Георгий Полонский - Медовый месяц Золушки
- Поясной. Нет, пардон, - чуть выше коленок. А то, что ниже - у тебя в руках. Так что практически принцесса Юлиана тут вся.
- Вся или кусками - зачем она мне?! Отец? Ну посуди сам…
И тогда, с шаловливым румянцем, проступающим на желтоватом лице, король рассказал: принцесса Юлиана родилась, когда шел к концу очень важный для пухоперонцев визит Алкида Второго в Фармазонию. Был пир в честь такого события, оба короля захмелели прилично и сосватали своих деток: Лариэля, которому годика четыре было тогда, и Юлиану, которая только-только явилась на свет… Казалось бы, шутка, пустяки, издержки слишком щедрого застолья? Но теперь свояченица Гортензия и некоторые министры хором уверяют короля, что никакая это не шутка была… что Балтасар прекрасно помнит, как они с Алкидом ударили тогда по рукам…
- Ах, вы ударили? - воскликнул Лариэль, не очень-то одобрительно глядя на папу. - И тем не менее, - забери от меня эту ногу! Ног больше ни от кого не принимать!
Король торопливо говорил, что и не ждал от сына другого ответа… что Анна-Вероника - такая прелесть, какие еще могут быть конкурсы… Так он и заявит министрам и свояченице…
- Прямо, без выкрутасов и недомолвок! Нечего нам, понимаешь, рты разевать на чужое! Богат Балтасар? В передовые короли выбился? И на здоровье! А зато у нас в Пухоперонии полным-полно рыжиков в этом году! Кто-то докладывал об этом. Серьезно, - небывалый урожай этих рыжиков! И очень голосистые соловьи да малиновки! - так подбадривал себя Алкид Второй Уступчивый. А напоследок переспросил:
- Так я уношу это все? Или взглянешь на портрет все-таки?
Лариэль отвечал: незачем, он вообще плохо верит придворным живописцам, льстивые портреты у них… А самое главное - что лучше его принцессы не было, нет и не будет!
Король благодарил сына: дух его, который до этой беседы был хлипкий, весь в сомнениях, теперь значительно окреп, и уходит папа с гордостью за Лариэля: вчерашний ветрогон сегодня очень напоминает мужчину!
Почему-то здорово устали за эти полчаса и Лариэль и Золушка.
После ухода Его Величества они целую минуту молчали и усмехались про себя…только каждый - своим мыслям. А потом он позвал ее и опять попросил, чтобы оделась она к завтраку, как подобает принцессе: дико ему видеть холщевый этот маскарад на своей жене!
Затем он сам заговорил о том, про что хотел сказать с самого начала: ночь у них прошла совсем не так, как многие подумали и как должна была пройти. Принц смущался, просил прощения… Дело было вот в чем: все эти дни перед свадьбой, когда искали невесту по всей Пухоперонии, когда напяливали одну туфельку на тысячи ножек и ножищ, - принц не смыкал глаз: ведь руководил-то поисками он лично, и не из дворца, а прямо на местах… Очень умаялся. И в три часа ночи, когда их оставили в спальне одних, он уснул, едва коснувшись подушки. Вырубился. И спал до утра, будто забыв, что юная жена - рядом…
Золушка не понимала, в чем он кается так.
- Я ж видела эту твою усталость… и нечего объяснять. Все это пустяки, наговориться и днем можно…
- Наговориться! - принц засмеялся и несколько раз восхищенно повторял это слово. - Нет, ты ангел у меня! Дай я обследую твои лопатки: нет ли там крылышек?
…А через несколько минут их вспугнула тревога, поднятая кем- то из слуг. Папа-король, оказывается, пошел отсюда к свояченице Гортензии (это по другой лестнице надо было подняться немного), по пути он с пристрастием разглядывал присланную ногу и - споткнулся… Ногу он сломал - и если бы ту, гипсовую, чужую! Нет, перелом - причем двойной, жутко болезненный - случился у самого короля, с его личной ногой, которая была вообще вне конкурса! Его Величество умудрилось покатиться, пересчитать затылком десяток ступеней и теперь лежало без сознания. Во дворце вместо вчерашнего веселья воцарилась особая медицинская тишина.
- Недобрый какой-то знак подает судьба, - думала Золушка, и сердце ее сжималось от неясных предчувствий… Почему так скоро… за что? Если счастье с чудесной книгой сравнить, - она дальше первой страницы еще и не листала… Несправедливо. Может, обойдется все-таки?
Глава третья.
