Михаил Каришнев-Лубоцкий - Похождения гнэльфов
– А это не затруднит господина Шпиннемана? – спросил Морс, глядя в злые глаза разбойника наивным детским взглядом. – Я, конечно, готов заплатить ему за услугу, но вряд ли господина Шпиннемана устроят мои гнэльфдинги.
– Устроят, устроят! Он старик покладистый! – успокоил грабитель юного гнэльфа и подтолкнул его ладонью в спину. – Иди скорее, приятель, и не мешай мне работать! – И он снова отправился в придорожные кусты устраивать засаду на одиноких путников.
Другого выбора у Морса не было, и он свернул по дороге направо. Вскоре – три мерхенмили не расстояние! – он дошел до замка, о котором ему рассказывал разбойник, и остановился в раздумьи у ворот.
«Войти – не войти? – металась в голове у гнэльфа беспокойная мысль. – Вдруг господин Шпиннеман сейчас отдыхает?»
Все-таки он пересилил себя и открыл тяжелую парадную дверь. Одошел неспеша весь правый этаж и, не найдя там ни единой живой души, по каменным выщербленным ступенькам поднялся на второй этаж.
– Эй, Есть кто тут? – спросил он, входя в длинный извилистый коридор со множеством дверей по обеим сторонам.
Но гробовое молчание было ему ответом.
Тогда Морс начал открывать двери и заглядывать внутрь, надеясь отыскать в какой-нибудь комнате господина Шпиннемана. В седьмой или восьмой по счету комнате Морс вдруг увидел на стене целую коллекцию старинного оружия и, конечно, не удержался от соблазна войти туда, чтобы хотя бы издали полюбоваться на красивые сабли, ружья и пистолеты.
Блеск стальных клинков и сверкание золотых и серебряных эфесов буквально притянули любопытного гнэльфа вплотную к стене и заставили его даже протянуть дрожащие руки к висевшему ниже всех турецкому ятагану. Еще секунда – и он снял бы поблескивающее матовым светом грозное оружие, как вдруг услышал за спиной подозрительное шипение и резко обернулся назад.
Ужасный восьминогий монстр стоял в дверях и злобно шипел, поглядывая маленькими безбровыми глазками на незванного гостя. Ростом чудовище было крупнее Морса и заслоняло своим туловищем и кривыми лапами весь дверной проем. Бежать было некуда, разве что прыгать в окно. Морс посмотрел на толстые рамы и увидел, что они не заперты, а только прикрыты. Он снова перевел взгляд на монстра и с удивлением обнаружил, что его крошечная головка очень напоминает человеческую, хотя само чудовище было похоже на гигантского паука.
– Что ты делаешь-ш-шь тут, мальчиш-ш-шка? – прошипел монстр, продолжая сверлить глазами-буравчиками бледного, как мел, гнэльфа. – Крадеш-ш-шь мои вещ-щ-щи?!
– Н-нет… Я ищу господина Шпиннемана, – выдавил из себя с трудом бедняга Морс.
– Я – Ш-ш-шпиннеман… Что скажеш-ш-шь?
Чудовище стало протискиваться в дверной проем, а Морс еще сильнее затрясся от страха.
– Я здесь случайно, господин Шпиннеман! Как видно, надо мной зло подшутили! Я сейчас уйду, вы не волнуйтесь! – выкрикнул гнэльф и попятился к окну, стараясь не спускать глаз с удивительного человека-паука.
– Я тоже сейчас пош-ш-шучу… Пош-ш-шучу и пож-ж-жую…
Морс пулей метнулся к окну и телом распахнул незапертые рамы. Под звон разбитого стекла и злобное шипение восьминогого монстра он совершил полет со второго этажа старинного замка и только чудом не поломал себе руки-ноги. Кубарем скатился по отвесному обрыву в глубокую лощину и, не отряхиваясь от налипших на одежду и тело пожухлых листьев и травинок, кинулся прочь от страшного замка и его ужасного обитателя.
Глава восемнадцатая
Когда Крюшон переступил порог заброшенного домика, то первое, что он увидел, была огромная кровать с мягкой периной и двумя большими пуховыми подушками. Словно магнитом потянуло усталого измученного гнэльфа к этому роскошному ложу, и он, как завороженный, сделал к кровати один несмелый шажок, потом второй, третий…
«Я только прилягу минут на пять и тут же отправлюсь дальше», – поклялся мысленно Крюшон, и будто подкошенный, рухнул на мягкую постель и блаженно прикрыл глаза. А когда открыл их, то увидел, что в комнате и за окном царит сплошная темь, и он с ужасом понял, что давным-давно наступила ночь.
«Кажется, я проспал не пять минут, а гораздо больше, – подумал Крюшон и нехотя сполз с кровати. – Теперь придется торчать здесь до самого утра, а ведь мне так хочется есть!»
В поисках еды мальчик начал обшаривать все углы и закоулки заброшенного дома, но ничего из съестного не нашел и очень расстроился.
