Эсфирь Эмден - Дом с волшебными окнами. Повести

— Вот и тебе бы неплохо там сыграть, — сказал Алексей Степаныч. — Ну, прячь, прячь и никому не показывай. Заниматься этой пьесой будем сверх программы, — так что про этюды и про гаммы не забывай. Ступай себе домой — вон консерватория идёт.

Действительно, в класс входили Сашенька и Оля — неразлучные малыши с игрушечными скрипочками в руках.

44. ТАЙНА МАРИНЫ

Так появилась у Марины тайна. Конечно, это была не такая тайна, как в старинных романах, с таинственными подземельями, замками и всякими приключениями.

И всё же это была тайна: от всех учеников и даже от лучшего друга — Гали.

Одна Елена Ивановна была посвящена в эту тайну, но отнеслась к ней как-то несерьёзно.

Марину это обидело. Как, даже мама сомневается в её силах? Так нет, вот же она всем, всем докажет! Ведь сумела она за несколько дней до концерта так доработать свои пьесы, что даже Алексей Степаныч удивился.

Хорошо, что Алексей Степаныч не велел никому рассказывать: у Марины есть теперь своя тайна, а с тайной ещё интереснее жить на свете.

И раньше, что говорить, в жизни было немало хорошего.

Была на свете школа — с друзьями, учителями, уроками и музыкой. Школа, в которой был её отряд — Оксана, Мая, друзья-пионеры и маячившие впереди заманчивые звёздные походы. Был милый дом с мамой, скрипкой, книгами, трудом и отдыхом.

Была московская осень, любимая Маринина осень, — то ясная, золотая, то дождливая, туманная, со светящимися шарами фонарей, с сырыми, блестящими тротуарами, в которых отражались огни автомобилей.

И приближался праздник, самый лучший в году, — праздник Октября.

Восьмого ноября они поедут в Берёзовую. Некоторые ребята уже ездили туда и приехали весёлые, полные впечатлений. А ей Мая сказала: «Готовься к концерту и не забывай о наших малышах».

Что ж, малыши готовы. Марина немножко помогала их классной руководительнице. Малыши разучили к празднику стихи и даже маленькую постановку с пением — по книжке «Твой праздник». Они нарядятся в национальные костюмы народов Советского Союза: Сашенька будет белорусом, а Оля — украиночкой. Как ей пойдут, наверно, яркие ленты и бусы!

Марине помогала Люся. Она придумывала, как сделать костюмы, была приветлива и ласкова с малышами. Оказывается, и с Люсей можно было иногда дружить.

К концерту в Берёзовой Марина была почти готова — оставалось только ещё немного подучить русскую песню из подаренного мамой сборника.

«Как жаль, — думала Марина, — что я не могу к этому дню выучить мою тайну, даже рассказать о ней не могу!»

А рассказать хотелось, очень хотелось! Написать Вере? Рано. А то может опять так получиться, как с концертом: написать написала, а играть не стала.

Жене? Он, наверно, зашумит, захохочет и примет в её тайне горячее участие. А потом начнёт ей при Гале подмигивать и делать страшные глаза… Нет, лучше не надо!

Марине приходилось просто прикусывать язык, чтобы не проболтаться.

— Мама, — жаловалась она Елене Ивановне, — больше не могу! Давай сделаем так: я буду про эту вещь говорить «она», хорошо?

— Хорошо, — согласилась Елена Ивановна. — Так как же «она» у тебя подвигается?

— Мама, я разобрала уже первую страницу! И ты знаешь, я, кажется, её понимаю. Мама, а вдруг сыграю?.. — И Марина взглянула на мать блестящими и немного испуганными глазами.

Елена Ивановна заглянула в ноты, тихонько вздохнула и погладила Марину по голове.

Да, нелегко Марине стало жить на свете с тайной — нелегко, но зато ещё интереснее!

45. ИЗ ДНЕВНИКА МАРИНЫ

Я теперь даже в дневнике боюсь написать название нашей с А. С. тайны. Пусть она так и называется: «наша тайна». Так вот: вчера я играла А. С. нашу тайну в первый раз, и он ужасно ругал меня за небрежность, за то, что я играла некоторые места не теми пальцами и не в тех позициях, что нужно. Но ничего не отобрал, а велел к следующему уроку — после праздников — выучить две страницы наизусть.

Я не удержалась и спросила:

«Алексей Степаныч, вы это серьёзно?» А он засмеялся и сказал: «Ты же взялась, что ж теперь спрашивать?»

«Алексей Степаныч, да я и не бралась вовсе за эту вещь, — сказала я, — это вы мне её дали!» А он ответил: «Всё равно: за эту вещь не бралась, а за скрипку бралась? А взялся за гуж — не говори, что не дюж!»

