Анна Черникова - Город колокольчиков
— Это тебе… — тихо сказал он. — Спасибо за уборку… Ну, выйди, выйди, не бойся меня! Я так давно хотел, я так хотел, что бы в моем доме жил домовой…
Маринка тихо ахнула про себя. Ой, что же она наделала! А лицо Старого Капитана становилось все более напряженным.
— Ну, не бойся, не бойся! — продолжал шептать он. И, уже совсем тихо, почти не слышно, — Я ведь совсем один…
Маринка оторвалась от окна. Теперь она сидела, прижавшись спиной к теплому кирпичу, сжав голову руками. Вот откуда взялась эта грусть, похожая на боль. В комнате жило Одиночество. Оно заполняло ее собой, как зеленая вода. «Войти бы сейчас к нему… — беспомощно подумала Маринка, Нам было бы интересно вместе. Мы любим одно и тоже. Можно было бы пить чай вечерами и читать вместе книги. Или смотреть фильмы. Или просто болтать. Наверняка каждый камень на его шкафу имеет свою историю. Войти бы… Но — нельзя. Я — не домовой. Я просто маленькая девочка. Он не доверит мне свое Одиночество. Побоится, того, что не пойму, посмеюсь. Или того, что придя пару раз, забуду про него, и одиночество станет еще плотнее… Ах, почему я не домовой!»
Она потом еще несколько раз залезала на этот балкон. Старик всегда оказывался дома. Он или читал, сидя в кресле качалке, или быстро писал за своим огромным, почти старинным столом со множеством ящиков, или слушал что-то, надев наушники и закрыв глаза. И очень часто он замирал, прислушиваясь. Маринка знала, чего ждет Старый Капитан. Он ждал, не скрипнет ли половица, не грохнет ли крышка на кастрюле, не раздадутся ли в коридоре осторожные шаги или шорох… Он ждал, что случится Чудо и кто-то разобьет его Одиночество…
Маринка не знала, что делать. Конечно, можно было подкинуть Капитану настоящего домового. Но где его взять? Тошка прижился-таки в классе, а с Тимкой девочка не рассталась бы ни за что в жизни. Больше же домовых она не знала. Очень мало их осталось в нашем современном мире. Потому что трудно жить, когда в тебя никто не верит. «Как жаль, — беспомощно думала девочка, — что нельзя работать домовым. Стать для кого-то Сказкой — это ведь трудная работа… Но у меня бы получилось… Я бы становилась невидимкой, находила бы одиноких людей, и приходила к ним. Я бы просто приносила бы им цветы, убиралась в комнатах, шуршала по углам и вздыхала в темном коридоре. Это смешно, но люди бы чувствовали, что они не одни. Я угадывала бы их мечты, исполняла их маленькие желания. С ними рядом жило бы Чудо. И оно помогало бы им вылечится от одиночества… Потому что одиночество — это болезнь. Заболев им, человек начинает верить, что он никому не нужен, и, что еще хуже, он начинает считать, что ни кому не будет нужен уже никогда… Одиночество окутывает его, как панцирь, он замыкается в себе, тускнеет, гаснет, и действительно перестает быть нужным. Если уж человеку неинтересно с самим собой, кому ж будет интересно с ним…»
Если быть уж совсем честным, что мечта стать домовым родилась у Маринке еще и потому, что ей самой было слегка одиноко. А, может, и не слегка. Мама и папа были вечно заняты. Современные люди, они отдавали своему ребенку ровно столько времени, сколько оставалось от работы, друзей, поездок и хобби. То есть, почти ничего. Маринка с детства пользовалась практически полной свободой. Одноклассники завидовали ей, а она иногда мечта о том, что бы ее отругали за поздний приход домой… Ну, или хотя бы, чтобы ее просто ждали. Волновались. Но такого ни разу не случилось. Если Маринка приходила слишком поздно, то дома или (как обычно) никого не было, либо все уже спали (кроме Тимки, конечно. Он-то как раз всегда волновался, но он же не мама…). Родителей же волновали только две вещи — чтобы ребенок вовремя ел и не забивал себе голову пустыми фантазиями. Оставалась еще бабушка. Но она была тоже вечно занята. К тому же она была совершенно самодостаточна. А Маринке так хотелось быть кому-то необходимой! Часто, возвращаясь поздно вечером домой, девочка заглядывала в окна домов, пытаясь рассмотреть кусочек чужой жизни. И почти всегда ей казалось, что за тонким стеклом теплее и уютнее, чем в ее очень чистом и очень пустом доме. Наверно как раз это желание — желание поближе увидеть чужую жизнь и, может быть, стать ее частичкой, согреться чужим теплом — и привело ее в квартиру Старого Капитана.
О своей мечте девочка никому не говорила. Потому что нет и не может быть в нашем мире такой профессии — домовой…
И вот, оказывается, что такая профессия есть! Что здесь, в Городе Колокольчиков, на нее можно устроится (ох, до чего же не сказочное слово!)… Маринка ошеломленно посмотрела на бородача. Тот даже удивился:
— А разве ты не за этим сюда пришла?
Девочка молча покачала головой. Нет, не за этим. Она хотела научиться летать. Не во сне, наяву…
Бородач подошел к Маринке, присел перед ней на корточки, взял девочку за ладони…
— Ну, это само собой. Как иначе ты сможешь попадать к людям, которые живут выше первого этажа… И шапку невидимку выдадим. Все, как положено.
Маринка беспомощно и устало улыбнулась: надо же, и здесь мысли читают! Хоть значок заказывай: «Читать мысли без спроса строго воспрещено!» Хотя это вряд ли поможет… «Ведь так?» — взглянула она на бородача.
