Елена Ланецкая - Одолень-трава
— А знаешь, какими я тебя оладушками угощу, ты таких в жизни не ел! — Ксюн запрыгала на одном месте — с некоторых пор она выражала так высший восторг.
— Не буду я никаких оладушков… — Скучун, хмурый как предгрозовое облачко, спрыгнул на пол и забегал из угла в угол.
— Ну что ты, дружочек, разве так можно? Тебе же нельзя вставать. Встревоженная Ксюн, обтерев руки о фартук, поймала метавшегося Скучуна и ласково, но настойчиво уложила на диван, прикрыв пледом. А сама присела в ногах и, положив ему руку на лоб, вздохнула: — Наверное, у тебя температура…
— Нет, Ксюшечка, это не температура, это похуже… — Скучуну стало стыдно за свою несдержанность. — Мне так тяжело, будто разрывает изнутри что-то, давит и рвется наружу. Это все мысли, мысли… Я так страдаю, просто места себе не нахожу. Помоги мне, Ксюн, ты все сумеешь! Может, ты найдешь тот волшебный ключик, которым открывается дверца в моей голове… ах, голова разрывается на куски! Там, за этой невидимой дверцей — все, что я прочел в подземелье, все эти чужие мысли и раздумья, о, Боже, какие прекрасные! Они покорили меня, я поддался им… а сам как будто бы потерялся… ни желаний, ни веры в себя больше нет… И своих собственных помыслов и мечтаний, которые раньше переполняли меня — их тоже нет! Стало мерещиться что-то… Чьи-то глаза… и дом! Какой-то прекрасный дом, украшенный орхидеями… И все это бродит в моей несчастной голове, ищет выхода, а если его не найти — я чувствую — это погубит меня…
— Что ты говоришь, Скучун, успокойся! Все пройдет, вот увидишь, ты просто очень ослаб; Ни о чем не тревожься, ведь я же с тобой… — Ксюн пыталась утешить Скучуна, но теперь уже сама испугалась за него не на шутку, хоть всеми силами и старалась скрыть это.
Тут хлопнула входная дверь — и на пороге возникла Кутора.
— Ну, как вы тут поживаете? Вам уже лучше, Скучун, правда? Я так и знала! А мама велела передать вам гостинцев… — и она с умильным видом протянула Скучуну узелок.
— Кто-то пришел? — Урч спускался по винтовой лесенке со второго этажа своей башни. — Как там наш завтрак, а, Ксюн? Моя уборка близка к концу. Ох, уж эта вечная пыль… Ба! Кажется, куторины визиты становятся доброй традицией…
— Я вот гостинцев… ой! Вот же она! — Кутора остолбенела, глядя на изящную полочку с книгами над письменным столом, где в теплом свете горящих свечей нежилась на бронзовой крышке шкатулки черная агатовая саламандра…
Тут все заметили чудесную вещицу, а Урч подумал про себя: «Так-так… Кажется, начинается…»
Опередив Ксюна, Скучун пташкой порхнул по комнате, дрожащими лапками снял шкатулку с полки и поставил на стол. Глаза его округлились от волнения, наэлектризованная шерстка потрескивала — он ясно расслышал голос, прошептавший: «Вот он, заветный ключик, которым открывается дверца…» И Скучуну померещилось, что агатовая ящерка подмигнула ему красным своим глазком!
Скучун застыл перед чудесной шкатулкой. Пол поплыл под его ногами, лица друзей двоились и таяли… Голова гудела, бил озноб, и не было вокруг ничего, кроме жгучих, как огонь, рубиновых глаз саламандры…
Невольно, будто под гипнозом, Скучун протянул лапку и коснулся огнистых рубинов, но тут же, вскрикнув, отдернул ее. Что-то щелкнуло там, внутри, бронзовая крышка откинулась, и из шкатулки вырвался небесно-голубой лепесток огня. Он стал синеть, бесшумно дыша, бесплотный и колдовской. Все четверо окаменели с расширенными от испуга зрачками, в которых змеился огонь, сгинувший так же внезапно, как появился, рассыпавшись синими звездными искрами… А на дне холодной шкатулки осталась лежать старинная карта столицы с прежними названиями московских улиц. То место на карте, где Малая Никитская соединялась со Спиридоновкой напротив церкви Большого Вознесения, отмечено было синим крестиком.
На миг все позабыли о Скучуне, выхватывая карту друг у друга и гадая наперебой, где же находится это место, и как теперь называются указанные на плане улицы… И только Скучун не участвовал в этих толках. Притихший и просветленный, отошел он в сторонку, прижимая лапки к груди и улыбаясь вновь обретенной надежде! Он понял, что эта весть — для него, и в ней указан путь к спасению.