А про пальцы, проставленные карандашом в нотах, которым я не хотела верить, потому что думала, что не он их писал, А. С. сказал, что проставлял их он сам. «Это я ещё до войны ставил, — сказал он, — в самом начале своей работы, для одного мальчика. А теперь поправил немного. С тех пор у меня никто эту вещь не играл».

Мне стало и страшно от его слов и как-то очень приятно. Значит, столько лет никто не играл в нашем классе эту вещь! А что, если правда сыграть её, сыграть по-настоящему, так, чтобы даже А. С. удивился!

А ведь это можно, это можно сделать, я знаю! Только для этого нужно очень много работать.

Конец четверти! А. С. поставил мне и Гале по пятёрке с минусом. А по общим предметам у меня все пятёрки, кроме арифметики.

Когда мама смотрела мой табель, я пожаловалась, что арифметика мне никак не даётся.

«Надо поймать, если не даётся», — сказала мама, засмеялась и поздравила меня с концом четверти. Она вообще повеселела в последнее время. Это, наверно, потому, что у них на фабрике хорошо пошли дела. Мама придумала как-то по-другому делать заготовки — ну, словом, кроить кожу, — и теперь у них из одного куска получается немного больше пар детских башмачков, чем раньше.

Из одного — немного больше. А из тысячи — в несколько тысяч раз больше! Вот и получилась арифметическая задача! Но эта арифметика — интересная.

Подумать только — три дня праздник! И в этот раз он пройдёт по-особенному — мы поедем в Берёзовую.

Опишу нашу поездку в Берёзовую. Мы ехали поездом, а потом от станции — на автобусе. И было очень весело. Кондукторша, когда узнала, что мы едем на фабрику, очень обрадовалась и сказала, что её дочка там сегодня поёт в хоре. И всё расспрашивала нас про наши инструменты — трудно ли на них играть. Я сказала, что легко, а Галя — что трудно. Мы посмотрели друг на друга и засмеялись.

Ведь правда — и легко и трудно.

Нас встретила Вера со своими ребятами. Вера нам очень обрадовалась. Правда, ведь целых, полгода не виделись!

Мне сначала показалось, что она по-прежнему наша вожатая. Но, когда вошли в клуб, — увидела: нет, она стала взрослая. И причесалась по-другому. И ребята её больше слушаются, чем мы когда-то. И говорят ей «вы».

Мы тоже ей стали говорить «вы», а потом опять сбились на «ты».

Детская музыкальная школа при фабрике помещается в клубе. Клуб у них большой, хороший. Много портретов лучших рабочих. И всё было убрано хвоей.

Верин класс похож на наш — такой же небольшой, светлый, только пианино новее. Мы повесили у них в классе портреты Глинки и Чайковского, которые привезли с собой. Нам помогали Верины ученики — Вася Воробьёв и маленький смешной Павлик (фамилии не знаю).

Вася очень важничал, чувствовал себя хозяином в классе. Но он перестал важничать, как только Вера вошла в класс.

Подумать только — она для них то же, что для нас Алексей Степаныч. А для Алексея Степаныча — Елизавета Фёдоровна. И все — очень хорошие. Только, конечно, каждый по-своему.

Вера что придумала! У неё несколько человек играли в унисон — все вместе — русский танец, конечно, совсем-совсем лёгкий, ну прямо на одних пустых струнах. Ведь они учатся всего два месяца: пальцы левой руки у них ещё совсем не участвовали, только держали скрипку, работала лишь правая рука — водила смычком по струнам.

Но так как их было несколько человек, а Вера им аккомпанировала на рояле, то получалось очень хорошо, прямо по-настоящему!

До чего же удивились все в зале! И взрослые и ребята. Они думали, наверно, что играть будем только мы, — и вдруг выходят их ребята и играют. Да так уверенно!

Ну, тут что поднялось в зале! Хлопают, кричат: «Ещё!»

Из старших ребят хорошо играла Верина ученица Тамара. Мне кажется, она будет играть, как Галя. Она хорошая девочка, и мы с ней подружились.

И ещё одна девочка играла на рояле «Дождик» Голубева. Мне понравилось. Капельки дождя как будто стучали у неё под руками!

А потом одна маленькая девочка играла на баяне. Баха играла! Такая хорошенькая девочка в матроске. А её дедушка — такой, с седыми длинными усами, — сидел как раз рядом со мной и качал в такт головой, а когда этой девочке хлопали, стал крутить усы и смеяться — ужасно был доволен. И мне эта девочка понравилась, я ей хлопала изо всех сил. А портрет её деда я видела в клубе — он старший мастер и новатор производства, там написано.

Ох, устала писать! Кончу завтра.