С. Правдивцев - Сказки народов Австралии, Океании и Индонезии
— Сами наловите, если вам поесть охота, — сказал другой мужчина. — А эта рыба наша, не станем мы делиться с собаками.
— Собаки не умеют ловить рыбу, — сказал вожак.
— Тогда подыхайте с голоду! — крикнул первый мужчина и швырнул в вожака камнем.
Тут все мужчины вскочили и стали гнать собак из стойбища палками и камнями — и глумились, и смеялись над ними.
Собаки убежали далеко в лес, сбились в круг и долго-долго говорили.
А племя пировало в своем стойбище до тех пор, пока от рыбы остались только кости. От всего улова не уцелело ни одной рыбешки.
Потом люди мирно сидели и беседовали до восхода луны, а когда луна взошла, в стойбище вернулись собаки. Они были полны гнева на людей.
Собачий вожак отошел от других собак, залаял и пронесся по стойбищу. Он высоко подпрыгивал на бегу, и на лапах у него сверкал огонь.
— Да будут наказаны все себялюбцы! — крикнул он и стал колдовать.
От его колдовства словно ветер пронесся над стойбищем, и все люди, что были там — женщины, дети, мужчины, — превратились в камни.
С тех пор у всех себялюбцев сердце каменное и нет в них ласки и доброты.
Откуда взялась гуделка
В незапамятные времена горы были такие высокие, что луна казалась маленькой, когда поднималась над ними. В лучах солнца одни горы золотились и краснели, а другие всегда оставались темными и страшными.
В темных горах жили злые люди, а в золотых горах люди были добрые.
На одном стойбище в золотых горах жили два брата. И того и другого звали Байяма, и оба они были женатые. У каждого брата был ребенок, и обоих детей звали Вируимбралл.
Однажды братья ушли вместе с женами на охоту, и дети остались одни.
Дети плескались в ручье, играли и веселились.
Один злой человек с темных гор, по имени Тур-кук, держал свору свирепых псов, и вместе с ними он преследовал ненавистных ему людей и охотился на животных, которыми питался.
Увидел он, что братья и их жены собрались в поход, дождался, когда они отошли подальше от стойбища, кликнул своих собак, спустился с горы и, подойдя к стойбищу, где играли дети, натравил на них собак. И собаки убили детей.
А Туркук убежал на свою гору — он считал, что там он в безопасности.
Когда братья и их жены возвратились и увидели, что случилось, они обезумели от горя. Братья поклялись отомстить за своих детей, и на следующее утро они превратились в кенгуру и помчались по следам Туркука и его псов в темные горы.
Они добежали до стойбища Туркука и зашли с наветренной стороны, так, чтобы ветер относил их запах в стойбище.
Почуяв кенгуру, собаки затявкали, Туркук вскочил на ноги, схватил копья и прислоненную к дереву воммеру,[5] кликнул собак и пустил их против ветра — в ту сторону, где, по его расчетам, затаились кенгуру.
Свора собак понеслась по горе, а Туркук пустился за ними, прыгая с камня на камень и подгоняя собак криками. Братья дождались, чтобы злые собаки их увидели, и тогда понеслись прочь, а собаки гнались за ними по пятам.
Братья заманили собак вниз, в долину, и помчались дальше по долине, к тому месту, где за деревьями высилась огромная отвесная скала. Братья добежали до лужайки у подножия скалы и остановились, прислонясь спинами к скале. Здесь они стали ждать собак.
Вожаки собачьей своры выскочили на лужайку из кустов и бросились на кенгуру.
Но братья были сильными воинами, они встретили собак безо всякого страха.
Собаки с рычанием прыгали на них, а братья-кенгуру отбрасывали их назад своими мощными задними лапами. Уже вся свора налетела на них, но братья бились до тех пор, пока не одолели всех собак.
Тогда братья вернулись в лес и шли по собачьим следам, пока не встретили Туркука, который бежал со всех ног, чтобы ему поспеть на место, когда собаки примутся терзать кенгуру.
И братья убили его, а затем снова превратились в людей и вернулись в свое стойбище.
На следующий день они отправились на охоту, и один из братьев, заметив на коре дерева следы когтей опоссума, взял каменный топор и стал рубить на стволе зазубрины, чтобы ему легче было взобраться на дерево.
Когда он уже влез высоко на дерево, от дерева отскочила щепка и со звонким гудением полетела вниз, и звук этот напоминал голос ребенка.
Услышав этот звук, Байяма поспешно спустился с дерева: ему показалось, что это его сын говорит с ним.
