Алексей Налепин - Сказки народов Европы
— Отец, а у вас в деревне кто-нибудь уже косил озимые?
Старик еще больше удивился и ответил, немного раздражаясь:
— О чем ты спрашиваешь, сынок? Кто же косит озимые, когда они едва взошли?
Юноша ответил так же спокойно и невозмутимо:
— Вот оно что! А я и не знал. Нельзя, оказывается, косить озимые, когда они едва взошли.
Направились они дальше. Юноша развлекал отца девушки разговором, а когда крестьяне пришли в деревню и стали расходиться по улочкам и тропинкам к своим домам, юноша проводил старика до самых ворот.
Спускались сумерки, а в горах темнеет быстро. Юноша успел рассказать старику, что идет в соседнюю деревню, и теперь, когда он стал почтительно прощаться, старик предложил:
— Смеркается, сегодня уж не стоит идти дальше, оставайся у меня ночевать, а утром поднимешься пораньше и отправишься в путь.
Только этого юноша и добивался. Он и в деревню-то пришел, чтобы попасть в дом к старику, и все у него получилось, как он хотел. Теперь ему оставалось выполнить свое намерение — увидеть девушку, узнать, хорошая ли она работница и умна ли она.
Старый крестьянин с гостем вошли в чисто убранную комнату. В доме царил полный порядок. «Пожалуй, девушка хорошая хозяйка», — подумал юноша. Вскоре он заметил ее в окне — девушка как раз вышла во двор за дровами. Она была стройна и очень красива, но, видно, недавно поранила ногу, потому что одна ступня у нее была перевязана и девушка хромала. Юноша подумал: «Если она еще и умна, женюсь!» И он сказал старику:
— Отец, в таком прекрасном доме, как ваш, мог бы поселиться король, да вот беда: труба-то у очага кривая!
Девушка в это время находилась за дверью. Не дожидаясь ответа отца, она сказала:
— Неважно, что труба кривая, шел бы дым прямо!
Юноша сразу смекнул, что девушка неглупа.
Но старый крестьянин не разбирался в тонкостях беседы и рассердился на дочь. Он вышел за дверь, велел ей испечь хлеба и приготовить ужин, а потом стал укорять: зачем вступила в разговор с чужим человеком, да еще с таким дурачком.
— Всю дорогу он болтал глупости, — ворчал крестьянин. — Когда мы шли через перевал, спросил, почему бы мне не потратиться и не купить за грош коня. Когда подошли к деревне, стал спрашивать, не косят ли крестьяне озимые, а озимые только взошли. Теперь говорит, что труба у очага покосилась. Где же она покосилась? Труба прямая!
— Нет, — улыбнулась девушка, — это не глупости. Не о коне он тебя спрашивал, коня за грош не купишь, а о палке. Тебе тяжело лазить в гору, а если бы ты взял с собой посох, было бы легче. И про озимые он спросил неспроста. Ты сам знаешь, что в голодный год наши крестьяне объедают по весне озимые, как только взойдут побеги. Кривая труба у очага — тоже не глупость. Просто он пошутил надо мной, я ведь хромаю.
Юноша слышал их разговор и решил завтра же утром посвататься к девушке.
Вернулся в комнату старик, поужинали они и легли спать. Рано утром юноша встал, поблагодарил хозяина за ночлег и собрался в дорогу. Старик проводил его до ворот, но юноша, вместо того чтобы распрощаться, вдруг говорит:
— Только затем я к вам в дом пришел, чтобы назвать вас тестем, а вашу дочь женой.
Старик постоял, подумал немного и пошел в дом спрашивать дочь, как быть.
— Если ты не выдашь меня за него, я вообще замуж не пойду, — ответила дочь.
Старик снова отправился к воротам и сообщил юноше о согласии дочери.
Довольный, юноша вернулся домой и рассказал родителям о своем выборе.
Через какое-то время отец жениха и говорит жене:
— Пора готовить подарок невесте. Пошлем ей большой сдобный крендель и бурдюк с медом. А в крендель запеки двенадцать золотых монет.
Мать жениха испекла крендель, налила полный бурдюк меда и с этими подарками снарядила в дорогу работника. А жених его напутствовал:
— Передай от меня поклон будущему тестю и скажи ему так: «Жених желает вам крепкого здоровья и говорит: полная луна, двенадцать месяцев, козленок на ножках скачет».
Отправился работник в деревню невесты. По дороге присел закусить, поел кукурузного хлеба с брынзой[67], да не удержался, отломил кусок от сдобного кренделя и отпил из бурдюка меду. Когда жевал крендель, попались ему на зуб две золотые монеты. Работник спрятал их в кошелек, а хозяйку в мыслях обругал за то, что не умеет хлеб печь, бросает в тесто монеты, — он чуть было зубы не сломал.
