Григорий Григорьев - Сказка про Алю и Аля

Показалось болото. Снайперски точно приземлившись на сухую кочку, аист шагнул в осоку. Но лягушки как сквозь землю провалились. Отчаявшийся Полифилий совсем сник и подумал, что и взаправду придется клевать зерно у Али. Вечерело, когда голодный аист, понапрасну пробродивший по болоту весь день, отправился мыть ноги в крепостном рву у Старой Башни. Здесь аиста подстерегала зловещая тишина. Даже вода в крепостном рву застыла мертвым зеркалом. И тут Полифилий заметил, что Башня курится едким черным дымом, словно огромная труба. Из всех ее щелей вылетали перепачканные сажей летучие мыши и, нырнув в Черную Тучу, исчезли в ней. От удивления у Полифилия раскрылся клюв. Летучие мыши кружились вокруг аиста, но приближаться не решались, опасаясь его белых перьев и длинного клюва. Но вот стемнело. И самые нахальные мыши дерзнули подлететь к Полифилию почти вплотную. Голодный аист щелкнул клювом и разом проглотил дюжину летучих нахалок, брезгливо выплюнув их перепончатые крылья и кривые когти. До смерти перепуганные мыши кинулись врассыпную. Довольный запоздалым, но сытным ужином, Полифилий полетел домой.

Аист летел под Черной Тучей. Встречные стаи мышей в страхе разлетались перед ним. Но вдруг в воздухе снова раздался приказ Совы Брынзы. Летучие мыши построились боевым порядком и, отчаянно вереща от ужаса перед могучей белой птицей, но повинуясь грозному приказу, разом напали на Полифилия. Летучие бестии вцепились в аиста когтями и зубами. Полифилий был не из робкого десятка, но в каждое его перо впилось несколько мышей так, что он не мог пошевелить крыльями и стал быстро терять высоту. «Кажется, я сейчас искупаюсь», — подумал Полифилий, плюхнувшись в лесное болото.

Кое-как выбрался он на болотную кочку, весь зеленый от болотной тины, и, поправив чудом уцелевшие очки, проворчал себе под нос:

— Эти мыши — несносные твари. В следующий раз я съем гораздо больше, чем сегодня. — и вдохновляя себя предстоящей расправой, аист снова полетел к Городу.

Полифилий старался держаться поближе к земле.

Вернувшись домой, Аль первым делом пошел в сарай за дровами, чтобы растопить камин. Внутри сарая было не видно ни зги. То и дело оступаясь в темноте, мальчик с трудом добрался до поленницы. Когда же с полной охапкой дров Аль двинулся к выходу, сквозняком запахнуло дверь сарая. Очутившись в полном мраке, мальчик на ощупь пробрался к выходу, но по пути за что-то зацепился, упал, опрокинув на себя целую кучу всякого хлама, хранящегося в сарае. И тут же над сараем в третий раз раздался злобный крик совы. Повинуясь грозному приказу, летучие мыши со всех сторон набросились на Аля. Но мальчик не растерялся: схватил лежащее на земле полено и, отбиваясь от царапающихся и кусающихся мышей, кубарем выкатился из сарая.

Потирая ушибленный лоб, с одним лишь поленом в руке Аль вернулся домой. К счастью для мальчика, в золе сохранился тлеющий уголек. Аль настругал щепок и раздул небольшое пламя. Из остатков полена он сделал ручку для факела, обмотал ее промасленными тряпками и зажег.

Мальчик уже хотел идти со двора, но тут в нем проснулся азарт боя. Аль вернулся к сараю, распахнул дверь и всунул в образовавшийся проем полыхающий факел.

Алю показалось, что сарай ожил. Летучие мыши совсем обезумели от огня и метались внутри сарая. Это было жуткое и опасное зрелище, ведь мыши могли загасить пламя факела своими крыльями. И Аль поспешил захлопнуть дверь сарая.

Мальчик запалил Большой Фонарь на улице Нетерпения и, хотя до дома Старого Фонарщика было рукой подать, Аль решил побыстрее зажечь Фонари в Городе и самостоятельно пошел в сторону, противоположную от дома Старого Фонарщика.

На улице Полярной Звезды на пороге своего дома сидел Поэт. Рядом с хозяином прохаживался Горластик. Аль поздоровался с ними и засветил Фонарь возле их жилища.

— Ты куда направляешься, Аль? — спросил Поэт.

— Иду зажигать Большие Фонари.

— Подожди, пойдем вместе. Нам по пути. Надо проведать Органиста. Горластик, ты, ежели хочешь, можешь остаться дома.

— Ну уж нет! — запротестовал петух.

— Как ты меня любишь! — улыбнулся Поэт и выразительно посмотрел на потрепанный хвост Горластика.

Темнота быстро сгущалась. В Тихих Переулках то и дело слышался пронзительный писк.

— Что это за писк? — поинтересовался Поэт

— Летучие мыши, — пояснил Аль.

