Мэри Нортон - Добывайки в поле
— Вполне возможно, что она уже нашлась, — сказал Под. — Ведь прошло около года, не так ли, с тех пор, как она ушла из дома?
— И так или иначе, — добавила Арриэтта, — кастрюли она с собой вряд ли взяла.
— Никогда не могла понять, — сказала Хомили, вставая с земли и проверяя, не слишком ли тяжел мешок, — и никогда не пойму, — можете меня не убеждать, — что ваш дядя Хендрири нашел в этой гордячке и воображале — Люпи.
— Хватит, — сказал Под, — сейчас не время об этом говорить.
Он тоже встал и, повесив свой походный мешок на шляпную булавку, перекинул его через плечо.
— Ну, — сказал он, осматривая их с ног до головы, — у вас все в порядке?
— И не скажешь, положа руку на сердце, — продолжала Хомили, — что она злая. Но уж больно нос дерет.
— Как ботинки? — спросил Под. — Не жмут?
— Пока нет, — сказала Хомили.
— А как ты, дочка?
— У меня все в порядке, — откликнулась Арриэтта.
— Перед нами долгий путь, — сказал Под. — Торопиться мы не будем, пойдем потихоньку. Но без остановки. И ворчать тоже не будем. Ясно?
— Да, — сказала Арриэтта.
— И глядите в оба, — продолжал Под, в то время как они уже шли по тропинке. — Если увидите что-нибудь опасное, делайте то же, что я… и быстро… поняли? Только не разбегаться по сторонам. И не визжать.
— Да знаю я все это, — сердито сказала Арриэтта, прилаживая на спину мешок, и двинулась вперед словно хотела, чтобы до нее не долетали его слова.
— Ты думаешь, что знаешь, — сказал Под ей вслед. — На самом деле ты совсем ничего не знаешь, ты не умеешь прятаться, и мать твоя — тоже. Это требует тренировки, это, если хочешь, искусство…
— Как это не знаю? — повторила Арриэтта. — Ты же мне рассказывал.
Она поглядела в сторону, в темные глубины зарослей куманики возле тропинки и увидела огромного паука, висящего в воздухе (паутины его не было видно). Паук, казалось, смотрел прямо на нее — Арриэтта увидела его глаза и смерила его вызывающим взглядом.
— За пять минут не расскажешь, — настаивал Под,-того, чему учиться надо на собственном опыте. То, что я рассказал тебе, дочка, в тот день, когда взял тебя наверх добывать, даже не азбука в нашем деле. Я старался, потому что твоя мать попросила меня. И видишь, куда это нас привело?
— Перестань, Под, — отдуваясь, сказала Хомили (они шли слишком быстро), — к чему вспоминать прошлое?
— Но это именно я и хочу сказать, — возразил ей Под. — Прошлое и есть опыт, на прошлом учишься. Понимаешь, когда идешь добывать…
— Ты занимался этим всю жизнь. Под… ты прошел выучку, а Арриэтта поднялась наверх всего один раз…
— Это я и хочу сказать! — сердито вскричал Под, приостанавливаясь, чтобы Хомили могла его догнать, и упрямо продолжал: — Это именно я и хочу сказать. Если бы она знала хоть азбуку того, как надо прятаться…
— Берегись! — раздался резкий возглас Арриэтты, опередившей их на несколько шагов.
Послышался нарастающий шум и громкое, хриплое карканье. Их накрыла большая тень… и внезапно на тропинке остался стоять один Под — лицом к лицу с огромной черной вороной.
Птица глядела на него злобно, но немного опасливо, кривые когти были слегка повернуты внутрь, большой клюв приоткрыт. Под, замерев на месте, тоже глядел на птицу. Он был похож на короткий и толстый гриб, выросший вдруг на тропинке. Огромная птица повернула голову набок и с любопытством поглядела на Пода другим глазом. Под не двигался и по-прежнему пристально смотрел на нее. Ворона издала горлом тихий звук, похожий на блеянье, и, удивленная, сделала шаг вперед. Под по-прежнему не двигался. Ворона сделала один косой прыжок… второй… и тут — все с тем же неподвижным лицом — Под заговорил:
— Убирайся туда, где ты была, — сказал он спокойно, даже дружески, и птица приостановилась в нерешительности. — И, пожалуйста, без глупостей. Нам это ни к чему, — продолжал Под ровным голосом. — Косолапая ты, вот что я тебе скажу! Я раньше и не замечал, что вороны косолапые. Выпялилась на меня одним глазом и голову набок свернула… Верно, думаешь, это красиво… — Под говорил вежливо, даже любезно, — …а вот и нет, при таком-то клюве…
Ворона застыла на месте. Каждая линия ее оцепеневшего тела выражала теперь не любопытство, а полнейшее изумление. Она не верила своим глазам.
