Алексей Налепин - Сказки народов Европы
Павлуша в тот день, как всегда, погнал в лес овец.
Вот приходит он в замок, а трубач ему и говорит:
— Поезжай-ка и ты, крестьянский сын, счастья попытать. Коня мы дадим тебе из конюшни великаньей. Для великанов кони-то малы были, держали они их для забавы, разным штукам обучали.
Вывели из конюшни вороного[15] коня. Три статных молодца на плечи друг дружке станут — до седла не достанут. Вот какой конь! Сбруя на нем серебряная, и узда серебряная, и чепрак[16] серебряный, и седло серебряное, а на подковах — шипы алмазные.
Нарядили Павлушу в кафтан парчи серебряной, приставили к коню лестницу, влез Павлуша на коня по лестнице и поехал.
Едет Павлуша лесом, а золотые кудри верхушки деревьев вызолачивают, будто второе солнышко светит.
Дивится народ, в стороны расступается — отродясь никто такого коня-великана не видывал.
Павлуша коня пришпорил. Конь подскочил — и до половины горы допрыгнул. Подскочил еще раз — и до вершины достал. А с вершины одним прыжком на земле очутился.
Обрадовалась княжна. Бросила смельчаку рубиновый перстень, пастух тот перстень подхватил и в лес ускакал.
Пригнал Павлуша вечером овец, а старый пастух и говорит:
— Ох, было нынче на что поглядеть! Прискакал к стеклянной горе молодец на вороном коне, а конь с дом величиной!
На другой день воины вывели из конюшни коня в яблоках. Тот был большой, а этот еще больше! И все на нем золотое! И сбруя, и узда, и чепрак, и седло.
Нарядили Павлушу в кафтан золотой парчи. Кафтан золотой, кудри золотые — прямо загляденье!
Влез пастух по приставной лестнице на коня и поскакал к стеклянной горе.
В тот день никто даже до половины горы не допрыгнул. Никому охоты нет шею себе ломать.
Стоит народ, озирается: не приедет ли опять рыцарь на коне-великане? Всем любопытно узнать, кто он таков и откуда.
Как увидели коня в яблоках, а на нем всадника в золотом кафтане, гору кольцом окружили, клянутся-божатся, что коня за узду схватят и до тех пор не отпустят, пока рыцарь не скажет, кто он и откуда родом.
Пришпорил Павлуша коня. Конь прыгнул — и до половины горы доскакал. Скакнул еще раз — и до вершины достал.
Стоит Павлуша на вершине горы и видит — люди кольцом гору окружили, хотят ему дорогу загородить. Сделал он знак рукой: буду, мол, по правому склону спускаться. Откатилась толпа направо, а он с левой стороны спрыгнул, перстень княжны на лету поймал, к лесу поскакал, и след его простыл.
Пригнал Павлуша вечером стадо, а пастух и говорит:
— Опять тот же смельчак приезжал. Только конь под ним был не вороной, а в яблоках. Хотели люди его поймать, да где там — в лес умчался, только его и видели!
— А до вершины-то он доскакал? — спрашивает Павлуша и загадочно усмехается.
— Как же! Два раза скакнул — и на вершине!
На третий день старик говорит:
— Надо и тебе к стеклянной горе сходить, на рыцаря поглядеть. Оставь овец в овчарне, дай им сена и пойдем со мной.
А Павлуша в ответ:
— Жалко летом сено переводить. Погоню-ка я их лучше на пастбище, а вечером расскажете мне, что да как.
— Вот глупый! — рассердился пастух.
Засмеялся Павлуша, выпустил овец из овчарни и погнал в лес.
Нынче по уговору последний, третий, день на гору скакать.
Нарядили воины пастуха в кафтан, алмазами изукрашенный. Конь под ним масти каштановой, весь алмазами убран, грива до колен, хвост до земли.
Едет Павлуша чистым полем, едет темным лесом, алмазы горят-искрятся — глазам смотреть больно.
Нынче князю с княжной узнать не терпится, кто этот смельчак. Нынче не уйти ему — воины тройной цепью окружили гору.
Подъехал Павлуша к горе, коня пришпорил. Конь в облака взвился и доскочил до вершины.
Тут все зашумели, закричали:
— Держи его! Лови!
Конь копытами в гору ударил, и над цепью солдат по воздуху пролетел. Павлуша перстень княжны на лету поймал и в лес ускакал.
Пустил он коня во всю прыть. А в лесу, в кустах, притаился злодей. Задумал он Павлушу погубить и от князя награду получить.
Вот мчится Павлуша по дороге, а злодей из кустов выскочил и саблей взмахнул.
Только как он ни целился, как ни метил, а выше стремени не достал. Сабля сапог рассекла, оцарапала ногу, об алмазное стремя сломалась, а конец в подошве застрял.
