Александр Афанасьев - Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Том 2
Старик ночь ночевал, поутру поднимается ранёшенько, умывается белёшенько, сряжается крутёшенько[236] и идет к купцу. Сын увидал его, обернулся ясным соколом, полетел навстречу и сел ему на голову. Опять старик ужа́хнулся: «Что это за мразь[237] прилетел!» Сокол-птица скочил с головы, ударился оземь и стал таким красавцем, что ни вздумать, ни взгадать, ни в сказке сказать. И говорит: «Здравствуй, батюшка! Идешь ты за мною, только трудно меня взять, да и трудно признать: нынче обернет нас купец тридцатью ясными соколами — все как один, выпустит на широкий двор и насыпет белоярой пшеницы, а мы соберемся в одно стадо и станем клевать. Смотри же: все будут зерно клевать, а я стану кругом бегать; по этой примете признаешь меня». Сказал, обернулся ясным соколом и полетел в свое место.
Старик по-прежнему пришел к купцу, постучался под окошко и скричал: «Господин купец, отдай моего сына!» Купец тотчас выпустил тридцать ясных соколов — все как один, насыпал им белоярой пшеницы. «Узнавай, — говорит, — своего сына». Все птицы собрались в одно стадо и стали зерно клевать, а один сокол кругом бегает. Старик подобрался к нему поближе, ухватил за крыло и говорит купцу: «Вот он мой сын!» — «Ну и возьми его! — сказал купец. — Не ты мудёр, мудёр твой сын».
Взял старик сына и направился домой. Идет путем-дорогою, долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. На ту пору скачут охотники, промышляют зверя красного: впереди лиса бежит, норовит от них уйти. «Батюшка, — говорит сын, — я обернусь кобелем и схвачу лисицу; как наедут охотники и станут отбивать зверя, молви им: «Господа охотники, у меня свой кучко[238] есть, я тем голову свою кормлю!» Охотники скажут: «Продай нам кучка», ты и продай, да возьми сто рублев».
Тотчас обернулся он кобелем, погнал за лисой и схватил ее. Наехали охотники. «Ах ты, старый, — закричали они, — зачем пришел сюда нашу охоту переймать?» — «Господа охотники, — отвечает старик, — у меня свой кучко есть, я тем голову свою кормлю». Охотники говорят: «Продай кучка». — «Купите». — «А дорог?» — «Сто рублев». Охотники заплатили ему деньги и повели с собой кучка, а старик пустился один домой. Вот охотники ехали-ехали, глядь — бежит лисица, пустили за нею своих кобелей; те гоняли-гоняли, никак догнать не могли. Один охотник говорит: «Пустимте, братцы, нового кобеля!» И только пустили, кобель тотчас нагнал лису, ухватил и убежал вслед за стариком. Догнал отца, ударился о сырую землю и сделался молодцом по-старому, по-прежнему.
Пошли они дальше. Подходят к озеру, охотники стреляют гусей, лебедей и серых уточек. Летит стадо гусиное; говорит сын отцу: «Батюшка! Я обернусь ясным соколом и стану хватать-побивать гусей; придут к тебе охотники, начнут приставать, ты им и скажи: «У меня свой сокол есть, я тем голову свою кормлю!» Будут они торговать сокола, ты продавай да проси два ста рублев». Обернулся ясным соколом, поднялся повыше стада гусиного и стал хватать-побивать гусей да на землю пускать. Старик едва в кучу собирать поспевает.
Как увидали охотники такую добычу, прибежали к старику: «Ах ты, старый! Зачем пришел сюда нашу охоту переймать?» — «Господа охотники! У меня свой сокол есть, я тем голову свою кормлю». — «Не продашь ли сокола?» — «Отчего не продать — купите!» — «А дорог?» — «Два ста рублев». Охотники заплатили деньги и взяли сокола, а старик пошел один. Вот летит другое стадо гусиное. «Пустимте, братцы, сокола!» — сказал один охотник. И только пустили, сокол поднялся повыше стада гусиного, убил одну птицу и полетел вслед за отцом; нагнал отца, ударился о сырую землю и сделался молодцом по-старому, по-прежнему.
Пришли они домой: стоит избушка ветхая. «Батюшка, — говорит сын, — я обернусь жеребцом, веди меня на ярмарку и бери триста рублев: надо лес покупать да новую избу строить. Только смотри: жеребца продавай, а узды не продавай; не то худо будет!» Ударился о сырую землю и оборотился жеребцом; повел его старик на ярмарку и стал продавать. Обступили торговые люди; пришел и тот купец, что все мудроссти знал, до всего дошел. «Вот мой супостат! Хорошо же, будешь меня помнить!» — думает про себя. «Что, старичок, продаешь жеребца?» — «Продаю, господин купец». — «Говори, чего стоит?» — «Триста рублев». — «А меньше?» — «Одно слово — триста; меньше не возьму». Заплатил купец деньги и вскочил на жеребца. Старик хотел было узду снять. «Нет, старина, опоздал!» — сказал ему купец и поехал в чистое поле.
Трое суток ездил без отдыху, совсем истомил жеребца, приехал домой и привязал его в конюшне туго-натуго. У того купца были дочери, пришли на конюшню, увидали коня: стоит измученный, весь в мыле. «Ишь, — говорят, — как батюшка изъездил жеребца! А нет того, чтобы напоить, накормить его». Отвязали и повели поить его. Жеребец бросился вдруг в сторону, вырвался и убежал в чистое поле. «Где мой конь?» — спрашивает купец. «Мы отвязали его, хотели напоить, — говорят дочери, — а он вырвался и убежал со двора».
