Отфрид Пройслер - Хербе Большая Шляпа
— А я не упаду?
— Все будет в порядке. Покрепче держись за хвост и не смотри вниз. Не то голова закружится.
Так они и сделали. Цвоттель легко карабкался по отвесной скале, а Хёрбе тащился сзади, уцепившись за лохматый хвост. Будь Цвоттель один, он бы одним махом взобрался на самый верх скалы. Но ему приходилось тянуть за собой Хёрбе. И все же он довольно прытко карабкался, упираясь лапами в каждый выступ, Хёрбе только посапывал сзади.
— Давай-ка передохнем, — сказал Цвоттель, когда они одолели больше половины пути. — Ты, я смотрю, запыхался совсем.
Хёрбе остановился и посмотрел вверх. Еще идти и идти. А сколько же они одолели? И Хёрбе, забыв про предупреждение лешего Цвоттеля, глянул вниз. У него захватило дыхание. Где-то там, далеко-далеко, виднелась струйка Вороньего ручья. Стало страшно, и закружилась голова. Все завертелось в глазах: камни, деревья, кусты, Вороний ручей. Подвело живот, и подкосились колени. Скала стала медленно отъезжать в сторону.
— Закрой глаза! Держись! Держись крепче! — завопил Цвоттель. Вовремя же заметил леший, что Хёрбе плохо! Еще мгновение, и было бы поздно. Цвоттель крепко ухватил гнома за воротник:
— Я же предупреждал! Зачем смотришь вниз: С высотой шутки плохи.
Да, шутнику лешему было не до шуток. У него даже шерсть встала дыбом. Что бы было, если бы Хёрбе с такой высоты полетел в воду!
— Ты не успел бы пикнуть, Хёрбе, как захлебнулся! И я бы не смог тебе помочь на этот раз.
Можешь развести огонь!
Прошло немало времени, пока Хёрбе собрался с силами, а Цвоттель успокоился.
— Двинемся дальше?
— Давай.
— Только ты уж больше не смотри вниз.
Остаток пути они одолели с большим трудом. Добравшись до верха скалы, без сил плюхнулись на траву.
— Ну, гном, повезло нам, — сказал Цвоттель.
— Да, — устало проговорил Хёрбе, — наше счастье, что все обошлось.
Они млели на солнышке и дружно радовались своей удаче. Дальше оставались пустяки. Они пошли вдоль ручья и к вечеру уже были у Вороньего пруда.
— Привал, — сказал Хёрбе.
Он собрал хворост, наломал его и сложил крест-накрест. Цвоттель, ничего не понимая, удивленно следил за ним. Хёрбе, не говоря ни слова, вытащил из-под шляпы кремень и трут, которые, конечно же, были всегда при нем.
— Эти штуки для чего? — спросил леший.
— Сейчас увидишь.
Хёрбе высек искру. На конце трута задымила тлеющая искра. Хербе раздул ее, и вот уже вспыхнул огонек. Цвоттель в ужасе отскочил подальше.
— Ты умеешь делать огонь, гном?
— А что же тут особенного, леший?
Хёрбе поднес горящий трут к куче хвороста, и вот уже огонек перескочил на тонкие веточки. Он с треском и хрустом поедал их. Белые искры летели вверх.
Цвоттель остолбенел.
— Иди ближе, Цвоттель! Погрейся! — позвал его Хёрбе. — Не бойся.
Цвоттель осторожно подобрался поближе к костру. Скоро он согрелся и даже что-то замурлыкал себе под нос. Ничего нет лучше, чем сидеть вдвоем ночью у костра. Огонь и согреет, и защитит.
— Верно, Цвоттель?
— Твоя правда, гном!
Ура! ура! ура!
Ночь они провели у костра. Отлично выспавшись, гном и леший проснулись отдохнувшими и полными сил. Костер угасал. Вокруг поблескивала роса. Над Вороньим прудом медленно, словно нехотя, поднимался утренний туман. Солнце уже взошло и просвечивало сквозь туман. Они доели остатки вчерашней ежевики.
— Теперь нам осталось только переплыть Вороний пруд. Давай сделаем камышовый плот, — сказал Хёрбе.
— А твоя шляпа? Разве она нам не подойдет? — спросил Цвоттель.
— Боюсь, двоих она не выдержит. Плот все же надежнее.
Камыша на берегу было сколько угодно. Цвоттель наломал целую охапку. А Хёрбе умело сплел плот нужной величины.
— Осталось сделать весла и — в плаванье, — сказал Хёрбе.
— Весла? — удивился Цвоттель. — А зачем они?
— Вот чудак! Грести, конечно!
— Не надо никаких весел. Достаточно моего хвоста, — важно сказал Цвоттель. — Махну мохнатым хвостом, и мы уже на берегу.
Он взобрался на плот, уселся сзади и опустил хвост в воду. Хербе оттолкнул плот и вспрыгнул вслед за лешим.
— Вперед! — крикнул Цвоттель.
Хвост его, словно винт, завертелся, закрутился в воде, оставляя позади плота тугие буруны. _- Великолепно, Цвоттель! Здорово! Ну и хвост! — восторгался Хёрбе.
