Вильгельм Гауф - Человек-обезьяна
Грюнвизельцы немало стыдились перед всей страной. Их утешением было то, что все это произошло неестественно. Но больше всего стыдились молодые люди в Грюнвизеле, потому что они подражали дурным привычкам и манерам обезьяны. С этих пор они уж не облокачивались, не качались вместе со стулом, молчали, пока их не спросят, сняли очки и были вежливы и учтивы, как прежде; а если кто когда-нибудь опять усваивал такие дурные и смешные манеры, то грюнвизельцы говорили: «Это обезьяна». А обезьяна, которая так долго играла роль молодого господина, была отдана ученому, имевшему кабинет редкостей природы. Он пускает ее ходить по двору, кормит и, как редкость, показывает ее всякому иностранцу; там ее можно видеть еще и теперь.
Когда раб окончил, в зале поднялся смех, и молодые люди тоже засмеялись.
– Однако среди этих франков есть, должно быть, странные люди! Право, мне приятнее быть у шейха и муфтия в Александрии, чем в обществе главного священника, бургомистра и их глупых жен в Грюнвизеле! – заметил один из них.
– Ты, конечно, сказал верно, – отвечал молодой купец. – Мне не хотелось бы умереть в Франкистане. Франки грубый, дикий, варварский народ, и для образованного турка или перса, должно быть, ужасно жить там.
– Вы скоро услышите это, – пообещал старик. – Как мне говорил надсмотрщик рабов, о Франкистане много расскажет тот красивый молодой человек, потому что он долго пробыл, там, хотя по своему происхождению он мусульманин.
– Как? Тот, который в ряду сидит последним? Право, грех, что шейх отпускает его! Это самый красивый раб во всей стране. Взгляните только на это мужественное лицо, на этот смелый взгляд и красивую фигуру. Ведь шейх может дать ему легкие занятия. Он может назначить его отгонять мух или приносить трубку. Исполнять такую обязанность – пустяки, а право, такой раб – украшение всего дома. Он у него только три дня, и шейх отпускает его? Это глупость, это грех!
– Не порицайте же того, кто мудрее всего Египта! – сказал старик с ударением. – Разве я вам уже не говорил, что шейх отпускает его, думая заслужить этим благословение Аллаха! Вы говорите, что он красив и хорошо сложен, и говорите правду! Но сын шейха – да возвратит его скорее Пророк в отцовский дом! – сын шейха был красивым мальчиком и теперь должен быть тоже большим и хорошо сложенным. Так шейх должен беречь золото и отпускать дешевого, уродливого раба, в надежде получить за него своего сына? Если кто на свете хочет что-либо сделать – тот лучше совсем не делай или делай хорошенько!
– Но посмотрите, взоры шейха все время устремлены на этого раба. Я замечал это уже весь вечер. Во время рассказов его взор часто устремлялся туда и останавливался на благородных чертах отпускаемого на волю раба. Все-таки ему, должно быть, немного жаль отпускать его!
– Не думай так об этом человеке! Ты думаешь, что тысячи туманов жаль тому, кто каждый день получает втрое больше? – сказал старик. – А если его взор с грустью останавливается на этом юноше, то он, вероятно, думает о своем сыне, который томится на чужбине. Он, вероятно, думает, нет ли там, может быть, сострадательного человека, который выкупил бы его и отослал к отцу.
– Вы, пожалуй, правы, – отвечал молодой купец, – и мне стыдно, что я думаю о людях всегда только дурное и неблагородное, тогда как вы скорее допускаете хорошее мнение. А все-таки люди обыкновенно бывают дурны! Разве вы тоже не нашли этого, старик?
– Именно потому, что я не нашел этого, я охотно думаю о людях хорошее, – отвечал старик. – Со мной было то же, что с вами. Я жил так изо дня в день, слышал о людях много нехорошего, должен был сам на себе испытать много дурного и стал считать всех людей злыми созданиями. Но вот мне пришло в голову, что Аллах, который столь же справедлив, как и мудр, не мог бы допустить, чтобы на этой прекрасной земле жил такой отверженный род. Я стал размышлять о том, что видел, что пережил, и что же – я замечал только зло и забывал добро. Я не обращал внимания, когда кто-нибудь совершал милосердный поступок, я находил естественным, если целые семьи жили добродетельно и были праведны. Но всякий раз, когда я слышал злое, дурное, я хорошо сохранял это в своей памяти. Тогда я стал смотреть вокруг себя совсем другими глазами. Я радовался видя, что добро встречается не так редко, как я думал сначала, я замечал зло меньше или оно не так бросалось мне в глаза, и таким образом я научился любить людей, научился думать о них хорошее, и в течение долгих лет ошибался реже, когда о ком-нибудь говорил хорошее, чем тогда, когда считал его скаредным, подлым или безбожным.