Как услышал про то купец, тотчас обернулся конем и что сил было поскакал в погоню. Вот-вот близко! Слышит Федор погоню, кинулся в море и обернулся ершом, а купец за ним щукою, и побежали морем. Ерш сунулся в ракову нору: щука-де ерша не берет с хвоста! Щука говорит: «Ерш, поворотись сюда головой!» А ерш в ответ: «Ну, ты щука, востра — съешь ерша с хвоста!» И так стояли трое суток. Наконец щука заснула, а ерш выскочил из норы и прибежал морем к некоему царству.
В то самое время вышла служанка на море почерпнуть воды. Ерш обернулся перстнем, какого лучше во всем царстве не было, и попал в ведро. Служанка подарила тот перстень царевне; крепко полюбился он ей — днем на руке носит, а ночью спит с молодцом. Узнал про то купец и пришел торговать перстень. А Федор наказал царевне: «Проси с него за перстень десять тысяч рублев, да как станешь отдавать — урони перстень на пол; я рассыплюсь тогда мелким жемчугом, и прикатится одна жемчужина тебе под ноги — заступи ту жемчужину своим башмачком. Купец обернется петухом, станет клевать жемчуг, поклюет и скажет: «Теперь погубил я своего супостата!» Тогда, царевна, подними свою ножку с последней жемчужины: жемчужина обернется ястребом и разорвет петуха на две части».
Стал купец покупать перстень; взяла с него царевна целые десять тысяч и будто нечаянно уронила перстень на пол; рассыпался он мелким жемчугом, и прикатилось одно зерно прямо к ногам царевны. Она в ту ж минуту заступила его своим башмачком. А купец обернулся петухом и начал клевать жемчуг; поклевал все и говорит: «Ну, теперь погубил я своего супостата!» Царевна приподняла свою ножку: жемчужина обернулась ястребом, и разорвал ястреб петуха на две части. После того ударился о сырую землю и стал таким красавцем, что ни вздумать, ни взгадать, ни в сказке сказать. Женился на царевне, и стали провождать жизнь свою во всяком благополучии и веселье; и я там был, вино-пиво пил, по губам-то текло, а в рот не попало; тут мне колпак давали да вон толкали; я упирался да вон убирался.
№251 [239]
В некотором царстве жила-была старуха бедная, неимущая. Был у нее сын, захотелось ей отдать сына в такую науку, чтоб можно было ничего не работа́ть, сладко есть и пить и чисто ходить. Только кого ни спросит — все над ней со смеху помирают: «Хоть весь свет изойди, — говорят люди, — а такой науки нигде не найдешь!» А старухе все неймется, продала свою избушку и говорит сыну: «Собирайся в путь, пойдем искать легкого хлеба!» Вот и пошли. Близко ли, далеко ли — пришли к могиле. Уморилась, старуха с походу. «Сядем на могилу, отдохнем маленько», — говорит сыну; стала садиться да с устали и воздохнула: «Ох!» Вдруг откуда не́ взялся — явился старец и спрашивает: «Чего тебе надобно? Зачем позвала?» Старуха переполошилась: «Что ты, что ты! — говорит. — Я тебя совсем не звала». — «Ну, нет! Ты кликнула: «Ох!» Я — самый Ох и есть; сказывай, в чем нужда?»
Сколько старуха ни отговаривалась, не могла отговориться, принуждена была признаться: веду-де сына в науку отдавать, чтобы знал легкий хлеб добывать, без работы сладко есть и пить и чисто ходить. «Отдай мне, я выучу, — сказал Ох, — только, чур, с уговором: ровно через семь лет приходи сюда и скажи: «Ох!» — я сейчас выйду, покажу тебе сына, и коли узнаешь его — бери с собой смело, и за ученье не возьму с тебя ни копейки; а коли до трех раз не узнаешь — пусть будет мой навсегда!» Как, думает старуха, не узнать свое родное детище! Отдала сына и распрощалась с ним на целые семь лет: живи — не тужи!
Много прошло времени до сроку, перебивалась старуха кое-как; на исходе седьмого года пошла на могилу, пришла и только промолвила: «Ох!» — Ох как тут. «Что, — спрашивает, — аль за сыном пришла?» —
«Да, батюшка, за сынком». Засвистал Ох своим молодецким посвистом, и вдруг прилетело двенадцать скворцов, сели все подряд на землю и начали щебетать. «Ну, — говорит Ох старухе, — коли надобен тебе сын — он здесь; узнавай его и бери себе». — «Что ты? — отвечает она. — Где тут быть моему сыну? Я отдала тебе человека, а ты кажешь мне птицу воздушную». — «Знай же, все это люди, а не скворцы; все также по-твоему искали легкого хлеба, попали ко мне в науку да навсегда у меня и остались, потому что ни отцы их, ни матери не признали. Приходи теперь за сыном через три года». Заплакала старуха и воротилась назад одна-одинехонька, выждала три года и опять идет за сыном. Ох свистнул своим молодецким посвистом, и прилетело двенадцать голубей. «Узнавай сына!» — говорит старухе; вот она смотрела-смотрела, так и не узнала. «Приходи опять через три года, — сказал Ох, — то будет последний раз; коли и тогда не угадаешь — простись навеки с сыном».