Тот слегка усмехнулся:
— Кстати, меня зовут Игорь Петрович, — он поймал еще один ее взгляд.
— Ну… или просто Игорь.
ГЛАВА ШЕСТАЯ, и без которой понятно, что в сказках исполнение желаний всегда связано с выполнением условий. А также ясно, что и учителя иногда бывают правы
Проснувшись, Маринка еще долго валялась в кровати, не открывая глаз (суббота, однако — куда спешить?). Сон про Город Колокольчиков помнился необычно ярко и четко… Улыбаясь, Маринка вспоминала, как холодили кожу мелкие брызги фонтанов в парке, какими легкими и буквально ледяными оказались почти круглые колокольчики, висящие на ветке дерева, как лучились морщинки в углах глаз у Игоря Петровича, когда он смеялся над первыми неуклюжими Маринкиными попытками взлететь, как она потом пыталась перед зеркалом примерить шапку-невидимку (связанную из белой, очень пушистой шерсти, с большим помпоном на макушке), но ни как не успевала увидеть свое отражение в зеркале…
Повалявшись так минут пятнадцать, Маринка решила, что пора все же вставать. Сладко потянулась и… руки, коснувшись спинки кровати, наткнулись на что-то мягкое, шелковисто-пушистое. Маринка рывком села. Взяла в руки вязанную пушистую шапочку с большим помпоном. «Значит, это все же был не сон…» — толкнулось в голове. Осторожно-осторожно девочка надела шапку на голову. Ничего не изменилось. Для того, что бы проверить, «сработала» ли шапка-невидимка, требовалось добраться до зеркала. А попробуйте это сделать, если ближайшее — в маминой комнате. Совершенно немыслимо было сунуться туда в шортах, футболке и вязанной зимней шапке… На улице — жара, не смотря на то, что сентябрь идет к концу. К тому же шапка неизвестна маме «в лицо», так что, если Маринка осталась видимой, вопросов будет море… Девочка поднесла руки к глазам. Руки как руки… Загорелые, в мелких царапинах (дразнила Ефима). Должны ли они быть видны, ели она — невидимка? Видела ли она сама себя вчера? Маринка не помнила. Ее размышления прервал легкий скрип открываемой двери:
— Маринка, вставай! — мама возникла на пороге. Девочка замерла на своей кровати, боясь пошевелиться, двинуть одеяло. Мама постояла с минуту, оглядывая комнату. С неудовольствием остановила взгляд на раскрытом окне. Громко сказала в пространство:
— Ну вот! Полюбуйся на свою внучку! Опять сбежала с утра пораньше! В окно, естественно! Дверей, видите ли, у нас в квартире не существует! А ведь знала, что сегодня утром ее ждет репетитор по английскому! Потому-то и сбежала, вся в тебя! А полюбуйся-ка на ее оценки… — фраза, вне всякого сомнения, предназначалась бабушке. Маринка обрадовалась. Она любила, когда бабушка заходила в гости. Когда мама отвернулась от кровати, что бы изучить стол дочери (а занятие это было не простое, но мама в юности увлекалась археологией, и потому дневник извлекла из завалов с третей попытки) Маринка осторожно освободилась от одеяла, напружинила в себе какие-то струнки и… вылетела мимо мамы в прихожую… За дневник она не волновалась — двойку за контрольную еще не выставили, а тройка по трудам не считалась. Мама знала, что Маринка не в ладах с учительницей. «Ой, а я совсем не удивляюсь тому, что происходит!» — весело отметила она. Действительно, удивление не было. Была только радость. Она росла, щекотала Маринку миллионом пузырьков — «Во мне словно открыли бутылку с газировкой» — хихикнула Маринка. Опустилась на пол в самом темном углу прихожей. Здесь стоял массивный старинный комод. Он только чуть-чуть не доходил до стены. Ровно на столько, что бы Маринке боком протиснуться. Эта узкая щель была совершенно не видна — ее закрывали собой висевшие на прибитой рядом вешалке пальто и куртки. А если протиснуться по ней до конца и умудриться завернуть за угол комода, то можно попасть в небольшую «комнатку». Ведь он стоял в нише, и сильно (на два Маринкиных шага) не доставал до ее стенки. Здесь был Маринкин тайник. Девочка нащупала в темноте фонарик, щелкнула им. Осветила стену. Где-то тут должен быть вбит гвоздик, Маринка это точно помнила, потому что не раз царапала о него плечо. А, вот он. Лучшее место для шапки-невидимки! Ни кто не найдет! Девочка повесила шапку. Привычно села на пол, привалилась спиной к стене. Радость в ней поутихла. Она задумалась над условиями, которые поставил ей Игорь Петрович. Их было, естественно, три. Во-первых, никто не должен был знать или догадываться о том, что Маринка пользуется шапкой-невидимкой. При нарушении этого условия шапка отбиралась. Простое и понятное условие. Во-вторых, надо было внимательно следить, чтобы не оторвался помпон — именно он помогал Маринке летать. Это тоже просто и понятно. Что-то вроде техники безопасности. В-третьих, после 12 ночи работать домовым ей, как несовершеннолетней, запрещалось. Что, в общем-то, тоже было понятно. Но именно это условие заставляло Маринку вздрагивать. Уж слишком страшной была кара за нарушение… Не снял шапку до того, как часы пробили полночь — останешься невидимкой навсегда. Однако, поразмыслив хорошенько, Маринка решила, что и третье условие — не страшное. Ну, в крайнем случае, она нарушит первое… Останется без сказочной работы, но — «видимкой», самой собой, Маринкой. Решив так, она тряхнула головой, и присушилась к разговору в комнате. Мама и бабушка, оказывается, опять спорили…
