Мариэтта Шагинян - Повесть о двух сестрах и о волшебной стране Мерце
Маша взглянула на свою Нелли и поднялась с места. Мама не заставляет… Но уж лучше б она заставила! Уж лучше б насильно взяла и отдала Нелли. Кукла глядела на нее своими голубыми глазами. Вот что означала ее грусть — это была, значит, разлука.
Она подошла к бледной маленькой девочке:
— Это тебе на память. Бери — твоя ляля, совсем твоя.
Ее охрипший голос прозвучал почти сердито.
Девочка поглядела на куклу непонимающими, испуганными глазами. Тогда неизвестная женщина взяла куклу из рук Маши и положила ее на руки своей дочке.
— Бери, бери. Спасибо скажи.
Но больная девочка только молча, со всей силой прижала к себе куклу и спряталась под материнский платок. Маша отвернулась и, расстроенная, побежала за мамой и Леной, уже отошедшими от скамейки. С минуту она шла за ними, не желая идти рядом. Мама ни слова ей не сказала, сделала вид, что не замечает несчастного Машиного вида, сама подождала ее и только поправила ей завязку шапочки, съехавшей на ухо. Но в этом Маше вдруг почудились мамины одобрение и ласка, и ей стало хорошо на душе.
Когда сестры разделись и, румяные от прогулки, водворились в детскую, Лена вдруг положила свою Розу Маше на колени и расплакалась.
— Ма-аша! — сказала она сквозь слезы. — Когда ты отдала Нелли той девочке, я решила-а…
Она решила приберечь свою куклу, чтобы отдать ее сестре. Но только сейчас слезы застревали у нее в горле, и никак не удавалось ничего выговорить. Маша догадалась и так — ведь они всегда все знали друг о друге. Она обняла Лену и тоже заплакала. В глубине души она знала, что ни одна кукла в мире не заменит и не должна заменить Нелли, и уже гордилась ее необыкновенной судьбой.
Наступил вечер. Висячая лампа в столовой разрисовала на скатерти кружевные тени от абажура. За ужином отец рассказал, что женщина приходила к нему в больницу с маминой запиской и что больную девочку еще можно вылечить. Он говорил спокойно и вдруг добавил с сердцем, неизвестно на кого рассердившись:
— Да разве, душа моя, океан ложкой вычерпаешь?
Няня тоже слушала, стоя в дверях. При словах отца она горячо сказала:
— Житья народу не стало! Заступиться-то некому.
— Сам вырастет — за себя заступится! — буркнул отец.
А потом пришло время спать. Чистя на ночь зубы, Лена с любопытством спросила няню: а кто народу житья не дает?
— Мало ли их на горбу народном, — тихо, как бы про себя, ответила няня. — Народ-то, он один работает, как пчелки в улье, а везет на себе тысячу — царь на нем едет помещик погоняет, купец обирает… Тьма их тьмущая кому охота на чужой шее сидеть да чужой хлеб огребать.
— Помнишь? Совсем как эти черные ползуны… нашейники! — шепнула Маша Лене, найдя название для страшилищ, живших в сточной воде.
Глава пятая. Нянин сундук
Однажды, войдя в детскую, дети увидели няню перед открытым сундуком. Надо вам сказать, что нянин сундук с того самого давнишнего вечера, когда дети от няни спрятались, ни разу еще не открывался. Что в нем такое было и что именно собралась она подарить племяннику, осталось для детей тайной. Можете вы себе представить, как они заволновались и заспешили к няне:
— Нюга, нюга, покажи сундук!
— Так вот сейчас и показала! — насмешливо ответила няня, задергивая сундук простынкой. — Раньше своего часу никто ничего не увидит.
— А когда наступит свой час?
— Как ступит, так и наступит.
Маша с Леной стали ластиться к няне и бочком подбираться к сундуку, да не тут-то было. Отогнала их няня, как мух, и еще на смех подняла. Впрочем, голос у няни был ласковый и многообещающий. Чуяли обе девочки, что племяннику непременно остаться без подарка, а им быть в награде, но что это такое — ни одна из них не могла догадаться.
Между тем события наступили загадочные. Ночью няня, спавшая в одной комнате с детьми, почему-то зажгла вместо лампадки ночную лампочку и поставила ее к себе на стол. Дети сделали вид, что не обратили на это никакого внимания. Потом она еще с вечера принесла в детскую неведомо зачем огромный глиняный кувшин с песком и поместила его под столом. Дети решили про себя ни за что не уснуть, а только притвориться спящими и непременно подглядеть нянины тайны.
