? – спросил Винтик.
– Я вот какую штуку придумал, – ответил Незнайка. – Мы зароем прибор невесомости на острове в землю, тогда вокруг образуется зона невесомости. Воздух над этой зоной уже не будет ничего весить и начнёт подниматься вверх, а на его место со всех сторон будет поступать свежий морской воздух. Таким образом атмосфера на острове очистится, и никто уже не будет превращаться в баранов.
– Гляди-ка, – сказал восхищённо Шпунтик, – наш Незнайка тоже изобретателем стал.
– А что ты думаешь? За последнее время я просто ужас до чего поумнел. А свой метод очистки воздуха я придумал, ещё когда сюда на пароходе ехал. В трюме, понимаешь, нечего было делать, вот я и принялся придумывать разные штучки.
– Ну ладно, – ответил Винтик. – Прибор невесомости у нас для тебя найдётся. Кроме того, я вижу, тебе и ботинки понадобятся. Ну, это на пароходе получишь, а сейчас веди-ка нас и показывай, где коротышки, пока кто-нибудь из них на самом деле не превратился в барана.
Глава тридцать пятая
Время больших перемен
После того как скуперфильдовские рабочие овладели невесомостью и прогнали со своей фабрики Скуперфильда, все только и говорили об этом. Рабочие других фабрик тоже приезжали к космонавтам, а вернувшись, устраивали на своих фабриках невесомость. На некоторых фабриках рабочие до того осмелели, что даже без всякой невесомости брали власть в свои руки и прогоняли хозяев.
Полиция до такой степени была напугана всем происходящим, что перестала выступать против рабочих. Многие полицейские выбрасывали свои ружья и пистолеты, закапывали в землю свои полицейские мундиры и каски и, одевшись как обыкновенные коротышки, нанимались работать на фабрики и заводы. Они говорили, что это гораздо приятнее, чем летать сломя голову по воздуху в состоянии невесомости, получая ожоги, ранения и увечья.
Рабочие за свою работу теперь стали получать значительно больше, так как им уже не нужно было отдавать богачам часть своего заработка; товары же сильно подешевели. Поэтому каждый и питаться стал лучше, и покупал больше товаров. Поскольку товаров стало требоваться больше, все фабрики начали увеличивать выпуск продукции, а для этого им понадобилось больше рабочих. Безработных скоро совсем не стало, так как все, кто хотел работать, получали работу. В лакеях у богачей теперь никто не хотел служить. От них удрали и служанки, и горничные, и прачки, и швейцары, и полотёры, и в первую очередь повара. Все повара и поварихи предпочитали теперь работать в столовых и ресторанах, где они были сами себе хозяева. Столовых же и ресторанов с каждым днём становилось больше, так как многим теперь не хотелось затевать стряпню у себя дома. У каждого хватало денег, чтоб пообедать в ресторане или принести обед из столовой.
Бедняга Скуперфильд, который растерял все свои капиталы ещё до того, как у него отобрали фабрику, не знал, как ему теперь быть. Сначала он ходил обедать к своим знакомым, но потом убедился, что знакомым это особенного удовольствия не доставляет, и кончил тем, что поступил работать на свою бывшую макаронную фабрику. Никто не препятствовал ему в этом. Все знали, что макаронное дело он любит, и надеялись, что работать он станет исправно и добросовестно.
После того как Скуперфильд проработал несколько дней подручным на тестомешалке, ему поручили работу на макаронном прессе. Здесь обязанностью Скуперфильда было следить, как из макаронного пресса бесконечным пучком лезли макаронные трубочки, и регулировать их плотность и толщину. Если тесто становилось слишком жидким – а это сразу отражалось на толщине трубочек, – он давал сигнал тестомешальщикам подбавить муки; если же тесто становилось слишком густым, он давал сигнал прибавить водички. Как только трубочки достигали надлежащей длины, Скуперфильд нажимал кнопку, в результате чего приходил в движение электрический нож и разрезал трубочки, которые падали в паровой котёл, где их обдавало влажным горячим паром, после чего они попадали на конвейер, который тащил их в сушилку. Поработав у макаронного пресса с недельку, Скуперфильд придумал пристроить к прессу небольшое колёсико с выступом. Колёсико, вращаясь, время от времени нажимало на кнопку выступом и тем самым автоматически включало электрический нож. Благодаря этой рационализации Скуперфильду уже не нужно было нажимать каждый раз на кнопку, когда макаронина достигала необходимой длины, и он смог работать уже не на одном, а сразу на двух прессах. Он говорил, что на этом не остановится и добьётся того, чтоб машина автоматически регулировала густоту макаронного теста и сама добавляла сколько нужно муки и воды. Теперь, когда работать приходилось ему самому, Скуперфильд хорошо понял, как важно облегчать труд рабочего. В общем, работать ему понравилось, тем более что вокруг всегда были коротышки, с которыми можно было поговорить, перекинуться шуткой, посоветоваться о каком-нибудь деле.
Теперь, окончив свой трудовой день, он часто покупал большую булку и, сунув её под мышку, отправлялся гулять в зоопарк. Он очень любил смотреть на животных, особенно на водоплавающих птиц. Увидев плавающих посреди пруда уток, он смеялся от радости и кричал:
– Смотрите, утки! Утки!
И принимался бросать кусочки булки на берег пруда. Утки сейчас же подплывали к берегу и начинали клевать угощение. Со временем они так привыкли к этому, что стали узнавать Скуперфильда и, завидев издали его чёрный цилиндр, спешили к берегу, что приводило Скуперфильда в умиление. Скормив уткам полбулки, он говорил обычно:
– Теперь идите, миленькие, поплавайте, а завтра я вам ещё принесу.
И уходил на площадку молодняка. Там он отдавал остатки булки маленьким медвежатам и, если поблизости публики было немного, просил у сторожа разрешения погладить кого-нибудь из зверят. Сторож иногда разрешал. Тогда Скуперфильд перелезал через ограду, гладил всех зверушек по очереди и, поцеловав на прощание какого-нибудь хорошенького медвежонка, совершенно счастливый отправлялся домой.
В дни отдыха он уезжал с кем-нибудь из своих новых приятелей за город: в лес или на реку. Там он дышал свежим воздухом, слушал пение птичек, глядел на цветочки. Со временем он запомнил названия многих цветов, и для него они были теперь не просто синенькие, красненькие или жёлтенькие цветочки, а незабудки, ромашки, кувшинки, ландыши, колокольчики, ноготки, фиалочки, одуванчики, васильки, мускарики или анютины глазки. С тех пор как Скуперфильд стал называть цветочки по именам, они сделались для него как бы близкими и родными, и он ещё больше радовался, когда видел их.