К вечеру работник пришел в дом невесты и передал старому крестьянину подарок и привет от жениха. Старик не понял, что ему хотел сказать жених. Он стал проклинать себя за то, что обещал дочь такому дурачку, и сетовать на лихую судьбу дочери, но смышленая девушка сразу все поняла. Она накормила и напоила работника, а наутро проводила его словами:
— Передай от меня поклон жениху и скажи ему: «Невеста желает всем вам доброго здоровья и говорит: ущербная луна, десять месяцев, козленок упал на колени, но не огорчай куропатку, не убивай змею».
Работник вернулся домой и передал хозяевам слова невесты, которых он тоже не понимал. Услышав об ущербной луне и десяти месяцах, жених рассердился и хотел прогнать работника, но когда тот сказал: «Не огорчай куропатку, не убивай змею», простил его.
Вскоре жених с невестой сыграли свадьбу и жили потом долго и счастливо.
Храбрый Муса
Албанская сказка
Пересказ Т. Серковой
обрался как-то горожанин Муса навестить в деревне своих родственников. Вышел он из города и зашагал по проселочной дороге в горы. Светило солнце, благоухали травы, щебетали птички, и настроение у Мусы было хорошее.
Он шел и громко пел.
Вскоре дорога стала круто подниматься в горы. Сосны и ели росли здесь так плотно, что, несмотря на солнечный день, в чаще было сумеречно.
Муса огляделся. Вокруг никого — ни людей, ни жилья человеческого. Дорога узкая, между деревьями вьется. Тут и птицы замолкли. Муса тоже перестал петь, ступает тихо, боится, а чего боится, и сам не знает.
Дорога поднимается в горы, а Муса все по сторонам озирается: вдруг появится кто, человек или птица. Но никого нет, только ветер гудит в вышине да деревья качаются. Совсем жутко стало Мусе. Как пустится он бежать со всех ног! Бежит, задыхается, боится назад оглянуться.
Выбежал на поляну и остановился. Светит солнце, пестреют цветы, порхают бабочки. А Муса никак в себя не придет, руки и ноги от страха трясутся.
Тут на поляну вышел крестьянин. Видит, стоит Муса — бледный, весь дрожит, никак отдышаться не может, словно только что из рук злодея вырвался.
Крестьянин и спрашивает:
— Что с тобой, друг? Какая беда приключилась?
— Да что и говорить, милый человек! Никак в себя не приду. Такого страху натерпелся! Как мне удалось спастись, и не пойму… Я сегодня все равно что заново на белый свет родился…
— Ну, ладно, ладно, все уже позади. Теперь соберись с мыслями и расскажи толком, кого ты испугался?
— Ах, милый человек, да разве про это расскажешь? Разве такие слова найдешь? Это пережить надо! Как вспомню, от какой опасности ушел, сердце разрывается… Весь дрожу, видишь?
— Да ты не дрожи, а говори по порядку: что ты видел, что слышал?
— Видел и слышал такое, от чего до сих пор мурашки по телу бегают. Ведь я едва не погиб! Дикие звери чуть меня не заели! Так бы никто и не узнал, где моя могилка… — всхлипнул Муса. — А уж пользы от меня и вовсе никакой людям не было б, угас бы, как светильник без масла…
— Да ты скажи наконец, кто за тобой гнался, какой зверь?
— Как кто за мной гнался?! Я ж тебе говорю: иду по лесу один-одинешенек, вокруг ни души, темно, мрачно, птицы и те замолкли. Вдруг что-то как зашуршит, захрустит, завоет, заревет на весь лес! Обернулся, а позади огромная стая волков. Сто волков! А уж злые-презлые до чего! И такие большие! Один вообще ростом с медведя…
— Да что ты придумал? Где это видано, чтобы в наших краях завелась стая в сто волков? Не иначе, обманулся ты. У страха глаза велики.
— Я обманулся?! Как я мог обмануться? Огромная стая! Ну, сто не сто, а уж пятьдесят волков точно. Диву даюсь, как мне убежать от них удалось!
— Вот уж не поверю, приятель! Мы через этот лес каждый день в город ходим. Пятьдесят волков! Ты только людям об этом не рассказывай, а то засмеют.
— Не веришь? Ну, не пятьдесят, а уж двадцать пять точно. Что хочешь, а я буду твердо стоять на своем — двадцать пять!
— Двадцать пять? Я, приятель, этот лес вдоль и поперек исходил, дрова здесь рубил, овец пас, но никогда не слышал, чтобы у нас в лесу водились стаи в двадцать пять волков! А может, тебе все это почудилось?
— Почудилось?! Тебя послушаешь, так подумаешь, что там и дюжины волков не было!
— Конечно, не было.
— Не знаю, не знаю… Я же помню, лес как зашумит, как затрещит, а уж кто это был, сам не пойму…
