Гру Дале - Черт-те что, или Праздник первого зуба
Пока они ели суп да кашу, Бамбуль рассматривал своё семейство. У ядовито-жёлтого Баввана исполосованы шея и спина — следы его любимой потешной порки. Сурово-красная мамаша Бажаба помрачнела лицом от глубоких раздумий. Злыдневна достала из загашника стоножек и посыпала ими свою порцию для вкуса. Она жадничает и ни с кем лакомством не делится. Когда Бавван попытался схватить сбежавшую с её тарелки стоножку, тут же схлопотал ложкой по лапе. Бамбуль вздохнул и посмотрел на папу, колдовавшего над серной подливкой. Она сегодня не удалась, пошла комками, и мамаша успела уже трижды высказаться по этому поводу, а теперь вот оскалила острые зубы и в страшном раздражении раздирала лапы когтями.
Бамбуль смотрел на своих родичей и думал о том, что у каждого ведь тоже, наверно, есть своя мечта, каждый из них тоже втайне грезит о каком-то прекрасном подарке. Хотя трудно представить себе, о чём именно. Разве что про Баввана легко догадаться: этому наверняка нужна палица с шипами, чтобы лупить Бамбуля по голове. Всё-таки хорошо, что не все желания исполняются, подумал Бамбуль и отодвинулся подальше от братца, который и за ужином времени даром не терял и успел уже несколько раз щипнуть Бамбуля в наказание за проделку с золой и несколько раз поцарапать просто так, для смеха.
Бамбуль грустно вздохнул и проглотил ещё немного вязкой каши. Потом он ловко сбросил под стол червячка, выползшего из тарелки, и подумал, что каждый знает только свои мечты. Вот Бамбулю, например, надо всего ничего: лишь бы у него выпали молочные зубы и он мог всю ночь спокойно спать на мягком и просыпаться без шишек и ссадин на голове. Неужели он хочет слишком многого? Бамбуль сглотнул ещё раз, проталкивая в себя кашу, и встретился взглядов с бабушкой.
Злыдневна смотрела на него поверх миски с кашей. Она кивнула ему и подмигнула. Откуда-то изнутри её чернющего глаза выскользнула капелька света и, превратившись в маленький шарик, некоторое время скакала между ними, как летучий огненный попрыгунчик. Бамбуля бросило в жар. Бабушка всё о нём знает. Она его понимает. Сразу стало как-то легче жевать кашу.
Но тут бабушка запустила палец в ухо и вытащила заползшую туда длинную стоножку.
Она тут же положила её в рот и раскусила.
Послышался хруст и скрип. Бавван повернулся к Бамбулю, сузил свои глазки, наморщил нос и раздул ноздри. Бамбуль тут же отвёл глаза, да поздно.
— Ты чего на меня таращишься? — закричал Бавван и столкнул Бамбуля на пол.
— Ничего, — ответил Бамбуль поднимаясь.
— И думать не смей, немочь бледная! — прошипел Бавван. — Сначала дождись, чтоб у тебя зубы поменялись, — сказал он, разевая рот и выставляя напоказ свои новые кривые, острые жёлтые зубы.
Бамбуль уполз к себе. Лёг на жёсткий неровный выступ. Положил голову на шершавый неровный камень. Потом с досадой отшвырнул его и положил под голову руку. Шея, конечно, затечёт и утром будет болеть. Но лучше так, чем раны на голове.
Глава 3
Засохшая земляная голова
День катился за днём, и они исчезали в черноте подземья, там, где грямлокки и бряклокки забиваются в свои норы так глубоко, что под их напором трескаются стены. Бамбуль перестал различать дни недели и не всегда знал, земледень сегодня, или камнедень, или вовсе крысень. Наступило и прошло Серное воскресенье. Всё было как всегда: купание в пузырящейся сере, жуткий запах тухлых яиц, беготня по углям и кувыркание через костёр. У Бамбуля после ныряния в кипяток всё ещё бегали мурашки по всему телу, гноилась спина и болели следы от когтей кузенов и кузин.
К примеру, один из этих троюродных братцев сейчас с помощью острого камня рубит напополам червячков, которых Бамбуль так ловко спас за едой. Сколько ни пытался Бамбуль его отвлечь, этот вредный тип только щерил зубы, обнажая сплошные дыры на месте выпавших молочных зубов. Хотя этот братец намного младше Бамбуля. В конце концов Бамбуль поплёлся к себе вязать узлы на хвосте и вздыхать так тяжело и горестно, что я, пожалуй, даже и не буду пытаться описать это.