— Прочь отсюда! Убирайся! — вдруг закричал Под, делая к ней шаг. — Кыш!..
И огромная птица, бросив на него обезумевший взгляд, испуганно каркнула и поднялась в воздух, хлопая крыльями. Под вытер лоб рукавом. Из-за листа наперстянки выползла Хомили, все еще бледная и дрожащая.
— О, Под! — тяжело дыша, проговорила она, — это просто чудо! Ты — настоящий герой!
— Это совсем не трудно… Главное — держать себя в руках.
— Но она такая огромная! — сказала Хомили. — Когда они в воздухе, даже представить трудно, что они такой величины.
— Величина тут ни при чем, — сказал Под, — они разговора боятся.
Он смотрел, как Арриэтта выбирается из пустого пня и отряхивает платье. Когда она тоже посмотрела на него, он отвел глаза.
— Ну, — сказал он, немного помолчав, — пора двигаться.
Арриэтта улыбнулась и после секундного колебания подбежала к отцу.
— Ну, это уже зря, — еле слышно проговорил Под, когда она обвила руками его шею.
— Ах! — воскликнула Арриэтта, прижимал его к себе. — Ты заслужил медаль за отвагу… Я хочу сказать: ты не растерялся перед этой вороной.
— Нет, девочка, — возразил Под, — ты вовсе не это хотела сказать. Ты хотела сказать, что я ее прозевал, что она поймала меня врасплох, в то самое время, как я рассуждал о том, что надо быть всегда начеку. — Он похлопал ее по руке. — Но главное то, что ты права: мы действительно не растерялись. Вы с мамой не потратили ни одной лишней секунды, и я вами горжусь. — Он отпустил ее руку и закинул мешок за спину. — Но в следующий раз, — добавил он, внезапно оборачиваясь, — не прячься в пень. Он может быть пустым, и в то же время полным, если ты меня понимаешь, и ты попадешь из огня, да в полымя…
Они шли все вперед и вперед, не сходя с тропинки, проложенной рабочими, когда те рыли ров для газопровода. Тропинка вела через пастбище, постепенно взбираясь вверх. Так они миновали два луга, проходя без труда под нижней перекладиной любых накрепко запертых ворот и осторожно пробираясь мимо множества высохших на солнце следов от коровьих копыт. Следы были похожи на кратеры, края у них осыпались и один раз Хомили, покачнувшись под тяжестью ноши, оступилась и оцарапала колено.
На третьем лугу газопровод пошел влево и Под, увидев далеко впереди перелаз через живую изгородь, решил, что они могут спокойно оставить газопровод и идти дальше по тропинке у изгороди.
— Уже недолго осталось, — успокаивающе произнес он, когда Хомили стала умолять, чтобы он дал им немного отдохнуть, — но останавливаться нам нельзя. Видишь вон тот перелаз? Туда мы и идем и должны прийти до захода солнца.
И они потащились дальше. Для Хомили этот последний отрезок пути был самым тяжелым. Ее натруженные ноги двигались механически, как ножницы; согнувшись под поклажей, она с удивлением смотрела, как ее ступни попеременно выступают вперед — она больше не чувствовала ног, не понимала, откуда они вообще тут оказались.
Арриэтта жалела, что им виден перелаз; ей казалось, что они топчутся на месте. Уж лучше глядеть на землю и лишь время от времени поднимать глаза — тогда видишь, насколько ты продвинулся.
Наконец они достигли вершины холма; направо, в дальнем конце пшеничного поля, за живой изгородью лежал лес, а прямо перед ними простиралось — сперва чуть спустившись вниз, затем полого поднимаясь к горизонту, — огромное пастбище, испещренное тенями от деревьев, позади которых на розовом небе садилось солнце.
Добывайки стояли на кромке пастбища, не в силах отвести от него глаз, в благоговейном страхе перед его необъятностью. Посреди этого бесконечного моря дремлющей травы плавал зеленый островок деревьев, почти погрузившийся в тень, которую он отбрасывал до середины поля.
— Это и есть Паркинс-Бек, — сказал после долгого молчания Под.
Они стояли все трое под перелазом, страшась выйти из-под его гостеприимного крова.
— Паркинс… что? — тревожно спросила Хомили.
— Паркинс-Бек. Это название пастбища. Здесь они и живут — Хендрири и его семейство.
— Ты хочешь сказать, — медленно проговорила Хомили, — здесь и есть барсучья нора?
— Вот-вот, — отозвался Под, глядя вперед.
В золотом свете заходящего солнца усталое лицо Хомили казалось желтым, челюсть отвисла.
— Здесь… но где — здесь? — спросила она.
Под махнул рукой.
— Где-нибудь на этом поле, — сказал он.
— На этом поле… — тупо повторила Хомили, вперив взгляд в его едва различимые границы, и далекую группку утонувших в тени деревьев.
