Жорж Санд - Говорящий дуб
— Будь спокоен, Эмми. Будь спокоен и доволен, маленький Эмми.
«Все деревья говорят, утверждала Катишь. Это правда, — подумал он. — У каждого дерева есть свой голос, и оно поет или вздыхает на особый лад. Однако старуха воображает, что они не знают, о чем говорят. Это неправда. Деревья то жалуются и стонут, то радуются. А она не понимает их, потому что у нее на уме только и есть, что злые дела».
Эмми явился к лесорубам, как и обещал. Он работал с ними все лето и всю следующую зиму. Каждую субботу он отправлялся ночевать в свой дуб. По воскресеньям он навещал жителей Сернаса. Он вырос, но остался худеньким и гибким. Его милое, приветливое личико всем нравилось. Одевался он очень опрятно. Дядя Венсан научил его читать и считать. Все хвалили его, а его тетка, у которой не было своих детей, даже выразила желание взять его к себе, потому что он был мастер на все руки и им можно было гордиться.
Но Эмми любил только лес. Он там видел и слышал такие вещи, которых не замечал никто другой. В долгие зимние ночи он особенно любил присматриваться к соснам, на которых причудливо искрился пушистый снег. По временам, когда проносился ветерок, их ветви как будто таинственно покачивались и перешептывались; но чаше всего они казались погруженными в сон, и он смотрел на них с уважением, к которому чуточку примешивался и страх. Он боялся пошевельнуться или проронить слово, чтобы не разбудить этих прекрасных фей ночного молчания. В полумраке ясных ночей, когда не было луны, а звезды сверкали на небе, словно бриллианты, ему казалось, что он различает очертания этих таинственных существ, складки их одеянии, их серебристые кудри. С наступлением оттепели они изменяли свой облик. Эмми видел, как с ветвей с легким шорохом падали белые одежды, словно коснувшись снежного покрова земли, они вспархивали и улетали вдаль.
Когда маленький ручей был скован льдом, Эмми делал небольшую прорубь, чтобы зачерпнуть себе воды, но при этом старался не повредить хрустального здания, которое образовывалось над его водопадом. Он любил смотреть, как по обеим сторонам какой-нибудь лесной тропинки переплетающиеся ветви, покрытые инеем, и ледяные сосульки переливались всеми цветами радуги в лучах восходящего солнца.
Бывали вечера, когда обнаженные ветви деревьев сплетались в прозрачное черное кружево на фоне красного неба или освещенных луною перламутровых облаков. А летом какие чудесные звуки, какие концерты птиц среди листвы! Эмми ревностно охранял птичьи гнезда от разорения. Он смастерил себе лук и стрелы и ловко охотился на грызунов и змей, которые представляли немалую опасность для беззащитных птенцов. Но он всегда щадил безобидных ужей и забавных белок, питавшихся зернышками сосновых шишек.
Эмми трепетно заботился и об обитателях своего старого дуба, и ему казалось, что он понимает благодарную трель соловья за спасение птенцов, признательность дятла за возможность безбоязненно истреблять вредных для коры деревьев насекомых. Каждое воскресенье Эмми охорашивал свой дуб: снимал гусениц с листьев и жуков, не позволял муравьям строить поблизости муравейники. Самые лучшие желуди он собирал и сеял на соседней пустоши, а затем ухаживал за молодыми ростками и не давал вереску и сорным травам заглушить их всходы.
Он больше не хотел охотиться на лесных животных, даже ради своего пропитания. Он их полюбил, ведь они были неотъемлемой частью его чудесного леса. Иногда с высоты своего дерева он наблюдал за уморительными играми зайцев и других зверюшек. Крона любого дерева могла служить ему уютным пристанищем в жаркий, знойный день. Но, конечно, своему дубу Эмми всегда отдавал предпочтение.
Но вот наступило время, когда Эмми пришлось расставаться с любимым лесом. Порубка в нем была закончена, и дядя Венсан получил подряд на работы в другом месте, недалеко от деревни Урсин.
Эмми не бывал в тех краях и не встречал Катиши со времени ярмарки. Может быть, она уже давно умерла или попала в тюрьму? Никто не мог ничего рассказать о ней мальчику. Многие нищие исчезают нежданно-негаданно, их никто не разыскивает, и о них не жалеют.
У Эмми было доброе сердце. Он не забыл того времени, когда жил в полном одиночестве и когда Катишь, которую он считал слабоумной, каждую неделю приходила к дубу и приносила ему хлеб. Она была единственным человеком, с которым он мог тогда пообщаться. Эмми сказал дяде Венсану, что хотел бы разузнать о ее судьбе, и они вместе отправились в деревню Урсин.
День был праздничный. Нищие пили вино и распевали песни. Две растрепанные женщины дрались посреди улицы. Ребятишки барахтались в зловонной луже, но, увидев чужаков, тут же бросились врассыпную. Их бегство насторожило взрослых обитателей деревни. Шум сразу же прекратился, и все двери затворились.
