Ирина Ставская - Чудесные каникулы
Когда Мариша ела, она и их кормила. Но только так, понарошку, потому что не хотела пачкать книжку. Брала кусочек чего-нибудь съестного и каждому давала по-очереди пробовать. Когда «угощала» Куклу или Буратино, приговаривала:
— Ешь, дружок, это «будто сладкий пирог».
Медвежонка уговаривала:
— Ешь, малыш, это «будто мед».
Зайчику:
— Ешь, глазастый, это «будто морковка».
И все ели досыта.
Вечером Мариша никогда не забывала уложить спать своих друзей: аккуратно закрывала книжку и устраивала ее на своем столике у кровати.
Ночью, если Марише было плохо и она не могла уснуть, тогда и ее друзья не спали: вместе с мамой они рассказывали ей разные приключения из их жизни.
Когда Мариша поправилась, мама сказала:
— Не знаю, что больше помогло дочке: лекарства или ее шалунишки. Они очень милы, и девочка их безмерно любит.
Однажды родители сказали Марише, что хотят отвезти ее в деревню.
Вместо всех своих игрушек Мариша взяла с собой книжку и ни за что не соглашалась, чтобы мама спрятала ее в чемодан; уехала, неся ее под мышкой.
В самолете Мариша сидела у окошка и все время показывала своим друзьям села, леса, холмы, реки, города — все, что видела под крылом самолета. Показывала и повторяла:
— А у бабушки еще красивее. У бабушки растет яблоня перед домом, под застрехой ласточки вьют гнезда, а обочины дорожек затканы зеленой травой. Папа сказал.
Теперь, вспомнив эти слова, Ослик глубоко вздохнул…
Неожиданно пришла разлука. Мариша исчезла. Нет Мариши, и все тут. Они одни в темном холодном самолете. Хорошо еще, что сквозь окошки проникает слабый свет фонарей аэродрома.
Кто знает, может быть, Мариша давно улетела на другом самолете к бабушке, к яблоне, к цветам и травам, что растут вдоль тропинки.
Кукла сказала:
— Мариша думает, что если мы нарисованы, то ничего не чувствуем.
Буратино добавил:
— Когда была больна, не разлучалась с нами, «Мои шалунишки!» — передразнил он ее. — А разве мы только шалунишки? У нас душа есть, — заключил Буратино.
Ослик возмутился:
— Хороша хозяйка, ничего не скажешь! Берегла нас, берегла и вышвырнула!
Медвежонок молчал. Сидел, насупившись. Он глубоко задумался и, видно, старался что-то вспомнить. Он так погрузился в свои мысли, что даже курносый нос его сморщился.
Обезьянка, с досадой вертя свой длинный хвост, ляпнула:
— Пока болела, любила нас; а поправилась — идите прочь! Лучше б она поболела еще немножко!
— Лучше ты помолчи! — осадил ее Зайчик.
Вдруг Медвежонок встрепенулся и начал взволнованно топтаться на месте:
— Вспомнил! Вспомнил! Я слышал все, когда Мариша закрывала книжку.
— Что ты слышал? — кинулись к нему со всех сторон.
— Я слышал, как один летчик сказал пассажирам, что где-то гроза и дождь, гром и молнии, и самолет не может лететь дальше, что все пассажиры вынуждены будут ночевать в гостинице аэропорта, здесь, на месте. Сразу все вышли из самолета, летчики закрыли самолет и ушли.
— Ну и что? — спросил Ослик, потому что он ничего не понял.
— Как «ну и что»? — даже прикрикнул на него Медвежонок. — Это значит, что Мариша не покинула нас, а спит сегодня без нас и вернется…
— И завтра утром мы все вместе улетим к бабушке… — закончили его мысль остальные:
— И она поведет нас под яблоню, — сказал Буратино.
— И вместе с нею мы пойдем в гости к цветам, — сказала Кукла.
— А я буду бегать и прыгать среди цветов, — сказала Обезьянка.
— А я буду пастись на зеленой траве, — заключил Ослик.
Неожиданно раздались громкие голоса.
Только теперь Маришины друзья заметили, что уже рассвело. Сразу, в одно мгновение, они схватили велосипед, подняли его на кресло и втолкнули в книжку.
Даже давку устроили, так заторопились каждый на свою страницу. Только Медвежонок стоял в стороне и ждал, пока все займут свои места. Когда, наконец, все угомонились, он аккуратно закрыл книжку, сел на обложку и замер с красной погремушкой в руке…
Первой в самолет вбежала Мариша.
Кинулась к своему креслу.
— Вот они где, мои шалунишки! — и обеими руками прижала книжку к груди.
— Видишь! А ты думала, потеряла книжку! — сказал папа, улыбаясь.
Пассажиры заняли свои места.
