Коринна Бий - Альпийские сказки
Девочка шла мимо больших желтых домов с белыми наличниками, на крышах которых тонким слоем лежал снег, подернутый ледяной корочкой. На всех перекрестках автомобили и экипажи останавливались и не ехали дальше, пока она не перейдет дорогу. Все и все вокруг были с ней приветливы. Она слышала, как один шофер сказал: «Какая хорошенькая!» Какой-то маленький мальчик все оглядывался и кивал ей, снимая свою меховую шапочку. Взрослые, попадавшиеся навстречу, улыбались ей.
Девочка шла так долго, что добралась уже до предместий. Она думала: «Куда я иду?» И не знала ответа. Она только смутно догадывалась, что идет к кому-то. «Но к кому?» Должно быть, она это знала когда-то, да забыла.
Теперь большие дома встречались реже. Стали попадаться лужайки, а посреди них деревянные домики — желтые, голубые, коричневые, розовые, с верандами и резными столбиками. Ставни у них были расписаны картинками: где танцующие люди, где кораблики, тоже танцующие на волнах. Были и фермы с овощами и курами, и крестьяне приветливо махали девочке из-за заборов.
Но девочка все шла и шла. Скоро никаких домов не стало, только ели да березы: она шла уже по лесу. Там было много земляники и малины. Девочка съела несколько ягод, просто чтобы полакомиться. Странное дело, она совсем не чувствовала голода, хотя шла уже много часов. Может быть, даже не часов, а дней, потому что у нее было ощущение, что она преодолела огромное расстояние то в темноте, то при свете луны без всякого страха и ни разу не сбившись с пути. Между тем дорог было много-много! Поросших мхом или травой или устланных опавшими листьями.
А деревья у нее над головой смыкались поющими сводами.
Птицы провожали ее, одна даже на миг села ей на голову.
И спросила:
— Куда ты идешь, девочка? Кого ты ищешь?
— Не знаю, ничего уже не знаю, — отвечала девочка.
Но вот она вышла к большой реке. По темной воде плыли огромные льдины, они сталкивались и смерзались вместе. Лед смыкался, сковывая реку.
— Как такое может быть? Еще утром я ела землянику, и вот уже зима.
Лес остался позади, и вокруг простирались заснеженные поля. Вдали светились огоньки какой-то деревни. По белеющему в темноте снегу бежали юноши и девушки. Они позвали девочку:
— Идем с нами снег полоть![3]
Она поняла, что молодежь собирает в кувшины святочный снег. Таков был местный обычай. Девочка подошла. Они приняли ее как свою, и она принялась распевать с ними песни, которых до сих пор не знала. Почему она чувствовала себя так непринужденно в обществе этих юношей и девушек? И тут она увидела, что сама стала взрослой девушкой.
Теперь они пели хором:
«В темном лесе пташку ловлю,В чистом поле пташку ловлю,А она сидит под кустом…»
И несли полные кувшины чистого снега.
Они вернулись в деревню, и девушка провела ночь, молясь в какой-то комнатке, увешанной иконами.
Эта ночь была единственной остановкой девушки. На заре она снова пустилась в путь.
— Но куда же я в конце концов приду?
Она не чувствовала ни холода, ни голода, а усталости тем более.
Скоро девушка очутилась в незнакомом городе, где был какой-то большой праздник. Пирующих было столько, что столы и скамьи расставили прямо на улицах. В переполненных тавернах пылал огонь в очагах, поварята крутили вертела. Изо всех булочных выходили люди с коробами свежих булочек, пирогов и пряников. В воздухе носились облака вкуснейших запахов, прежде ртов услаждая носы. Люди поднимали бокалы, приветствуя девушку.
— Мадемуазель! — окликали ее. — Милая барышня, посидите с нами.
Она присела с ними за стол. Но не могла ни есть, ни пить, потому что голода не испытывала.
— Не хотите ли потанцевать? — предложили ей.
Она услышала звуки барабана и аккордеона.
— Вы, может быть, замужем? И дети есть? Вы их с собой не привели?
— Нет, — сказала она. И, опустив глаза, увидела, что на ней длинное глухое платье, а руки натруженные и увядшие.
— Неужели я уже постарела?
И правда, она больше не чувствовала себя такой легкой, как в начале пути, кости иногда ныли, но она поблагодарила за гостеприимство и пошла дальше.
И снова шла и шла полями и лесами. Она пересекала их и пересекала реки по мостам, порой таким хлипким, что они шатались и прогибались до самой воды. Местность стала болотистой, но потребность идти все дальше не ослабевала в ней. Она безошибочно выбирала броды, где можно было пройти, не увязнув, а на берегу одного большого пруда нашла лодку и переправилась на другой берег.
