Орлин Василев - Битвы и приключения

— Кукареку-у!..

— Ах, ах-ах! — заахала лиса, задрожав уже не от страха, а от жадности. — Чего я в самом деле так боюсь? — пробормотала она. — Что мне сделается, коли загляну я туда, посмотрю на него? Ничего дурного не случится… Только морду туда просуну, только гляну на него, на миленького…

И она осторожно-осторожно просунула морду в дырку. Просунула и увидела большого петуха с пышным хвостом. А увидев, забыла про все свои страхи. Забыла и кинулась на петуха.

Хлоп! — стукнуло что-то за её хвостом.

Повернулась она, чтоб выскочить обратно…

Да, повернулась Хитрана, но дырка в заборе была уже закрыта тяжёлой крышкой.

— Смерть моя пришла! — пролаяла лисица, — Ой-ой-ой, мамочка моя хвостатая! — и заметалась взад-вперёд. — Погибла я! Погибла! — вопила она, тряся хвостом.

Нет.

Прославленная похитительница кур и петухов из села Бунино не погибла. И до нынешнего дня она жива и здорова. Те, кто пожелают, могут сами её навестить. Потому что…

Потому что наутро дед Ганчо прижал острыми двурогими вилами лисий загривок к земле и держал лису, пока председатель союза охотников надевал на её зубастую пасть крепкий кожаный намордник, такой, какой надевают на злых собак. А потом…

Эх, почему вас там не было и вы не видели сами то, что было потом!

Куму лису провели через всё село, как важную-преважную гостью.

И кто, думаете, вёл её на цепочке?

Вели её двое наших героев — Ганчо с Дамянчо.

А все остальные буничане — старьте и молодые, здоровые и больные, мужчины и женщины — толпились на улицах, чтоб посмотреть на Хитрану, которую перехитрили двое ребят. Смотрели и дивились:

— Ах, какая она красивая! Ах, какая она пушистая! Хвост — чистое золото!

Чтоб не пропадал зря этот хвост, Ганчо с Дамянчо решили отослать живую лисицу в зоологический сад — в подарок от бунинских хитрецов.

Там теперь Хитрана и живёт. Будете в зоопарке — поищите её за проволочной сеткой в её домике. Увидите — скажите любезно:

— Здравствуй, Хитрана! Как поживаешь? Привет тебе от Ганчо с Дамянчо!

Если не скажет она вам: «Спасибо», — значит, всё ещё сердится…

Океанский кит

Если вы думаете, что Стоя́н Сто́йков плохо учится, ошибаетесь: за весь шестой класс в его дневнике среди гордых шестёрок[1] стыдливо промелькнула всего только одна четвёрка.

А если вы думаете, что Стоян Стойков озорник, сорвиголова, грубиян, и вовсе ошибаетесь: он не придумывал одноклассникам прозвищ, не бил девочек портфелем, не стрелял из рогатки в голубей и певчих птиц. И маме по дому помогал, и старикам дорогу уступал.

Вообще можно сказать, что Стоян Стойков был весьма положительным мальчиком, примерным, образцовым пионером.

И вот этот образцово-показательный, примерный Стоян Стойков оказался главным нарушителем дисциплины в пионерском лагере «Партизанская поляна».

А ещё интереснее, что если другие нарушители дисциплины действовали средь бела дня, на свету, то наш примерный герой отличался ночью, в темноте. И притом действовал он тайно, скрытно, никто его не видел, никто его не слышал.

Правда, вечером после лагерной линейки, когда затихали игры и песни, Стоян Стойков первым шёл умываться, первым чистил зубы, первым ложился в кровать, первым закрывал глаза.

Но правда и то, что, едва дежурный гасил свет и ребята засыпали, наш Стоян тихо вставал с постели, ещё тише добирался до окна, как кошка, перемахивал через подоконник и быстро исчезал в темнеющей за лагерем роще.

Куда он ходил и когда возвращался, знал только он один.

В первую ночь его не могли поймать.

Во вторую — тоже.

Но в третью…

Ох!

В третью ночь сам товарищ Лаза́ров…

Нет, постойте, дорогие читатели, подождите! Чтобы всё стало вам ясно, я должен рассказать эту историю по порядку, так, как она развивалась с самого начала.

Вышеупомянутый Стоян Стойков был страстным рыболовом. И не каким-нибудь там горе-рыболовом, а искуснейшим рыболовом-мастёром.

Искусство это Стоян Стойков перенял у своего отца, Стойко Стоянова, кузнеца-орденоносца с паровозостроительного завода. Каждое воскресенье кузнец брал с собой сына на рыбалку — или на реку Искыр, или на берега Серебряного водохранилища, или на другие небольшие озёрца, реки, пруды. А прошлым летом оба рыболова целых три недели забрасывали удочки в самое Чёрное море, возле скал старинного города Созо́поля.