Обмыли воины ногу ключевой водой, намазали медвежьим салом. Вмиг зажила рана, только чуть приметный шрам на коже остался.
Вечером старый пастух говорит Павлуше:
— Ну и дурак ты, что к стеклянной горе не пошел, на того рыцаря поглядеть не захотел. Он через тройную цепь солдат перемахнул и в лес ускакал. Только теперь не скрыться ему — ранили его в правую ногу.
…Сидит как-то вечером княжна и на дорогу глядит. А по дороге Павлуша овец с пастбища гонит. Вот княжна и говорит своей служанке:
— Любо-дорого смотреть, какие резвые да сытые овцы у этого пастуха! И никогда они у него не хромают, никогда он их кнутом не бьет. А ягнят, которые за стадом не поспевают, он на руках несет. Хороший пастух! Да видно, бедняк — сапоги на нем дырявые, стоптанные, шапки и той нет — голова тряпкой обмотана. Отнеси-ка ему три талера, пусть он себе шапку да сапоги купит.
Пришла служанка на скотный двор, Павлуше слово в слово передала, что княжна велела, и три талера ему подает.
Павлуша засмеялся, подбросил монеты. Ударились они друг о дружку, звякнули, а Павлуша внуков старого пастуха подзывает и приговаривает:
— Дзинь-ля-ля! Дзинь-ля-ля! Вот вам, ребятишки, бляшки-кругляшки, катайте их по земле, играйте!
Служанка увидела — за голову схватилась и побежала к госпоже с неслыханной вестью: этот оборванец три талера за деньги не считает, на землю швыряет!
День за днем идет, неделя за неделей. Князь с княжной ждут-поджидают рыцаря, что три раза на стеклянную гору въехал, а его все нет и нет.
Когда ждать стало невмоготу, призвал князь придворных звездочетов и говорит:
— Грош цена вашей мудрости, если не узнаете вы у далеких звезд, у солнца, у месяца, где тот рыцарь, что три раза на стеклянную гору въехал!
Разбрелись ученые по своим горенкам, а горенки у них — на высоких столбах, чтобы ни крыша, ни дерево, ни башня не заслоняли им звезды, луну и солнце, не мешали смотреть на облака да высчитывать, с какой быстротой бегут они по небу.
Три дня и три ночи смотрел на небо первый звездочет — измерял, высчитывал, рисовал, а на четвертый день пришел к князю и говорит:
— Милостивый господин, не чужой это человек, а ваш подданный.
Разослал князь придворных по всем городам и селам Силезии и велел смельчака среди рыцарей и шляхты[17] искать. Придворные искали-искали, да так ни с чем и воротились назад.
Семь дней и семь ночей смотрел на небо второй звездочет — измерял, высчитывал, рисовал, а на восьмой день явился к князю и говорит:
— Милостивый господин, человек этот при вашем дворе служит и ваш хлеб ест.
Тут велел князь учинить допрос челядинцам, воинам, стражникам, но и среди них не оказалось смельчака.
Девять дней и девять ночей смотрел на небо третий звездочет — измерял, высчитывал, рисовал, а на десятый день к князю пришел и говорит:
— Милостивый господин, человек этот не шляхетского рода, а простой работник и все свое состояние на похороны отца истратил.
Стали среди скотников, землепашцев, портных, башмачников искать — и не нашли.
Много ли, мало времени прошло — сидит как-то княжна у окошка и на дорогу смотрит. А по дороге Павлуша овец с пастбища гонит. Глянула княжна на Павлушу и опрометью кинулась к отцу:
— Батюшка, а подпасок?
— Какой подпасок?
— Подпаска спрашивали?
Вспомнил тут князь самого бедного своего слугу. Не раз видел он, как бредет подпасок за стадом в рваных сапогах, с головой, обмотанной тряпкой.
Вспомнил и засмеялся.
— Если хочешь, — говорит, — спрошу у старого пастуха.
— Спроси, батюшка, спроси!
Послали за пастухом. Удивился старик, встревожился: не часто ведь такую мелкоту в замок к самому князю зовут.
— Скажи, старик, — спрашивает князь, — а про помощника твоего, про подпаска, не забыли, когда смельчака искали, который три раза на стеклянную гору въехал?
— Чего дурака спрашивать? Он даже поглядеть на коня-великана и то не захотел. А талеры, что ему княжна пожаловала, ребятишкам для забавы швырнул. Дурак он, каких свет не видывал.
— Так-то оно так, но во всем должна быть справедливость, — сказал князь и послал трех придворных в овчарню.
Идут придворные на скотный двор и смеются.
— Ну и кавалера выбрала себе княжна! — говорит один.
— Не иначе, парша[18] у него на голове, недаром он ее тряпкой обмотал, — молвит другой.