Лежат они обе в кроватках и делают вид, что спят. Вдруг Маша слышит, что песок сыплется — тихо-тихо, такой тоненькой струйкой, что еле уху различимо. Она разомкнула ресницы и приподняла голову с подушки — видит в комнате чью-то огромную крылатую тень да склоненную спиной к детям фигуру няни. Ей стало вдруг страшно, она не удержалась и вскрикнула.
Няня сейчас же убавила свет в лампе, подошла к Маше и уселась возле кровати, как ни в чем не бывало. Крылатая тень со стены тоже исчезла. Должно быть, няня догадалась о детской хитрости, потому что подперла голову руками и стала напевать тягучим-претягучим голосом:
Сон парх, па-арх — в комнате порха-ет…Сон мах, мах — крыльями маха-ет…В один угол — мах,В другой угол — мах…На глазок — парх, на другой — пархСо глаза на глаз перепархивает.Со щеки на щеку перепрыгивает, —На тебе кроет, на тебе накрест, — Припечатывай…
И странное дело — ни Лена, ни Маша никогда не могли вынести эту тягучую песню без того, чтобы не заснуть. Маше казалось даже, что при словах «со глаза на глаз перепархивает» ее опутывает какая-то паутина, так и садится к ней на лицо, и она делала слабое усилие руками снять с себя эту паутину, да руки не слушались. Так и теперь. Ей ни за что не хотелось заснуть. Она послюнявила указательный палец и тихонько смочила себе веки, да не тут-то было! Серая, сонная паутинка закружилась в воздухе, стала осаживаться на лице крест-накрест, ресницы переплела, веки склеила, и Маша заснула.
Утром никаких следов от няниной тайны в комнате уже не было. Исчез кувшин с песком, исчезла и лампочка и сама няня. Впрочем, она скоро вошла в комнату, позевывая от бессонной ночи, и стала одевать детей.
Уже после уроков и завтрака, проводив Луизу Антоновну, няня вернулась в столовую и говорит детям:
— Маша и Лена, к вам две барышни в гости приехали. Идите в гостиную, занимайте гостей.
— Когда же они приехали, если звонка не было? — спросила Маша.
— Они дворника спросили и с черного хода пришли.
— Неправда, нюга, — ответила Лена, — кухня тоже заперта, кухарка за сметаной ушла.
— Ну, когда так, — рассердилась няня, — вас не переспоришь. Говорю, сидят две барышни. А не хотите, я их домой отправлю.
Маша и Лена отлично знали, что это одна хитрость и никаких барышень там быть не может. Но каково же было их удивление, когда, войдя в гостиную, они действительно увидели там двух барышень… Две неподвижные фигуры, ростом с моих двух сестер, чинно сидели на креслах, положив руки на ручки кресел и свесив вниз ноги. Одеты они были совсем не по-городскому — одна в красном, другая в голубом сарафане, в кокошниках и лаптях. У одной на шее был шелковый платочек, у другой — четыре ряда разноцветных бус. Лица у них были гладкие, румяные, как от мороза.
Маша и Лена сперва глядели на них издалека, а потом подошли и потрогали. Это были куклы, куклы-великаны, начиненные песком, тяжелые, большие, одного роста с детьми. Няня пришла в гостиную и торжествовала, глядя на восторг и удивление девочек:
— Вот у нас как, по-простому, по-деревенскому. Дяде крестному таких кукол по всей Москве не сыскать. В одну ночь сшила.
Пришла мама, торопившаяся куда-то в гости. Она поцеловала няню и назвала ее художником, а детям велела дать нянечке отдых, потому что она не спала из-за них всю ночь.
— Я еду в гости, — сказала она виновато, — папа тоже сегодня не приедет. Вы пообедайте одни пораньше. Смотрите ведите себя умницами. Играйте с новыми куклами, да не тормошите их очень-то, а то они песком заплачут. Маша, даешь мне слово быть без меня умницей?
— Даю, мамочка!
— Ну, смотри.
Она поцеловала обеих девочек и уехала. Маше и Лене предстояло остаться одним целый длинный вечер. Сказать по правде, они не только радовались новым куклам, но и немножко их побаивались. Уж очень-то куклы были большие и неподвижные. В том, как они сидели, было что-то совсем живое. Няня нашила им купленные на Сухаревке головы с длинными волосами и красными губами сердечком. Глаза их смотрели пристально и неотступно.
— Я боюсь, — тихо сказала Лена, прижавшись к Маше.
— Молчи, молчи, у меня предчувствие! — ответила Маша, обнимая Лену за шею. — Сегодня это выяснится, вот увидишь.
— Что? Скажи, что?
— Волшебное выяснится. Ты думаешь, мы с тобой мамины и папины? Ошибаешься. Это только хитрость. Я притворяюсь маминой дочкой, и ты тоже притворяешься. Скажи по чести, ведь притворяешься?