— Видно, эти люди не хотят, чтобы мы видели их забавы, — сказал дядя Венсан. — Но ты ведь знаешь, где живет Катишь. Пойдем прямо к ней.
Они несколько раз постучали в дверь ее хижины, но в ответ не услышали ни звука. Наконец они различили слабый стон, который, казалось, позволял им войти, и они отворили дверь хижины. Бледная, страшная Катишь сидела в большом кресле у огня, опустив на колени свои худые, высохшие руки. Узнав Эмми, она радостно вскрикнула:
— Вот и ты наконец! Теперь я могу спокойно умереть.
Она рассказала им, что ее разбил паралич и теперь она не может обходиться без помощи своих соседок.
— Я ни в чем не терплю недостатка, — говорила она. — Но меня постоянно мучает одна забота. Я все время думаю о своих деньгах, которые спрятаны под камнем у моих ног. Эти деньги я отдаю Эмми за то, что он спас меня от тюрьмы в то время, как я хотела продать его злым людям. Не успею я закрыть глаза, как соседки обшарят весь дом и найдут мое сокровище. Эта мысль не дает мне покоя, и поэтому я часто отказываюсь от их услуг, в которых очень нуждаюсь. Возьми эти деньги, Эмми, и унеси их подальше. Если я умру, то оставь их себе, это мой подарок. Помнишь мое обещание? Если же я выздоровею, ты вернешь их мне. Ты мальчик честный, я знаю. Эти деньги все равно когда-нибудь достанутся тебе, но мне так нравится любоваться ими и пересчитывать их время от времени. Это последняя моя радость.
Эмми решил отказаться и не брать этих денег, ведь они были краденые. Тогда дядя Венсан предложил ему взять их у Катиши на хранение и при первом ее требовании вернуть их ей. Если же она не потребует их до смерти, то он поместит деньги в банк на имя Эмми. Дядя Венсан был известен в округе как человек безупречной честности, и Катишь знала, что ему можно доверять. Она попросила замкнуть входную дверь, отодвинуть ее стул, так как сама она не могла пошевелиться и поднять камень перед очагом. Денег оказалось гораздо больше, чем в тот раз, когда она показывала их Эмми. В пяти кожаных кошельках было пять тысяч франков золотом. Себе она оставила только триста франков, чтобы заплатить соседям за услуги и на похороны.
Видя, что Эмми с презрением относится к ее богатству, она сказала:
— Ты еще когда-нибудь узнаешь, что нищета большое несчастье. Если бы я не родилась в нищете, то, может быть, из меня вышел совсем другой человек.
— Если вы раскаиваетесь в своей жизни, — ответил дядя Венсан, — то Бог простит вас.
— Да, я раскаиваюсь, — призналась Катишь. — С тех пор, как меня разбил паралич, тоска и одиночество гнетут меня. Соседи мне так же противны, как и я им. Теперь я понимаю, что надо было бы жить иначе.
Попрощавшись, Эмми и дядя Венсан обещали навестить ее еще раз. В душе мальчик немного сожалел о Сернасском лесе, но теперь у него были другие обязанности, которые он должен был добросовестно выполнять. Через неделю он вновь пришел проведать Катишь, но явился как раз в тот час, когда ее уже везли хоронить в маленькой тележке, запряженной ослом. Эмми проводил останки Катиши на кладбище и присутствовал при погребении. На обратном пути он увидел, что дом ее уже разграблен и соседи дерутся между собой из-за ее вещей. Теперь он нисколько не жалел, что старухины деньги не достались этим людям.
Когда он обо всем рассказал дяде Венсану, тот сказал ему:
— Ты еще слишком молод, чтобы распоряжаться такими деньгами, и тебя легко могут обобрать. Если ты хочешь, чтобы я был твоим опекуном, то я помещу их в надежном банке, и ты будешь пользоваться процентами с них до своего совершеннолетия.
— Пожалуйста! — ответил Эмми. — Я вполне полагаюсь на вас. Однако если эти деньги краденые, как говорила старуха, то не лучше ли их вернуть по принадлежности?
— Кому же именно? Все это было скоплено по грошам. Эта женщина получала милостыню, обманывая людей и обкрадывая их, но у кого и сколько — теперь невозможно установить. Деньги сами по себе ни в чем не повинны. Их должно быть стыдно употреблять лишь на дурное дело. Катишь была одинока, у нее не было наследников. Она завещала тебе свое состояние не за дурной поступок, а в благодарность за то, что ты простил ей зло, которое она хотела тебе причинить. Поэтому я полагаю, что ты приобрел наследство честным путем и, отдав тебе свои деньги, старуха, может быть, сделала единственное доброе дело в своей жизни. Не скрою от тебя, что при тех процентах, которые ты будешь получать, тебе нет необходимости много работать. Но если ты, как я надеюсь, хороший мальчик, то будешь работать по-прежнему так же усердно, как если бы у тебя и не было таких денег.