Она перевидала все виды лун — белую, красную, молодой месяц, полную луну, ущербную луну, ложную луну и истинную. По скольку раз? Она не сумела бы сказать. Сотни солнц палили ее, сотни дождей освежали, грозы гремели над ее головой, и молнии ударяли вокруг, ни разу не причинив ей вреда.
— Куда же я приду?
Она теперь разговаривала сама с собой. И так громко, что вспугивала белок. Снова было лето. Но сколько же лет, сколько зим она видела? Она не могла припомнить. Еще она заметила, что больше не слышит ни пения птиц, ни стрекотания насекомых, ни журчания ручьев, однако видеть их еще может.
— Я оглохла, — сказала она. — Странно это, да, так странно.
Но усталости она не чувствовала и продолжала идти — днем, ночью, больше не останавливаясь. Однажды утром она увидела вдали какой-то большой город с золотыми куполами. И чем ближе она подходила, тем ярче эти купола горели, переливались, тем больше их становилось. Были среди них синие со звездами, были красные, желтые, зеленые.
Теперь она шла быстрее. Ей не терпелось рассмотреть этот город. Но, как все большие города, он был окружен предместьями, и этим предместьям конца не было. Теперь однообразные фасады заслоняли от нее купола; она проходила по обсаженным деревьями проспектам и по убогим улицам с покосившимися деревянными домишками. Ей не встретилось ни души. У кого же спросить, как называется город? Вдруг она увидела, что навстречу идет какая-то старушка.
— Наконец-то хоть кто-то живой!
Но тут она уткнулась в зеркало у входа в парикмахерскую.
— Так эта старая женщина — я?
Да, это была она. И тут она почувствовала, что очень, очень устала, и без сил опустилась на скамейку какого-то общественного сада. Из школы со смехом высыпали школьники и пробежали через сад, не замечая ее. Но один из них вернулся и с поклоном обратился к ней:
— Здравствуйте, бабуленька!
— Ты меня знаешь? — спросила она.
— Да, я вас узнал. Я часто видел вас во сне.
— Я тоже узнала тебя, — сказала она. — Это тебя я искала так долго, сама того не зная. Долго-долго искала я тебя по городам и весям. Я шла и шла всю свою жизнь, и вот я старуха. Я вышла в путь маленькой девочкой, и было это задолго до твоего рождения. А сегодня я пришла сюда. И теперь знаю, что сюда и шла.
Мальчик слушал и ничего не понимал, но его личико дышало добротой.
— Я искала тебя повсюду, потому что любила тебя. Ты совсем такой, как в моих снах, ведь ты мне тоже снился. Беленький и крепкий.
Он снова поклонился, на этот раз в пояс.
— Милая старенькая бабушка, — сказал он.
— Как тебя зовут, мой ясный соколик?
— Аркадий, и вы теперь будете жить у нас, потому что у нас как раз нет бабушки, а сейчас Рождество. А Рождество без бабушки — какое же это Рождество!
хилл, Блез, ешьте суп! Будете хорошо есть — расскажу вам про Чудовище.
— Про взаправдашнее?
— Про взаправдашнее.
— Про самое настоящее?
— Да. Так вот, дети, это Чудовище — не сказочное, не мифическое. Это, милые мои, наше, здешнее Чудовище.
— Мам, а ты его видела?
— Нет, но я видела, как возвращались с горных пастбищ Шандолена бараны, которых оно чуть не съело. На них была его метка.
— Какая метка?
— Три ранки на шее, где зубы Чудовища проткнули шерсть и кожу. Ох и хватало же оно их! Это было всем чудовищам Чудовище. И о нем писали все газеты Швейцарии и даже других стран.
— Я тогда уже родился, мама?
— Конечно, родился, Блез, тебе тогда исполнилось два года. Это было в 1946-м. Так что тебе довелось жить в эпоху Чудовища.
— Я тозе? (Ахилл еще не выговаривает «ж»).
— Нет, Ахилл, ты тогда еще был на небе.
— Хны! Хны!
— Не плачь, глупыш! Зато ты появился на свет как раз в ту самую зиму, когда Чудовище было убито.
— А, тогда ладно.
— А вот тебя, Блез, оно чуть было не съело.
— Меня?
— Да, тебя. Мы отправились в самую глушь леса Фанж за земляникой. «Там есть такая поляна, прямо вся красная, столько на ней ягод!» — уверял ваш дядя Рене-Пьер. А ты ехал в колясочке, такой беленький-кудрявенький, румяный-золотистый! Лакомый кусочек для Чудовища, прямо-таки деликатес.