Летчики закрыли дверь. Загудели моторы. Самолет вздрогнул и поднялся в воздух…
Мариша сидела у окна и разговаривала со своими друзьями — показывала им села, холмы, реки, города — и рассказывала о бабушкином доме.
Повести
Чудесные каникулы
Глава I
Тинел проснулся и в первое мгновение не мог сообразить, где он. Приоткрыл глаза и увидел угол своей подушки, на которой спит с тех пор, как помнит себя на свете, увидел и свое шерстяное одеяло, также давным-давно знакомое.
И все же почувствовал, что что-то не так, как всегда…
Заметил, что на стене нет зеленого листка, о котором он иногда вечерами придумывал столько сказок, воображая, что это не просто листок, а зеленая лодка, быстрая и юркая, на разъяренных волнах незнакомого моря… Где же листочек? Где лодка? Где храбрые мальчики из лодки? Ведь он их всех хорошо знает, потому что это его друзья, и ему даже трудно припомнить, сколько раз сидел он в этой зеленой лодке рядом с ними! И ни разу не случилось, чтобы он оказался хуже их, не таким храбрым… Где же листок?!
Или мама убирает в доме и сняла ковер со стены?..
Но почему стены не видно, она же белая?
Тинел высунул руку из-под одеяла и прикоснулся пальцем к стене: она тихонечко заколебалась… Брезент!
Перед его глазами была никакая не стена, а зеленовато-коричневый брезент.
Сразу повеселев, Тинел даже тихонечко прыснул: только теперь он вспомнил, где находится, и очень обрадовался. Он — в палатке!
А ночью Тинел спал на раскладушке… Вот между раскладушкой и грубым брезентом растет одуванчик и пучок зеленой травы.
Тинел повернул голову и увидел три раскладушки, поставленные вдоль стен палатки: мамину, Лины, его сестры, и Миликэ, старшего брата. Постели на раскладушках были застланы, все куда-то ушли.
Тинел зевнул от удовольствия и посмотрел в брезентовый потолок.
Он вспомнил, как вчера они приехали сюда, на берег Днестра, что к югу от города Сороки. Участники археологической экспедиции, во главе с Теофилом Спиридоновичем, устанавливали палатки, мама готовила ужин, Лина помогала ей, а Миликэ тащил из лесу хворост; Тинел тоже не сидел сложа руки — Теофил Спиридонович сказал ему, протягивая молоток:
— Держи, чтоб не потерялся в траве. Потом будем мастерить стол и скамейки.
После того как установили палатки, Теофил Спиридонович вместе с двумя студентами, Герасимом и Антоном, смастерили из досок стол, а вокруг стола — четыре скамейки. Сначала вбили в землю колы: для стола — длинные, для скамеек — покороче. Дэнуц, высокий и молчаливый подросток, помогал им.
Во время этой операции Тинел держал коробку с маленькими и большими гвоздями, доставал нужные и протягивал их то Теофилу Спиридоновичу, то тем двум студентам, когда они настилали на колья доски и вбивали в них гвозди. Под конец Теофил Спиридонович разрешил и Тинелу забить последние несколько гвоздей.
— Это уж точно твоя скамейка, — сказал ему Теофил Спиридонович.
В конце концов получился длинный широкий стол и четыре скамейки, которые словно выросли из земли среди цветов и трав.
Тинел улыбнулся. Он вспомнил, как травы щекотали ему голые ноги, когда он вчера сидел за столом.
И как раз тогда, когда Тинел захотел вспомнить вчерашний ужин, совсем близко раздался металлический звук, резкий и такой сильный, что Тинел невольно соскочил с раскладушки и ринулся из палатки.
— Специально для тебя, — сказал Миликэ. Он стоял у самого входа, растянув рот до ушей.
Тинел посмотрел на него растерянно.
Миликэ держал в одной руке заржавелую лопату без черенка, а в другой — молоток.
— Это наш колокол, гонг, как его называет Теофил Спиридонович, — объяснил ему Миликэ, — и если завтра ты будешь дрыхнуть, как сегодня, я тебе «позвоню» над самым ухом — еще не так подскочишь!
— Завтра, может, я тебе позвоню! — ответил Тинел, протирая глаза и окончательно приходя в себя.
Все вокруг сверкало на солнце: Днестр, полированные камни на его берегу, тарелки на дощатом столе.
Мама, осторожно ступая по траве, несла большую дымящуюся кастрюлю.
— Умойся хорошенько и садись за стол, — сказала она на ходу.
Тинел кинулся к жестяному умывальнику, прикрепленному к сучку на стволе высокой акации, и вскрикнул от неожиданности — до того была холодной вода…
Во главе стола сидел Теофил Спиридонович, слева и справа от него — студенты Антон и Герасим, потом Дэнуц, Лина и Миликэ, а Тинел примостился около мамы, почти на углу стола.
