Чувашские легенды и сказки - сказки Народные

За компанию заплакал и отец. Уже ночь настала, вернулся из леса сын, а эти трое все еще стоят у проруби и льют слезы.

Сын намерзся за день в лесу, наработался, а пришел домой — дома никого.

— Куда к черту все они подевались? — ругается сын. — И в избе холодно, и ужин не сварен, хоть замерзай или с голоду помирай!

Пошел к соседям узнать, куда могли уйти родители, потом взял ременный кнут и направился к проруби. Пришел, видит — все трое стоят у проруби и слезами заливаются.

— Что за горе? — спрашивает сын. — Что вы все трое плачете?

— Как же нам не плакать! — сквозь слезы отвечают родители. — Вот тут, мимо проруби, прошел молодой красивый парень и не посмотрел на нашу дочь даже суровыми глазами! А чем плоха наша дочь?

Узнав, какое горе приключилось с его сестрой и родителями, сын достал из-за голенища свой кнут и начал им охаживать плакальщиков. Вытянет кнутом отца:

— Вот вам, деревенским дуракам!

Перепояшет сестру с матерью:

— Вот вам, деревенским дурочкам! Я отучу вас плакать по пустякам!

Сначала сестру с матерью, а потом и отца словно ветром сдуло от проруби.

Проучить-то сын своих домашних проучил, но при этом подумал: «Интересно, нет ли на свете еще таких дураков? Или мои родители самые глупые?»

Чтобы проверить это, решил парень поискать дураков. А своим сказал:

— Если повстречаю таких же, как вы, дураков — вернусь к вам, если глупее вас не найду — не вернусь.

Пошел парень по белу свету. Приходит в одну деревню, видит — какой-то старикашка посеял на чердаке своей избы репу и вот теперь, накинув на шею веревку, вытаскивает на чердак свою старуху, чтобы угостить ее той репой. Старуха уже задыхается, оскалила зубы, а старик, улыбаясь, говорит ей:

— Ты, старуха, еще не видела репки-то, раньше времени не смейся!

Парень подошел поближе, закричал:

— Что ты делаешь, старый хрен? До смеха ли твоей старухе, когда она вот-вот задохнется?! Отпусти поскорее веревку, разве так надо подниматься на чердак?

Старик отпустил веревку и освободил от нее старуху. А парень попросил старика принести лестницу и показал, как надо по ней подыматься на чердак. Показал и пошел дальше.

Шел, шел, в другую деревню пришел. Глядит — какой-то мужик штаны надевает. Но как надевает! Залез на крышу дровяного сарая и прыгает оттуда в штанины, которые жена внизу раскрытыми держит. То правая нога попадает в штанину, а левая нет, то левой ногой угадает, а правой мимо. Старается, бедняга, с него пот градом катится, а все без толку.

— Что ты делаешь? — спрашивает парень.

— Не видишь, что ли — штаны надеваю, — отвечает мужик.

— Разве так надевают штаны? Не проще ли взять их в свои руки и сунуть одну ногу в одну штанину, а другую — в другую?

Показал, как нужно штаны надевать, пошел дальше.

Идет, идет, новых дураков встречает. Двенадцать братьев сидят вокруг котла с кашей и едят. Но как едят! На всех у них одна ложка. И вот один берет ту ложку, спускается с ней в погреб, зачерпывает молока, затем возвращается к котлу, проглатывает молоко и заедает его кашей. Второй делает так же: лезет в погреб за молоком, у котла его с ложки схлебывает и заедает кашей. За вторым — третий, за третьим — четвертый.

Парень поглядел-поглядел на эту беготню от котла в погреб, а из погреба к котлу и спрашивает:

— Что вы делаете?

— Как что — едим кашу с молоком, — отвечают братья.

— Дурачье! — обругал их парень. — Разве так едят кашу? Так вы и за целый день не наедитесь. Принесите из погреба молоко и поставьте его около котла. Все возьмите по ложке и черпайте сначала кашу, а потом молоко — вот и вся премудрость!

Научил парень и этих набитых дураков. Хотел дальше идти, да раздумал.

— И что это я своих родителей так уж вовсе ни во что поставил — вон сколько на белом свете дураков, куда глупее их, — сказал сам себе парень. — Вернусь-ка я к отцу с матерью.