При этих словах старика прервал надсмотрщик рабов, который подошел к нему и сказал:
– Господин, александрийский шейх Али Бану с удовольствием заметил вас в своей зале и приглашает вас подойти к нему и сесть около него.
Молодые люди были немало изумлены честью, предстоявшей старику, которого они сочли за нищего. Когда он пошел, чтобы сесть к шейху, они остановили надсмотрщика рабов, и писатель спросил его:
– Заклинаю тебя бородой Пророка, скажи нам, кто этот старик, с которым мы говорили и которого шейх так уважает.
– Как! – воскликнул надсмотрщик рабов и от удивления всплеснул руками. – Вы не знаете этого человека?
– Нет, мы не знаем, кто он.
– Но я уже несколько раз видел, как вы разговаривали с ним на улице, и мой господин, шейх, тоже заметил это и только на днях говорил: «Это, должно быть, славные молодые люди, которых этот человек удостаивает разговора».
– Ну так скажи же нам, кто это! – воскликнул молодой купец в сильном нетерпении.
– Ступайте, вы хотите только одурачить меня, – отвечал надсмотрщик рабов. – В эту залу обыкновенно никто не входит, кто не приглашен особо, а сегодня старик велел сказать шейху, что приведет с собой в его залу нескольких молодых людей, если это удобно шейху, и Али Бану велел сказать ему, что он может распоряжаться его домом!
– Не оставляй нас дольше в неведении. Клянусь жизнью, я не знаю, кто этот человек! Мы случайно познакомились с ним и стали разговаривать.
– Ну, тогда вы должны считать себя счастливыми! Ведь вы говорили с ученым, знаменитым человеком, и поэтому все присутствующие оказывают вам уважение и удивляются. Это не кто иной, как ученый дервиш Мустафа!
– Мустафа! Мудрый Мустафа, который воспитал сына шейха, который написал много ученых книг и совершил большие путешествия во все части света? Мы говорили с Мустафой? И говорили так, как будто он один из нас, даже совсем без всякого почтения!
Молодые люди продолжали разговор о сказках и о старике дервише Мустафе. Они чувствовали себя немало польщенными, что такой старый и знаменитый человек удостоил их своим вниманием и даже часто говорил и спорил с ними. Вдруг к ним подошел надсмотрщик рабов и пригласил их последовать за ним к шейху, который желает говорить с ними. У юношей забилось сердце. Они никогда еще не говорили с таким знатным человеком, даже и наедине, еще меньше в таком большом обществе. Однако они собрались с духом, чтобы не показаться глупцами, и последовали за надсмотрщиком рабов к шейху. Али Бану сидел на богатой подушке и пил шербет. Направо от него сидел старик. Его убогая одежда лежала на великолепных подушках, а свои жалкие сандалии он поставил на богатый ковер персидской работы, но его прекрасная голова, его взор, исполненный достоинства и мудрости, показывали, что он достоин сидеть около такого человека, как шейх.
Шейх был очень угрюм, и старик, по-видимому, утешал и ободрял его. Юношам показалось даже, что в их приглашении к шейху заметна хитрость старика, который хотел, вероятно, развлечь печального отца разговором с ними.
– Милости просим, молодые люди, – сказал шейх. – Пожалуйте в дом Али Бану. Вот мой старый друг заслужил мою благодарность, приведя вас сюда. Но я немного сердит на него за то, что он не познакомил меня с вами раньше. Кто же из вас молодой писатель?
– Я, господин, и я к вашим услугам! – сказал молодой писатель, скрестив на груди руки и низко поклонившись.
– Так это вы очень любите слушать повести и читать книги с прекрасными стихами и изречениями?
Молодой человек испугался и покраснел, потому что ему пришло в голову, как он тогда при старике порицал шейха и говорил, что на его месте велел бы рассказывать себе или читать вслух из книг. В эту минуту он очень рассердился на болтливого старика, который, наверно, все передал шейху, бросил на него злой взгляд и затем сказал:
– Господин! Правда, что касается меня, я не знаю более приятного занятия, как проводить день таким образом. Это образует ум и занимает время. Но каждый на свой образец, и поэтому я, конечно, никого не порицаю, кто не…
– Хорошо, хорошо! – смеясь прервал его шейх и кивнул подойти второму юноше. – Кто же ты? – спросил он его.
– Господин, по своему занятию я помощник врача и уже сам вылечил нескольких больных.
