Игорь Малышев - Дом
— Лягушка! — чуть не вскрикнул он. Ваня не боялся лягушек, просто находка была слишком неожиданной. — Откуда она здесь? — прошептал он, поднося нежданную гостью к лицу. Пощекотал ей мягкое брюшко, зелёная в ответ пошевелила короткими передними лапками и тихо квакнула.
— Это я её кинул, — в открытом окне меж ярких звёзд появилась круглая лысая голова. — Я — Урт.
И водяной помахал в знак приветствия рукой.
— Привет, Урт. Хорошо, что ты гадюку не кинул, — Ваня слез с кровати и подошёл к окну.
— Гадюк сейчас трогать нельзя. Они сейчас змеят носят — нельзя тревожить, — простодушно объяснил тот.
— Очень хорошо. Я так рад. А скоро он кончается, сезон этот?
— Да, недели две осталось.
— Урт, никогда не кидай мне в постель гадюк, да и других змей тоже не кидай, хорошо? — попросил Ваня.
Водяной пожал плечами.
— Не буду, раз просишь.
— Да ты заходи, что под окном жмёшься?
— Нет — нет, — замахал Урт. — Я в людские жилища не ходок. Я потому и лягушку-то кинул, чтоб она тебя разбудила. Сам не пошёл.
Ваня снова погладил холодное лягушачье брюшко.
— У меня дело к вам, — сказал водяной. — К тебе и к Фоме.
— Фома тоже спит, наверняка. Да и что ещё за дело среди ночи? — зевнул Ваня.
— Пойдёмте со мной. Я вам что-то такое покажу, чего вы в жизни не видели.
Ваня мысленно представил себе ночную прогулку и спросил:
— Может, завтра?
— Нет, сегодня, — ответил водяной. — Завтра поздно будет.
Ваня отдал лягушку Урту, подошёл к стене рядом с кроватью и осторожно постучал. Подождал и постучал снова. В ответ раздалось неясное бормотание. Ваня стукнул сильнее.
— Фома, вставай, Урт пришёл.
— Урт пришёл, Урт уйдёт. Мне что с того… — послышалось из стены невнятное бурчание.
— Он показать что-то хочет.
— Мне пятьсот лет, что я не видел? Завтра, всё завтра.
— Завтра нельзя, — тревожно зашептал с улицы водяной, — Поздно будет. Сейчас надо.
Вскоре из-под кровати вылез сонный и растрёпанный домовик. В бороде его запутались соломинки, крошки табака и перья.
— И напасти на вас никакой нет. Всё шляетесь и шляетесь ночами. Куда, зачем, сами не знаете… — ворчал он на ходу.
— Пойдём, — Ваня, кое-как одевшись, схватил его за руку и потащил к окну, откуда тянуло прохладой и свежестью.
— И куда несёт?.. — бормотал Фома, спрыгивая с подоконника в сад.
Урт пошёл впереди, поминутно оглядываясь по сторонам, и поводя плечами, будто от холода. На самом деле ему было просто не по себе. Водяные не очень-то любят далеко отходить от воды. На суше они чувствуют себя скованно и неуютно.
Сначала друзья шли через поля, наводнённые темнотой, по сырой, озябшей траве, притихшей под усыпанным созвездиями небом. Изгибы равнин походили в темноте на головы и плечи уснувших в незапамятные времена великанов, которые могут проснуться в любую минуту, и потому ночные пешеходы должны ступать очень осторожно, чтобы не разбудить исполинов. Ване стало страшно.
— Фома, — позвал он, — я боюсь.
Лохматый Фома, похожий в темноте на большой и растрёпанный веник, ответил, ехидствуя:
— А что ж увязался-то, раз страшно? И то правда, за кем пошёл — за Уртом. Это надо совсем ума лишиться: среди ночи, за водяным невесть куда потащиться. Да он тебя сейчас в болото заведёт и бросит пиявкам да жукам-водянцам на съеденье. А ты, чисто глупой, веришь кому ни попадя…
— Фома, взмолился Ваня, — ты-то хоть не пугай, и так оторопь берёт.
— Пужли-и-ивый, — протянул домовик. — Раз пужливый, на небо смотри. Враз весь страх пройдёт.
Ваня послушно поднял глаза вверх и замер от восхищения. Нигде в мире не видно столько звёзд, сколько в России ночью в поле. Гуще, чем пчёл в улье, больше, чем капель в ливень, чаще, чем травинки в лугах. Небо светилось и играло. Ване вдруг показалось, что оно словно бы падает на него. Будто вверху лопнул огромный мешок со светящимися зёрнами и они потоком льются на землю. Каждая звёздочка дрожала и переливалась. Луны не было и звёзды сияли яркие, как свечи. Ваня взвизгнул от восторга:
— Вот как!.. И что, всегда тут так?
— Всегда, коли туч нет.