— Друзья мои, постойте, — слабый его голосок прервал общий гомон. Выслушайте меня и, умоляю, не возражайте! Этот план послан мне, чтобы я с его помощью сумел избавиться от своей болезни. А быть может, не только для этого… Объяснить всего не смогу, я просто знаю это и все!.. И прошу вас, дорогие мои, вы только не мешайте мне, и все будет хорошо. Я ухожу наверх, на поиски зашифрованного места и скоро-скоро вернусь. А вы ждите меня тут и не беспокойтесь ни о чем. Ведь всякий путь, если он желанный, дарует то, во что веришь… А я хочу… нет-нет, не сейчас… Вдруг не сбудется! Прощайте… и Скучун, кивнув остолбеневшим друзьям, направился к двери.
Однако его опередили. Ксюн прыжком кенгуру метнулась к выходу, заслонив дверь собою.
— Скучушечка, миленький, — лепетала она, порозовев от смущения, — я должна быть с тобой! Ну подумай, разве поодиночке мы спасли бы Личинку и победили бы жомбиков? А разве не я вызволила тебя из подземной библиотеки, в которой ты заболел? Прошу тебя, не уходи один! Все же Москва — это мой город, и мне она знакома чуточку больше, чем тебе… И потом, моя бабушка…
— Бабушка… — пробормотал в задумчивости Скучун, что-то напряженно обдумывая.
— И я с вами, и я! Как же так! Только начинаются настоящие приключения… Я обязательно пригожусь, вот увидите — правда-правда!
Кутора, которая по случаю визита в дом Старого Урча навязала на ушки большущие желтые банты, пыталась придать своим словам побольше убедительности, мотая головой в такт. И банты прыгали на ее растопыренных ушах, словно две веселые собачонки…
Скучун собрался было возразить, но Старый Урч перебил его.
— Дети мои, не надо спорить. Пожалуй, решение придется принимать мне, как самому старшему среди нас. Кажется, вы называли меня своим дедушкой… — Урч обвел взглядом собравшихся и, не услышав возражений, продолжил: — Давайте отправимся в Москву все вместе. Ведь тебе, Скучун, может понадобиться помощь, ты будешь знать, что мы рядом, и станешь действовать намного спокойнее… В то место, которое обозначено на карте, ступай в одиночку — мешать тебе мы не станем. А вот искать, где оно находится, всем вместе нам будет полегче.
Ну, а кроме того… — Урч откашлялся и пригладил усы, — мне давно уж хотелось взглянуть на Верхний город, по которому все вы тут с ума посходили… — И он с довольным видом протер стекла очков громадным своим носовым платком и, крякнув, водрузил их вновь на носу.
Скучун только молча кивнул в ответ. Кутора, взвизгнув, завертела головой как сумасшедшая, а Ксюн от радости запрыгала на месте.
Старый Урч обошел весь дом, гася догоравшие уже огарки свечей и вздыхая: «Ну вот она, новая жизнь! Эх-хе-хе… Вовремя, нечего сказать… Это на старости-то лет сподобился, да! В первый раз покидаю я тебя, милое мое одинокое гнездышко…»
Шаркая шлепанцами, Урч спустился по лестнице и предложил присесть на дорожку. Он оглядел всю компанию, бережно завернул шкатулку с картой в свой необъятный клетчатый носовой платок и, подмигнув, легонько щелкнул Кутору по носу.
— В путь, дети мои! Все еще только начинается! — и, хлопнув ладонями по коленям, вскочил молодец-молодцом, пропустил всех вперед и захлопнул за собой дверь.
Скучун как на крыльях мчался по мостовой к подземному ходу, ведущему наверх, за ним скакали девчонки, а позади, прилично поотстав, поспешал Старый Урч. Сопя и презирая одышку, он еле слышно напевал себе под нос: «Мы длинной вереницей идем за Синей птицей…»
Глава IX
В Москве уже давно рассвело. Птицы яростно гомонили за окнами. Однако, взрослые наверное еще спали, потому что тишину в квартире Ксюна не нарушало ни звука…
Друзья проникли в ее комнату через окно, напугав до икоты Кукоя, который смирно сидел под столом и дожидался хозяйку. Увидев целую ораву, влезавшую в окно, Кукой вскочил с диким писком, но тут же звонко заикал, дернулся и затих… Убедившись, что ничего страшного с Кукоем не случилось, путешественники сгрудились на ковре вокруг карты, стараясь разгадать ее зашифрованный смысл.
— Где же это находится? — Ксюн в нетерпении кусала ногти. — Поди догадайся, что это за Малая Никитская такая!.. А Спиридоновка?! Мне они так же знакомы, как Булонский лес! — Ксюн с некоторой растерянностью поглядывала на странноватую компанию, расположившуюся в ее комнате: «Только бы не заглянули родители — ведь в обморок упадут!» — хмыкнула она, представляя себе их реакцию.
— Послушай, Ксюн, а может, твоя бабушка помнит старые названия? поинтересовался Скучун.
— Ну конечно! — Урч ущипнул себя за ус и, потеряв всю степенность, заорал не своим голосом: — Бабушка! Конечно, она!