ЦЫПЛЯЧЬЕ ВОЙСКО

или старик со старухой, и был у них единственный сын-малолеток. Жили они в достатке, привыкли ни в чем себе не отказывать. Но вот наступил голодный год. Скотину, какая была, закололи и съели, хлеб тоже незаметно подошел к концу.

— О, господи, как же мы дальше-то будем жить! — причитала старуха. — Последнюю горсть муки нагребла по сусекам.

— Не тужи, старуха, будем живы — не помрем, — уговаривал ее старик. — Пока есть голова на плечах, не пропадем.

Уговаривать-то старик уговаривал, да одними уговорами сыт не будешь. И как-то вечером входит он в избу и говорит:

— Ну, старуха, дело за ножом, мясо на дворе стоит.

И принялся точить нож. Сына, чтобы он по своему малолетнему неразумению не наболтал лишнего соседям, старуха уложила спать.

То ли загнал старик в свой хлев чужого барашка, то ли барашек сам забежал к ним на двор — об этом разговору не было. Да старуха очень-то и не допытывалась; есть мясо на дворе — и ладно.

Вышли они на двор, закололи барашка, подвесили и стали шкуру снимать. Только начали — сынок тут как тут.

— Тятя, это чей барашек? — спрашивает.

— Да свой, сынок, свой, — ответил отец, пряча глаза.

А мать поспешила проводить сына в избу.

Баранью тушу они разрубили на куски и спустили в погреб, а шкуру решили спрятать под полом в сенях.

Поднял старик половицу в сенях, принялся рыть яму, а сынок опять выбежал на двор, увидел отца с лопатой и бараньей шкурой, спрашивает:

— Тятя, это ты шкуру прячешь?

Мать палкой прогнала сына домой, а отец сказал:

— Как бы этот глупыш нас не погубил.

— Да, наболтает, и пропащее дело, — поддакнула старуха.

Подумали они, подумали, как бы отвести беду, но ничего не придумали и легли спать.

Рано утром, когда погнали скотину в стадо, пришла к ним соседка да и говорит:

— Вечор что-то мой баран не вернулся из стада. Как бы не забежал на чужой двор, а то, чего доброго, заколют и концы в воду. По нынешнему голодному времени это не редкость.

— А вашего барана мы вчера закололи, — подал с полатей голос проснувшийся мальчик. — Мясо еще не ели, а шкуру под сенями спрятали.

Старик со старухой так и замерли на месте: чего боялись, то и случилось.

— Что ты болтаешь, дурачок! — прикрикнула на сына старуха, немного придя в себя. — Это тебе во сне что ли приснилось?!

Соседка ничего не сказала, но видно было, что слова мальчика приняла за правду. И когда она ушла, старик со старухой схватились за головы и в один голос запричитали:

— Родной сын губит! Родной сын…

Но горевать-то горюй, но и еще что-то делай. В хорошее время и то за такие дела по головке не гладят, а в голодный год, когда нужда озлобила людей, и подавно жди самого худого.

Целый день они думали и к вечеру старик все же что-то придумал.

— Вот что, старуха, — сказал он, — ты завтра утром напеки блинов из последней муки, а я их разбросаю по всему двору. Сына же посадим под перевернутую кадку, на дно насыплем овса или хлебных крошек, и пустим цыплят с курами, а когда они начнут клевать крошки, скажем, что это цыплячье войско по деревне идет. И потом, когда люди о чем-то спросят его, он будет говорить: «Это было, когда с неба падали блины и шло через деревню цыплячье войско». Тогда каждый подумает про себя, что он дурак-дураком, а с дурака и спроса нет.

Старуха тут же поставила тесто на блины, рано утром, когда все еще спали, испекла их, а старик разбросал по всему двору. После этого он поднял сына с постели и, как при большой беде, округляя глаза, сказал:

— Плохо дело, сынок! Цыплячье войско идет, побежим быстрее прятаться.

Сын, спросонья ничего не понимая, спрашивает у отца:

— Цыплячье войско? А разве цыплята людей трогают?

— Ого, как трогают-то! — еще больше страху напустил на мальчика отец и поспешно накрыл его опрокинутой кадкой.