Про гусей и гусятину, про Совет Короны и творожок, за который надо платить, и весьма дорого…
Возможно, вы не увидели никакого особого смысла в названии этой страны - Пухоперония. А любому здешнему школьнику он был яснее ясного, этот смысл. "Да от гусей это слово пошло… От кого ж еще-то? Все у нас - от гусей…" - сказал бы школьник, скучая и сплевывая от досады непонятно на что…
Вот так. Если в жизни древнего Рима была какая-то историческая роль у этой птицы, то для Пухоперонии она еще и огромную хозяйственную роль играла, и экологическую, и бюджетно- финансовую, и внешнеторговую, и культурно-фольклорную, и эстетическую, и даже религиозно-философскую (я не шучу), и нравственную, и воспитательную, и, кажется, почти мистическую! - хотите верьте, хотите - нет… В общем, не зря средний школьник закатывает от скуки глаза: устанешь перечислять все гусиные роли! А зануды-учителя требовали и перечислить, ни одной не забыв, и объяснить каждую!
Если перед вами был герб королевства, - кто на нем бросался в глаза? Правильно. Он самый… Богатство страны привыкли здесь измерять - чем? Поголовьем гусей. Любой экипаж обязан был дожидаться почтительно, если дорогу пересекал неспешный гусиный выводок… Даже если обнаглевшие птицы нарочно шли вразвалочку, издевательски испытывая терпение людей и коней.
По традиции гусь вышивался на скатертях, простынях, салфетках, ковриках, на фартучках горничных и официанток… Хозяин любого кабачка не раздумывал, чье изображение должно быть на его вывеске! Да и художники, изготовлявшие такие вывески, ничего другого и не пробовали рисовать, и не умели… На офицерских эполетах даже красовался опять-таки - кто? Да он же, он… любимый и постылый!
Это ничуть не мешало пухоперонцам ощипывать своих кумиров и жарить их, и фаршировать их яблоками, и употреблять их с кислой капустой… Вас приглашали на обед - и можно было не гадать, что будет подано как коронное блюдо. Ничего вкуснее не знали пухоперонцы, но - правда превыше всего! - но и надоело им любимое блюдо чертовски, хуже горькой редьки опротивело… Главным предметом домашней утвари у всякой здешней хозяйки была, конечно, гусятница. Но как же хотелось ее вышвырнуть иногда!… Пухоперонские желудки еле-еле выдерживали давящую послеобеденную тяжесть от коронного блюда, вред от этого горячего жира… Три года назад в одной осмелевшей газете (потом ее закрыли) промелькнуло даже выражение: "гусиный террор"!
В мае мы с вами обычно отплевываемся от тополиного пуха, а в этом королевстве все 12 месяцев и в глаза и в ноздри и в уши лез, то и дело на язык попадался пух известно какой, - произносить, и то скучно… Просим прощения: может, и утомительное получилось вступление, но без него мы рискуем дальнейшего не понять.
* * *Словом, стоящие ближе всех к трону нервничали. Рядовое население еще и понятия не имело, отчего надо нервничать, и надо ли вообще, но эти, все знающие раньше и подробнее, - эти уже напряглись!
А новости на этот раз были политико-продовольственные, они касались каждого - через личный его желудок. Известно ведь: бурление в собственном желудке заглушает для большинства артиллерийскую пальбу в чужих краях, грохот тамошних землетрясений и вообще что угодно: это там где-то, а я тут, и я у себя один, ненаглядный…
Министр эстетики Фуэтель объяснял маркизу Посуле:
- Блюдечко свежего творога и кофе с рогаликом - вот и весь мой завтрак! Скромно, не правда ли? Неприхотливо. И так уже восемнадцать лет… И вдруг говорят: не будет больше творога, сочиняйте себе другие завтраки!
- Да, это обидно, - согласился маркиз. - Но почему?
Фуэтель поглядел на него с сожалением: вся библиотечная зала во дворце, где будет Совет Короны, уже час гудит от скверных известий, а этот глазами хлопает, ни о чем не слыхал…
- Потому, маркиз, что эти 18 лет мы ели творожок, оказывается, бесплатно, а должок наш все рос!
- Виноват… кому должок?
- Фармазонии! Кисломолочные острова - они чьи по-вашему? А теперь они якобы заявили: попользовались - и баста! Теперь прикиньте, с чем мы останемся. Сплошная гусятина - какой желудок это выдержит? Мой - точно не сможет!
- Виноват… они на что-то рассердились?
- Еще бы! Фармазонский посол дважды приходил за ответом - и не был принят! - на этих словах Фуэтель деловито нахмурился, щелкнул крышкой карманных часов, изобразил на лице, что его ужаснул бег стрелок - и отошел.
В другом углу одна старая фрейлина пытала генерала по фамилии Гробани - ответчика за всю оборону страны, между прочим:
- Нет, извольте мне растолковать, генерал: простокваши это тоже касается?
- Всего, всего касается, мадам! Тут в чем штука вся? Кисломолочные острова могли бы стать нашими. Они даются за принцессой Юлианой, это часть ее приданого… А на нет - и суда нет! Без Юлианы мы не получим ни творога, ни простокваши, - ни одного черпака, мадам! Граница уже на замке!
