Мэри Нортон - Добывайки

дыхание.

— Ты не понимаешь, о чем ты говоришь! — закричала она, обращаясь к висевшей на стене сковородке. — Червяки, и горностаи, и холод, и сы­рость, и…

— Но представь, что я вышла наружу и кошка слопала меня. Тогда вы с папой переехали бы? Ведь так? — спросила Арриэтта, и голос ее дрогнул. — Ведь так?

Хомили снова повернулась, на этот раз — к Арриэтте. У нее был очень сердитый вид.

— Я тебя отшлепаю, Арриэтта Курант, если ты не перестанешь бол­тать глупости!

Глаза Арриэтты наполнились слезами.

— Я только подумала, — сказала она, — что мне тоже хотелось бы уйти отсюда… не слопанной… — И слезы покатились у нее по щекам.

— Хватит, — сказал Под, — сейчас же прекрати. Отправляйся в по­стель, Арриэтта, неслопанная и неотшлепанная. Мы поговорим обо всем этом утром.

— Я вовсе не боюсь! — сердито вскричала Арриэтта. — Я люблю ко­шек. Спорю, что кошка не ела Эглтину. Спорю, что Эглтина просто убе­жала, потому что ей противно было сидеть взаперти… день за днем… неделю за неделей… год за годом… Так же, как мне! — добавила она и разрыдалась.

— Взаперти! — удивленно повторила Хомили. Арриэтта прикрыла лицо руками.

— Ворота… — всхлипывала она, — ворота, ворота, ворота…

Под и Хомили уставились друг на друга поверх ее склоненной головы.

— Не надо было заводить этого разговора сегодня, — сказал Под уны­ло. — Да еще так поздно, перед сном…

Арриэтта подняла залитое слезами лицо.

— Поздно или рано, какая разница! — вскричала она. — О, я знаю, папа удивительно ловко все добывает. Я знаю, что мы сумели остаться, хотя все остальные должны были уйти. Но к чему это нас привело? Не думаю, что это так уж умно — всю жизнь жить одним в большом полупу­стом доме, в подполье, где не с кем поговорить, не с кем поиграть, нечего видеть, кроме пыльных коридоров, нет никакого света, кроме света свечей и очага, да того света, что проникает сюда через щели. У Эглтины были братья, была ручная мышка, у Эглтины были желтые лайковые туфли с черными пуговками, и Эглтина вышла отсюда… пусть один раз!

— Ш-ш-ш, — ласково сказал Под, — не так громко.

Половицы у них над головой заскрипели, послышались тяжелые шаги взад и вперед, взад и вперед. Они услышали стук кочерги и ворчание миссис Драйвер. «Чтоб ей пусто было, этой плите, — бормотала она. — Опять восточный ветер поднялся. — Затем, повысив голос, она позвала: — Кремпфирл!»

Под сидел, сумрачно уставившись в пол; Арриэтта вздрогнула и плот­нее закуталась в вязаное одеяло; Хомили испустила долгий и тяжкий вздох. Внезапно она подняла голову.

— Девочка права! — решительно сказала она. У Арриэтты сделались круглые глаза.

— Ой, нет… — начала она. Она даже испугалась. Правы родители, а не дети. Она знала: дети могут говорить что им вздумается и получать от этого удовольствие, всегда зная, что они не правы и с ними не случится ничего плохого.

— Понимаешь, Под, — продолжала Хомили, — для нас с тобой все было иначе. Здесь были другие семьи, другие дети… В ванной комнате — умывальники, помнишь? И эта семья, что жила за хлеборезкой… я забы­ла их фамилию. И мальчики из чулана. И тогда был подземный ход в ко­нюшню, по которому к нам приходили дети Захомутников. Нам было… как бы это сказать… веселей.

— Пожалуй, — сказал Под. — В некотором роде — да. Но куда это нас привело? Где все они сейчас?

— Я не удивлюсь, если многие из них живут и не тужат, — резко сказала Хомили. — Времена изменились, и дом этот изменился. Добыча у нас теперь не та, что прежде. Помнишь, многие ушли, когда здесь рыли канаву для газопровода. Через поле и лес и еще дальше. Настоящий тун­нель до самого Лейтон-Баззарда.

— Ну и что они там нашли? — сердито спросил Под. — Гору кокса. Хомили отвернулась от него.

— Арриэтта, — сказала она по-прежнему решительно, — предполо­жим, когда-нибудь… мы выберем такой день, когда в доме никого не бу­дет, ну и, конечно, если они не заведут кошку, а у меня есть основания полагать, что они ее не заведут… предположим, когда-нибудь отец возь­мет тебя с собой, когда пойдет добывать, ты хорошо будешь себя вести, да? Будешь делать все, что он скажет тебе, быстро и тихо, и без возражений?

Арриэтта вспыхнула и крепко сжала' руки.