Мало-помалу Стоян досконально изучил жизнь подводных обитателей и умел теперь забрасывать свою бамбуковую удочку именно туда, где водилась самая прожорливая рыба. Потому-то он никогда не возвращался с пустым ведёрком. А иногда…

Да, хоть Стоян Стойков и был в два раза меньше Стойко Стоянова, ведёрко его иногда бывало раза в два тяжелей отцовского.

Нечего говорить, сердился кузнец. И какой рыбак не сердится, когда другой поймает больше? Но в то же время он и радовался. И какой отец не радуется успехам своего сына? А потом, разве рыба из обоих ведёрок не варилась в одной и той же кастрюле? Не жарилась на одной и той же сковородке? Разве не лакомились ею одни и те же люди?

Но, как бы то ни было, важно одно: когда Стоян Стойков ехал отдыхать в пионерский лагерь «Партизанская поляна», он погрузил в автобус и все свои рыболовные снасти. А едва ребята приехали и устроились, он снарядил удочку и отправился на разведку.

Первый, кого он встретил на лугу у лагеря, был дедушка Петру́нчо, маленький улыбающийся старичок пастух в лихо сбитой на затылок шапке, с подстриженными, как у молодого парня, усиками.

— Добрый день, дедушка, — вежливо поздоровался Стоян Стойков.

— Добрый день, товарищ рыболов, — ещё вежливей ответил старичок. — Далеко ли собрался? Рыбку половить?

— Как видишь. — Стоян показал свою длинную блестящую удочку. — Только вот не знаю, водится ли тут рыба.

Старик отогнал овец к дороге, что шла вдоль бахчи, и опёрся на свою длинную толстую палку.

— Рыба-то? — повторил он, сощурившись, хотя солнце светило ему в спину. — Есть рыба, как не быть. Да только какая у нас рыба — мелочь. Не для твоей городской удочки. Зато, если ты и правда мастер, ты уж постарайся поймать кита.

— Кита? — насмешливо протянул рыболов.

— Кита! — подтвердил пастух. — Вон там, в Зелёном омуте живёт.

— Ха-ха! — засмеялся Стоян. — Ты что, меня разыгрываешь, дедушка? Как будто не знаешь, что в Болгарии никаких китов нет. Ни в Дунае, ни в Чёрном море. Даже в Софийском зоопарке и то нет. Киты водятся в океанах. Я думал, ты образованней.

— А я, товарищ рыболов, думал, ты по догадливей, — ответил старик, сдвинув шапку на лоб. — Ты что же, не понимаешь, что я тебе про здешнего, про нашего кита говорю? Громадный сом — хвостатый, усатый, что твой океанский кит. Пасть как устье печное. Усы — вот гляди на палку: длиннее и толще. А как станет хвостом бить — подумаешь, пушки грохочут!

Какое рыбачье сердце не забьётся от такой новости? А у Стояна сердце не то что забилось, а подпрыгнуло, как пойманная на крючок рыбёшка.

— Сом, значит… — только и мог он вымолвить.

— Да, сом. Столетний сом. А может, ему и двести лет или даже все триста. Ещё мой дед видел его в Зелёном омуте. И когда — ещё до освобождения Болгарии от турок. Как-то раз сом выпрыгнул из воды и ударил по воде хвостом. Вода как плеснёт — такая волна поднялась, что залила берег и унесла четырёх ягнят.

— Унесла? — переспросил поражённый мальчик. — И они утонули?

— Ну, зачем утонули. — Старик опять сдвинул шапку на затылок. — Дед и другие пастухи бросились в воду и вытащили их. Но с тех пор люди опасаются этого сома. Потому-то мы, пастухи из кооператива, пасём овец где угодно, но к Зелёному омуту не подпускаем. Боимся, как бы кит опять не разыгрался да не ударил по воде хвостом.

Теперь уж не только сердце, но и удочки в руках маленького рыболова трепетали, как тростник на ветру. Глаза его блестели, словно электрические фонарики в безлунную ночь. А губы шептали угрожающе:

— Не бойтесь, не бойтесь… Я поймаю этого сома, этого… океанского кашалота.

Старик снова сощурился.

— А сумеешь? — и усмехнулся в седые усики. — Мал ты ещё, как я погляжу.

— Это ничего, что я мал, — вздёрнул стриженую голову упрямый пионер. — Дело, дедушка, не в росте, а в умении.

— Но я ещё тебе не сказал, что сом плавает только по ночам.

— Ничего. Я его ночью и поймаю.

— Но тут нужны большие удочки, морские.

— Я знаю, какие нужны. Вот они тут, в сумке.

— Дай-ка я погляжу.

Стоян Стойков открыл сумку, но старик так и не увидел удочек, потому что в эту самую минуту до них донёсся громкий, тревожный крик:

— Эй!.. Петрунчо-о!.. Смотри за овцами!..