— Летучие мыши?! — удивился сочинитель стихов. — Получается, что Горластик рассказывал правду? Наш Город захватили летучие мыши?

— Печально, но факт! — невесело отозвался Аль. — И я бы не хотел повстречаться с мышами еще раз, особенно после того, когда погаснет мой факел. Надо торопиться зажечь Большие Фонари.

Надо торопиться зажечь Большие Фонари.

Но вернемся в домик Старого Фонарщика и вспомним попугая Дидро. Он достался Фонарщику от отца, а тому — от деда. Как он попал к деду, никто не знал. Попугай был очень стар, но сохранил ясную память. Он помнил очень многое, если не все…

В тот год Солнце приблизилось к Земле и опалило Землю. Последний родник в их лесу пересох много дней тому назад. И напрасно собрались примиренные между собой птицы и звери в самом глубоком месте русла высохшей реки. Здесь дымились лишь столбики пыли. Каждый новый день великая засуха уносила все новые жертвы. И только огромный пятнистый Ящер, спящий круглый год и, словно злой демон безводной пустыни, просыпающийся во время засухи, радовался всеобщему бедствию. Его толстый роговой панцирь, словно зеркало, отражал солнечные лучи. Ящер переселился поближе к тому месту, где в тени под обрывом приютились лесные жители, и стал их понемногу пожирать. Все звери и птицы покорились ему: «Да и зачем бежать от смерти, если она все равно настигнет тебя», — говорили отчаявшиеся, безропотно ожидая, когда придет их черед. Много жертв нашло тогда бесследный конец в беспощадной пасти прожорливого Ящера. Исчезли в ней и братья попугая Дидро.

И тогда, собрав последние силы, попугай пополз вниз по высохшему руслу реки. Сама мысль остаться на оскверненном присутствием чудовища месте и, подобно своим братьям, безропотно отправиться в лютую пасть вдруг показалась ему постыдной и недостойной. Нет, он не бежал от смерти, просто он решил умереть в другом месте.

Дорога привела попугая к Океану. Впереди, до самого горизонта, плескалась сверкающая на Солнце зеленоватая вода. Целый Океан воды! Но так уж устроена жизнь: этой водой нельзя было утолить жажду. Дидро выбрал себе место в тени под стволом сожженной Солнцем пальмы и задремал. Вдруг, словно предсмертное видение, явились перед ним ослепительно белые паруса. С трудом разомкнул Дидро уже слипающиеся вечным сном глаза и увидел, что неподалеку от берега стоит большая парусная шхуна. От шхуны отчалила шлюпка. И вскоре матросы подобрали едва живого попугая и взяли его на корабль. Тут, на корабле, познал Дидро истинный вкус и цену воды. И вновь в его жилах пульсировала жизнь. Преисполненный невыразимой благодарности людям, попугай лишь ждал того часа, когда его высадят на берег. Но как же он еще плохо знал людей. За глоток воды его навечно заточили в клетку. И напрасно бился о металлические прутья своей тюрьмы и жалобно кричал попугай. Никто не обращал на него внимания.

К вечеру на горизонте показалось едва заметное облачко. Оно быстро увеличивалось, и вот уже грозовые тучи заволокли все небо. Люди что-то кричали, бегали по палубе, подняли якорь, и шхуна, хлопая парусами, повернула в открытый Океан. Тогда Дидро запомнил лишь одно слово, чаще других произносимое людьми, — шторм! Но прежде чем налетел шторм, на землю хлынул мутный от пыли тропический ливень. С палубы корабля, на всех парусах уходящего в открытый Океан, Дидро видел, как дождевые потоки заливали сушу. Растрескавшаяся от Солнца земля ненасытно впитывала в себя нестерпимо-желанную влагу, но вскоре захлебнулась. За великой засухой началось великое наводнение…

А потом попугая Дидро привезли в какой-то Город и продали на рынке какому-то человеку. С той поры он сменил много клеток, хозяев и городов.

Постепенно попугай Дидро привык к неволе и даже нашел в ней свои преимущества: в неволе не надо было думать о еде и о воде. Но стоило ему закрыть глаза, как он слышал шум дождя и видел исчезающую в Океане узкую полоску родной земли.

Многое можно узнать за триста лет, даже сидя в клетке. Надо лишь научиться все видеть внутренним зрением. Чтобы спастись от могучей тоски плена, попугай Дидро научился мыслить и обрел в себе неведомый людям мир, наполненный неисчерпаемо-вечным смыслом. Теперь Дидро легко мог избавиться от своей тесной клетки, но был стар и мудр и не сделал этого: разве не все равно, где предаваться размышлениям? К тому же он мог выбрать для себя любую клетку в любом уголке Земли и поселиться в ней по-своему усмотрению. И попугай Дидро пожелал оказаться на волшебном острове, в Городе Больших Фонарей. Он знал, что здесь, в стороне от суетного мира, долгое время ничто не потревожит его. Дидро был по-настоящему мудрым попугаем.