Так они оказались на середине пруда. Вдали замаячили, выплывая из голубоватой дымки тумана, статные сосны, острые верхушки елей, желто-красные буки, тонкие клены и ясени, белые стволы.
– Сдавай, давай, Цвоттель! — подбадривал лешего Хёрбе. — Скоро приплывем!
Он вытянул из-под шляпы свои цветастый фартук и приладил его к палке. К той самой ореховой палке, которая была немного длинна. Но для этого случая она оказалась в самый раз. Хёрбе поднял палку над плотом. И цветастый кухонный фартук весело затрепетал на ветру, пестрый и веселый, как праздничный флаг.
— Ура! Ура! — закричал Хёрбе. — Ура-а!
— Ты спятил? Что кричишь? — спросил Цвоттель.
— Ты прав, леший Цвоттель. Я спятил от радости, — смеясь, отвечал Хёрбе. — Ура! Мы дома!
— Ура! — подхватил Цвоттель.
Здравствуй, Хёрбе, ты вернулся!
Плот уткнулся в мягкий ил. Хёрбе и Цвоттель спрыгнули на берег. Они прошли немного вперед и увидели тот самый камень, на котором делал свой первый привал Хёрбе два дня назад. На камне стояли Дитрих Корешок, Кайль Хромоножка, Сефф Ворчун, трусишка Лойбнер и остальные гномы. Все они смотрели в разные стороны и кричали:
— Хёрбе! Где ты, Хёрбе? Ау!
Хербе помахал им цветастым фартуком, привязанным к палке…
— Вот он я! Эгей!
И Хербе помчался вперед, как угорелый, перепрыгивая через камни, продираясь сквозь тростники, спотыкаясь и выкрикивая на ходу:
— Эгеи-гей! Ого-го! Здесь я! Ура-а!
Леший Цвоттель скромно держался чуть позади.
Гномы попрыгали с камня и бросились навстречу Хёрбе Они обнимали его, тискали, хлопали по плечу даже пытались дергать за короткий гномий нос и говорили все разом:
— Хёрбе! Нашелся! Наконец-то! Целый! Невредимый! Живой».
Они радовались, как настоящие гномы, бурно, весело. Еще бы! С позавчерашнего дня, когда Хёрбе не вернулся домой, гномы искали его повсюду.
— Мы обшарили весь лес, — говорил, захлебываясь, Дитрих Корешок. — И тут Лойбнер…
— Да-да, — перебил его трусишка Лойбнер. — Я первый увидел твои крестики и нолики, сломанные веточки и камешки…
— И мы пришли сюда, к этому камню, — солидно добавил Сефф Ворчун.
— И увидели Вороний пруд и черный Дальний лес, где живет этот страшный ужасный Плампач! — шепотом продолжал Лойбнер.
— Нет там никакого Плампача! — весело закричал Хёрбе. — Нет и не было! Можешь не дрожать, Лойбнер!
— Откуда тебе знать! — недоверчиво сказал трусишка Лойбнер.
— Да я только что оттуда. Из этого леса. Из самой его середины. Посуди сам, трусишка Лойбнер, стоял бы я сейчас перед вами, если бы встретил страшного Плампача?
— Пожалуй, что так, — согласился Дитрих Корешок.
— Он бы тебя сожрал без остатка, — подтвердил Сефф Ворчун.
— Ага! — подтвердил Каиль Хромоножка.
— Н-неужто тт-ты тт-там бб-был? — заикаясь от страха, спросил трусишка Лойбнер — Чч-что-то не-не-ве-верится.
— Вот он может подтвердить, — весело сказал Хёрбе, выводя вперед Цвоттеля. — Мой друг, леший Цвоттель. Лохматый леший Л* который спас меня дважды. Подойди, Цвоттель, познакомься с моими добрыми соседями-гномами.
Цвоттель наморщил лоб и помахал кончиком хвоста. Он все же был немного смущен и даже пошутить не решился, хотя и был прирожденный шутник и проказник.
— Цвоттель теперь будет жить с нами, в моем доме, — сообщил всем Хёрбе.
Гномы наперебой закричали:
— Добро пожаловать, Цвоттель! Мы рады! Мы так рады!
А обстоятельный Дитрих Корешок, прихвативший на всякий случай кое-что из припасов, предложил:
— Давайте немного подкрепимся.
Он расстелил на камне большой платок и разложил на нем свежеиспеченный хлеб, бутылки ежевичного сиропа, сока шиповника и банки с вареньем. Цвоттеля, как гостя, попросили к столу. И он не заставил себя упрашивать. Остальные гномы тоже изрядно проголодались и принялись за еду. Они сидели кружком под пестрым флагом-фартуком и с аппетитом уплетали всякие вкусности. Громче всех ел Цвоттель. Он посапывал, причмокивал и прицокивал языком.
— Я уже знаю, что эта вкусная штука называется хлеб, — сказал он, держа в руках изрядный ломоть. — Но что это в банке, такое красное и сладкое? Никак в толк не возьму.
— Это брусничное варенье, — объяснил Хёрбе.
— Варенье? — Цвоттель облизнулся. — А не можешь ты мне сказать, где вы его собираете, это брус-ничное ва-варенье?