Спать по ночам без камня-подголовыша оказалось не лучше, чем на нём. Чертовски больно и так и этак. Хрящи хрустят, шею ломит, бока болят, синяки саднят. Бамбуль так зубами скрипел — аж горы окрестные потрескались. Хуже этих мучений только родня: бесчисленные тётушки, и пять бабушек, и кузины прилипчивые. Ни одна из них не прошла мимо спокойно, все по очереди залезли к нему в рот (дыша в лицо мерзейшим запахом), подёргали его зубы, повздыхали и покачали головами: такой большой, а зубы не меняются. Это что-то ненормальное. Противоестественное. Позор всей семьи. У Бамбуля до сих пор горело лицо от их причитаний и тухлого запаха. Рот сводило от колючих взглядов всех этих кузин-кузенов. А один из них улучил момент и прошипел Бамбулю прямо в ухо:
— Человек ты. Вот ты кто. Подменыш!
А может, и правда он тут всем неродной? Скатился сверху, как корешки иногда скатываются, а мамаша Бажаба и папаша Бабадур подобрали его. И поэтому ему не спится на подголовыше. Потому, что его голова создана для чего помягче, для подушечки например.
А вдруг он и вправду человек? Люди такие неженки, рассказывал Ибн-Кошмарыч. У них не шкура, а кожица тонюсенькая. Они натягивают на себя какие-то тряпочки, которые развеваются на ветру, а на ноги надевают специальные наножники, чтобы защитить ступни от ссадин и царапин. Бамбуль даже закашлялся, пряча смех. Это ж как они живут-то, бедолаги! Просто какие-то мешочки, а не люди. Одно неловкое движение — и всё: кожа порвётся, и вся кровь вытечет наружу. Так вот почему, догадался Бамбуль, им так важно, чтоб всё было гладеньким и мягоньким.
Тут на Бамбуля напала толпа кузин и кузенов. С криками «Вот он где прячется!» они взобрались к Бамбулю на лежанку и стали ползать по нему, щекоча его и царапая ему спину. Он не спихнул их и не надрал им хвосты, хотя и сомневался, что ему хватит терпения надолго. Он наблюдал за тем, как мамаша Бажаба ругает почём зря виновато сжавшегося на камне папу. Он недокладывает фосфора в еду, утверждала мамаша. Вот почему у Бамбуля никак не поменяются зубы. Так все тётушки говорят, и нечего спорить. Короче: если ко Дню кипящей лавы зубы Бамбуля по-прежнему будут стоять как вросшие, придётся их вышибать. «Да-да, — сказала мама, — придётся взять камень и вдарить хорошенько ему по зубам».
Бамбуль весь покрылся мурашками, а по бокам так просто крупными пупырышками. Папа Бабадур молчал. Сидел, втянув голову в плечи, и слушал мамины наставления. Папочка, не молчи, мысленно умолял его Бамбуль, скажи ей что-нибудь. Да где там! Бабадур только выдёргивал волоски из своих торчащих коленок и оттягивал шкуру, делая вид, что ничего не слышит.
Все следующие дни Бамбуль думал только об одном: что накануне праздника лавы папа с мамой выбьют ему зубы. Камнем. Он считал оставшиеся деньки, но больше их не становилось. Наоборот. И было-то сперва всего двадцать, а потом и того меньше. А лава подступала всё ближе. Во всех впадинах пузырилось и булькало, уровень красной расплавленной массы поднимался час от часу, и праздник надвигался с пугающей быстротой. Папа добавлял в еду столько фосфора, что она светилась, а куски фосфора застревали в зубах и придавали еде вкус горького лекарства. Но всё без пользы дела — зубы и не думали шататься.
Бамбуль перестал спать по ночам. Глаза у него сделались краснее шкуры, и он даже днём всхрапывал и всхлипывал при каждом вздохе. Это надо додуматься? Выбивать зубы камнем! От одной мысли об этом у него начинало чудовищно ломить челюсть.
Наконец осталась последняя неделя. Ручейки лавы до краёв заполнили все канавки и ямки, она распирала подземье изнутри. Подошва горы ходила ходуном, из-за качки стало трудно передвигаться, а на голову сыпались мелкие камешки. Папа не успевал сметать камни в кучи и вытаскивать их вон. Вообще, когда лава закипает, это опасно. Если не уследить, под напором лавы рухнут стены и своды. Она сметёт всё, что было, и проложит новые пути. Поэтому у мамаши Бажабы забот невпроворот. Она отвечает за вентили и за то, чтобы вовремя выпустить лишний пар из недр земли на поверхность. А люди, разморённые жарким ветром, скидывали тёплые куртки и только диву давались: это же надо, зима почти, а теплынь, как весной, уже и фиалки распустились.
И вдруг среди бульканья и шипения Бамбуль услышал в чёрном коридорчике, ведущем к серной купальне, какой-то стук. Что-то ударилось и отозвалось эхом. Бамбуль замер и прислушался. Он сразу понял, что грядут великие события. Такой стук — это не простой бряк или шмяк, а очень даже особенный: так бумкают вещи, провалившиеся сквозь землю. Может, конечно, это гнилушка, камень или дохлый барсук. А вдруг это что-нибудь из человеческого хозяйства? «Вдруг это настоящая ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ВЕЩЬ?» — подумал Бамбуль, и у него даже голова закружилась.