Не сводя с неба широко распахнутых глаз, Ваня зашептал:
— Фома, а мы ещё сюда пойдём? Красота какая…
— Под ноги… — едва успел сказать домовой, как Ванина нога запуталась в прочных стеблях трав и он кубарем полетел по крутому склону оврага. Урт и Фома подбежали к нему, когда мальчик уже скатился на дно.
— Живой, что ли? — спросил, запыхавшись, Фома.
— Не ушибся? — испуганно тронул Ваню за плечо водяной.
— Живой, не ушибся. Только испугался немного, — ответил Ваня и засмеялся. — А здорово я? Кубарем, а? Здорово?…
Фома схватил его за ухо и потянул вверх.
— А ну вставай, шкода! Перепугал тут всех вусмерть, да ещё и хохочет. Ходить не умеет, а туда же, гулять по ночам… Вставай, пошли, огрызок.
Ваня потёр горячее ухо.
— Ладно, Фомушка. Помянешь меня. Уснёшь под моей кроватью, я тебе таракана в бороду пущу.
Фома, хоть и был домовиком, и обязан был дружить со всей живностью, что живёт в его доме, тараканов не любил и даже побаивался.
— Вот ещё! Такую тварь в доме терпеть. Ни вида, ни проку. Одни усы. Тьфу, гадость! — говорил он о живших в кухне за печкой прусаках.
Поэтому, заслышав такую угрозу, Фома вскипел:
— Да я ж тебя за такие слова распишу, как яйцо под Пасху, — закричал он, потрясая маленьким кулачком, и попытался броситься на отбежавшего на безопасное расстояние Ваню, но Урт перехватил его.
— Фома, Ваня, — заговорил он с укоризной. — Как ни стыдно. Как две водомерки скачете.
Урт был известен своим миролюбием. Во всех своих водоёмах, от большого Щучьего озера, до самой последней лужи, он старался поддерживать мир и спокойствие. Даже когда видел, как сцепились два жука плавунца, растаскивал их и, подув на них для успокоения, отпускал. Наверное, из-за миролюбивого его характера хищная рыба и не приживалась в его владениях. А что до Щучьего озера, так в нём щук отродясь не водилось, и название взялось вообще неизвестно откуда.
— Нам идти надо. Время дорого, — стыдил водяной мальчика и домовика, — а вы свару затеяли.
— А что я-то, — оправдывался домовой, — это всё вот этот, младенец избиенный, — он ткнул пальцем в Ваню, — Ходить не умеет, мозгляк, да ещё и грозиться.
— Фомушка! — окликнул его Ваня и приставил к голове пальцы, изображая тараканьи усы.
Фома махнул на него рукой и повернулся к Урту:
— Ну, а ты чего стоишь? Взялся, так веди, головастик.
Урт беззлобно покачал головой и пошёл дальше.
Поля скоро кончились и путешественники вошли в лес. Едва они оказались под кронами деревьев, едва их обступили со всех сторон толстые стволы и воздух наполнился звуками ночного леса, то резкими, как треск ломающейся ветки, то вкрадчивыми, словно шорох падающего листа, как страх сжал тугими кольцами сердца друзей. И водяной, и домовой, и человек почувствовали себя одинаково маленькими и беззащитными перед вековой силой и угрюмостью наполненного тьмой леса. В Уртовых владениях было несколько озёр, затерянных в чащобах, поэтому ему нередко случалось общаться с лесными обитателями. Но даже он был не в силах побороть робость перед величием и грозной красотой этих зелёных живых пространств. Водяной чутко прислушивался к каждому шороху: где-то ухала сова, скрипело надтреснутое дерево, далеко в чаще глухо кашлял сквозь сон старый седой волк. От этого звука вздрагивали пятнистые олени, водили по сторонам величественными, как купола храмов, головами, сторожко нюхали воздух. Полосатые смешные кабанята беспокойно крутили пятачками и плотнее жались к щетинистым животам матерей. Зайцы под кустами опускали уши и перебирали лапами от страха.
— Фома, мне страшно, — снова сказал Ваня. Голос его дрожал.
Домовой безнадёжно посмотрел вверх — небо было плотно закрыто листвой и ветвями деревьев.
— Да кому ж тут щас весело? — с отчаяньем отозвался он. — Завёл чёрт мокрый в самую чащу…
Ваня прижался к домовому. Мальчик в первый раз оказался в ночном лесу и сердце его дрожало, словно висело на тоненькой паутинке, каждую секунду грозя оторваться.
— Куда же мы идём? — с ужасом думал он. — Зачем мы, в самом деле, увязались за этим Уртом… Вот заведёт он нас в Зябликово болото…
Про Зябликово болото в деревне ходили самые страшные слухи. Будто где-то в чаще леса находится гибельная трясина. Придёт к ней человек или какое другое существо, посмотрит — поле и поле, но стоит ему ступить шаг, как трава расходится в стороны и трясина засасывает всякого, кто попался в ловушку. Говорили, будто дно этого болота вымощено костями людей и зверей и никому нет спасения из этого бучила. Только маленькие птички — зяблики да другая птичья мелочь могут ходить там безбоязненно. Оттого и зовётся то болото Зябликово.