И брату его тоже послышался детский голосок. Братья подняли щепку и с удивлением стали ее разглядывать. Они решили хранить ее, чтобы она всегда напоминала им погибших малышей.
Тот брат, который лазил на дерево, пробуравил в щепке дырку и продел в нее полоску лыка, чтобы закинуть щепку через плечо.
Но сначала он покрутил ею над головой, и снова послышался голос — это был голос их детей.
Потом братья пошли с этой щепкой из племени в племя и рассказали всем о случившемся чуде, и с тех самых пор люди стали сзывать племена гудением этой щепки. И назвали ее гуделкой.[6]
Каждый праздник начинается так: идут разрисованные люди по лесу и размахивают гуделками над головой. И, услышав гуделку, сходятся люди всех племен, потому что это голос духа из Сновидения[7] и его зову подчиняются все.
Девушка, которая плела сумки
В краю, где горные утесы и море — братья и где деревья стройны и высоки, жила молодая девушка по имени Лована, которая дичилась людей.
Она любила покой и тишину.
Глаза у нее были темные и робкие, но когда она бродила по лесу, они сияли от восторга и удивления.
Жила Лована одна в хижине, сделанной из коры, и плела сумки для всех, кто бы у нее ни попросил. Пальцы у нее были длинные, они быстро и ловко переплетали полоски лыка, и потому она делала сумок больше, чем другие женщины.
Оттого что Лована была такая тихая, никто не разговаривал с ней подолгу. Юноши ее племени проходили мимо ее хижины, когда шли на охоту, — не умела она пошутить с ними и приветить их ласковым словом.
А она печально смотрела им вслед, потому что шел среди них один юноша, и когда они скрывались за деревьями, Лована чувствовала себя еще более одинокой, чем прежде.
Звали этого юношу Яади.
Однажды все племена отправились далеко от стойбища на праздник. Дети с криками бегали по лужайкам и прятались меж деревьев. Самых маленьких женщины несли на плечах и смеялись вместе с ними.
За спиной у женщин висели сумки, те самые сумки, которые сплела им Лована. Женщины взяли с собой много ямса, а мужчины — копья и воммеры, и все племена вместе отправились в путь. Люди шли друг за другом на расстоянии вытянутой руки, и, когда их вожаки уже скрылись из виду, по стойбищу все еще тянулась вереница людей.
Вскоре в стойбище осталась только одна Лована, потому что никому не пришло в голову сказать ей: «Пойдем с нами на праздник». Все забыли о ней. И ее мать, и отец, и все сородичи ушли и даже не вспомнили о ней. Она была слишком тихая, и среди веселья и шума никто не заметил, что ее нет.
Много дней шли по лесу разные племена, и там, где они проходили, не оставалось никакой дичи — ведь сколько надо было прокормить народу!
Через десять дней Яади, шагавший во главе, повернул назад и прошел вдоль вереницы людей до последней старухи и последнего отставшего ребенка. И тогда он крикнул, чтобы все люди остановились. И он спросил их: «Где Лована?» Но никто не мог ему ответить.
От старухи, которая плелась в самом хвосте, до мужчин, которые прокладывали путь, люди передавали друг другу три слова: «Ее тут нет».
Вот весть эта дошла до Яади, и, услышав ее, он содрогнулся.
— Я вернусь за ней, — сказал он. — Ей, наверное, нечего есть.
Взял он свой каменный топор, копье и воммеру, свой щит и налла-налла и ушел от всех. Яади возвращался тем путем, по которому прошли племена и где уже не было никакой дичи, так что ему пришлось отойти далеко в сторону и охотиться в глухом дальнем лесу. Он прорубал тропы в зарослях и всю добычу нес за спиной. Он отыскивал пчелиные гнезда в дуплах и каждый день шел с раннего утра и до той поры, пока не спускалась ночь.
И чем ближе Яади подходил к хижине Лованы, тем больше приходилось ему петлять по лесу, хотя он и так уже шатался под тяжестью добычи, которую нес девушке.
С того дня как племя покинуло стойбище, Лована сидела в хижине и плела сумки. Еда, которую она собирала, не утоляла ее голода. На охоту она не могла пойти, потому что у нее не было копий. Она ела ямс и корни водяных лилий и собирала крабов на берегу.
Но однажды лыко, из которого она плела сумку, стало рваться. Лована все время путала петли, и пальцы у нее дрожали.
Она устыдилась своей неловкости и обеспокоилась. Она старалась плести как можно осторожней и не дергать полоски лыка.