«У Хрюков меня ждала жареная индейка, – вспомнил он и печально вздохнул, почти сожалея о скоропалительном бегстве из Хрюкендорфа. – Наверное, она была с трюфелями и артишоками и была полита белым грибным соусом.»
Вдруг в гостиной громко пробили полночь большие настенные часы. Крюшон вздрогнул и, торопливо достав из кухонного шкафа свечу и спички, зажег огонь и прошел в гостиную. Стрелки часов почему-то показывали четверть десятого, хотя гнэльф точно насчитал минуту назад дюжину ударов. Крюшон прислонил ухо к часам – они молчали. Тогда он открыл дверцу и качнул мятники пальцем. Часы снова отбили удары, но теперь уже не двенадцать, а тринадцать раз. «Чудеса!» – подумал Крюшон и отвернулся от странных, пугающих его своим удивительным поведением, настенных часов.
Внезапно заскрипела, отворяясь, входная дверь в прихожей, и через секунду она тут же со стуком захлопнулась. В гостиную прошел большой черный кот и, косо посмотрев на растерянного мальчишку-гнэльфа с подсвечником в дрожащей руке, сердито замяукал. После чего он запрыгнул на стульчик перед стареньким фортепьяно, небрежно откинул крышку и провел по клавишам слева направо обеими лапками. Насладившись извлеченным из фортепьяно грохотом, кот-музыкант вдруг заиграл простенькую, но складную мелодию.
«Собачий вальс» – узнал Крюшон исполняемую вещь и испугался еще больше. Он медленно попятился спиной к окну и попробовал отворить раму, но не смог – шпингалеты были заперты и никак не поддавались его усилиям.
Внезапно из дырки в полу в комнату стали выскакивать крупные серые мыши. Их набралась целая дюжина: двенадцать огромных жирных зубастиков. Они посмотрели на кот, самозабвенно барабанящего по клавишам, и вдруг пустились в пляс вокруг остолбеневшего Крюшона. От грохота, издаваемого расстроенным музыкальным инструментом, стала раскачиваться, висевшая на стене картина – это был натюрморт. Плотно двигалось то вправо, то влево, и амплитуда колебаний все увеличивалась и увеличивалась. В конце концов нарисованные фрукты о овощи сорвались с холста и градом рассыпались на деревянный пол прямо к ногам Крюшона и обезумевшим от счастья мышкам. С радостным писком они схватили в лапки по яблоку и груше и уже с «гостинцами» продолжили свой дикий пляс вокруг растерянного пухленького гнэльфа. А хруст от поедаемых фруктов вплетался теперь дополнительным аккордом в фортепиянную музыку.
Очнувшись от столбняка, Крюшон метнулся в прихожую, но входная дверь почему-то не открылась, хотя замок был не заперт. Тогда несчастный пленник бросился к одному из окон. Но, увы, и здесь шпингалеты намертво приросли к раме, и сдвинуть их с места бедняге никак не удавалось. Попавший в западню Крюшон ринулся через гостиную к третьему – последнему – окошку. Чтобы достать до него, ему пришлось вскочить на диван, преграждавший путь к спасению. Поставив свечу на подоконник, он протянул руку к шпингалету…
Но вдруг он почувствовал, как неведомая сила оторвала диван от пола и начала кружить его по комнате. Перепугавшись, Крюшон упал на колени и вцепился руками в обивку. Подтанцовывая в такт игривой музыке и весело попискивая, мыши стали бросать в беспомощного гнэльфа огрызки яблок и груш. ХЛОП! ХЛОП! – ударялись мокрые объедки об лоб и щеки бедняги. Внезапно к этим противным звукам прибавился новый. Превозмогая страх, Крюшон посмотрел в ту сторону, откуда он возник, и увидел, что это распахнулись дверцы платяного шкафа. Из недр его, сорвавшись с деревянных вешалок, выпорхнули в комнату мужской костюм и шуршащее шелковое женское платье с длинными рукавами и широким поясом, завязанным на боку в виде банта. Один рукав мужского пиджака бережно подхватил рукав платья, а другой рукав расположился на невидимой талии партнерши. Мгновение – и странная парочка закружилась в танце, паря над семейством мышей, но не доставая до подвешенного к потолку дивана.
Кот-пианист барабанил по клавишам без пауз и отдыха, но мелодии, которые он выколачивал из несчастного инструмента, постоянно менялись: «собачий вальс» плавно перешел в «сиртаки», «сиртаки» в медленный менуэт, а менуэт вдруг превратился в обжигающую самбу. Притащив из кухни еще две стеариновые свечи, мыши-танцоры подожгли их фитильки от свечки, оставленной Крюшоном на подоконнике, и продолжили свое веселье. В гостиной стало светлее и оттого еще страшнее – тени от танцующих грызунов плясали на стенах и потолке, казалось, то были огромные черные тени зубастых чудовищ с вытянутыми мордами и длинными бесовскими хвостами.