— О!.. — восторженно начала она, но Под тут же прервал ее:

— Право, Хомили, мы должны сперва подумать. Нельзя говорить та­кие вещи, не обдумав все хорошенько. Меня «увидели», не забывай об этом. Сейчас неподходящее время брать девочку наверх.

— Кошки не будет, — сказала Хомили, — на этот раз мы не слышали никакого визга. Не то что тогда, с Розой Пикхэтчет.

— Все равно, — уже сдаваясь, произнес Под, — какой-то риск остал­ся. И я ни разу не слышал, чтобы девочка ходила добывать.

— Я так смотрю на это, — сказала Хомили, — и это только сейчас пришло мне в голову: если бы у нас был сын, ты бы взял его наверх, да? Ну, а сына у нас нет, только Арриэтта. Представь, с тобой или со мной что-нибудь случится, что будет тогда с ней, если она не научится добы­вать сама?

Под уставился себе на колени.

— Да, — сказал он через минуту, — я понимаю, что ты имеешь в виду.

— И это будет ей интересно, и она перестанет томиться.

— Томиться? Почему?

— По голубому небу, траве и всему такому.

Арриэтта шумно вздохнула, и Хомили быстро обернулась к ней.

— Пустые мечты, Арриэтта, я все равно не перееду отсюда ни ради тебя, ни ради кого другого.

— Да-а, — протянул Под и рассмеялся. — Вот оно что!

— Тише, — предостерегающе шепнула Хомили и взглянула на пото­лок. — Не так громко. Ну, поцелуй отца, Арриэтта, — быстро сказала она, — и в постель!

Свернувшись калачиком под одеялом, Арриэтта чувствовала, как ра­дость теплым потоком заливает ее с ног до головы. Она слышала голоса родителей за стеной то громче, то тише: голос Хомили звучал ровно, уве­ренно, в нем была убежденность — это был победный голос. Один раз Ар­риэтта услышала, как заскрипел стул, это поднялся Под. «Мне это не по душе», — проговорил он. Затем Хомили шепнула: «Тише», — и сверху донеслись неверные шаги и грохот кастрюль.

Арриэтта в полудреме глядела на свой разукрашенный потолок. «Цветок Гаваны» — гордо провозглашали знамена, «Высший сорт… Самое лучшее качество», — и прекрасные дамы в развевающихся одеждах торжествующе и беззвучно дули в трубы, возвещая грядущую радость…

Глава седьмая

Следующие три недели Арриэтта была на редкость «хорошей». Она помогла матери прибрать в кладовых; она подмела ко­ридоры; она рассортировала бусы (они использовались вме­сто пуговиц) и разложила их по металлическим крышкам от баночек из-под аспирина; она нарезала старые лайковые пер­чатки на квадраты, из которых Под потом шил туфли; она наточила иголки из рыбьих косточек тоньше пчелиного жала; она пове­сила белье сушиться у оконной решетки, и оно тихо покачивалось там под легким ветерком; и наконец наступил день, когда Хомили, мывшая щеткой столешницу кухонного стола, распрямила спину и позвала:

— Под!

Он вошел из мастерской, держа в руке сапожную колодку.

— Погляди только на эту щетку! — вскричала она. Щетка была из же­сткого волокна, переплетенного косицами с тыльной стороны.

— Ага, — сказал Под, — совсем вытерлась.

— Все костяшки ободрала, пока вымыла стол, — сказала Хомили. Под встревожился. С того дня, как его «увидели», он добывал только на кухне, и то самое необходимое — топливо и еду. Под плитой наверху была заброшенная мышиная нора, и ночью, когда огонь в плите был по­гашен, Под использовал ее как спуск, чтобы не носить вещи кругом. Пос­ле несчастного случая на портьере они подставили под дыру комод из спичечных коробков, взгромоздили на него табурет, и с помощью Хомили, которая подталкивала и подпихивала его снизу, Под выучился пролезать через спуск наверх. Теперь ему не надо было рисковать, пробираясь в кух­ню через холл и коридоры, он мог просто выскочить из-под огромной чер­ной плиты и взять зубок чеснока, или морковку, или аппетитный ломтик ветчины. Но не надо думать, что это было очень просто. Даже если огонь в плите был погашен, часто на полу оставалась горячая зола и даже угли, а однажды, когда он выбрался наружу, миссис Драйвер чуть не смела его в кучу мусора огромной метлой, и он скатился вниз прямо на голову Хо­мили, обжегшийся и напуганный и долго не мог откашляться от золы. А в другой раз огонь по какой-то неизвестной причине горел во всю мочь, и Под вдруг оказался в настоящем пекле, где на него сыпались добела раскаленные глыбы угля. Но обычно ночью плита бывала холодная, и Под спокойно выбирался на кухню.

— Миссис Драйвер нет дома, — сказала Хомили. — У нее сегодня вы­ходной. А Она (они всегда называли тетю Софи «Она») спокойно лежит у себя в спальне.

— Да их-то я не боюсь, — сказал Под.

— Неужто мальчишка еще в доме?! — воскликнула Хомили. — Быть не может.