Коллектив авторов - 100 сказок народов мира
– Судья Азирбин-Бэн-Асман совершенно прав. Следует сказать так: «Хан Магомет-Бэн-Ахмет виновен в том, что взял без спроса осла у крестьянина Абдурахмана». Так будет лучше!
– Позволь, почтенный Тамбэн-Бэн-Абдалла! – с живостью воскликнул сановник Абдрохаман-Бэн-Бамба. – Отпуская яд, надо взвешивать каждую крупинку. Слово – яд. И мы должны взвешивать каждое слово. Почему же непременно: «у крестьянина Абдурахмана». Хан Магомет мог и не знать, что осел принадлежит именно Абдурахману. Он взял просто чужого осла. Так и скажем: «Виновен в том, что взял без спроса неизвестно кому принадлежащего, чужого осла!»
Все согласились было, но хан Али-Бэн-Ивесси воскликнул:
– Стойте, почтенное собрание! «Неизвестно кому принадлежащего». Это уж меняет дело! Неизвестно кому принадлежащая вещь. Это находка! И хан Магомет-Бэн-Ахмет виновен «в утайке находки, неизвестно кому принадлежащего, чужого осла»!
– Верно! Верно! – послышалось было среди сановников, но их остановил Ахаба-Бэн-Мохаддин:
– Сановники! Это уже несправедливо! Хан Магомет взял не чужого осла. Раз осел был находкой, половина принадлежала нашедшему. Значит, хан Магомет взял не чужого осла, а только не совсем своего. Это разница! Он принял не совсем своего осла за своего. Это большая ошибка! Хан Магомет-Бэн-Ахмет должен лучше знать своих ослов! И не ошибаться!
Судья Азирбин-Бэн-Асман вскочил даже с места:
– Вот, вот! Скажи, что ты ешь, почтенный Ахаба-Бэн-Мохаддин, что ты такой умный? Скажи, чтобы и я поел этого блюда! Кражи, следовательно, совсем не было! Хан Магомет виновен только в том, что он сам не знает своих ослов.
И совет сановников единогласно постановил:
– Разобрав все подробности дела, признать хана Магомета-Бэн-Ахмета виновным в том, что он не знает своих ослов. Ввиду же того, что это незнание повело к тяжелым последствиям для крестьянина Абдурахмана, предать хана Магомета верховному суду.
Верховный суд собрался, грозный, как всегда. Перед судом стояла плаха. Около нее стоял палач с остро наточенной секирой. Его помощники держали наготове заостренные и обитые железом колья.
Но хан Магомет-Бэн-Ахмет вошел в это грозное судилище с гордо поднятой головой, со смелым взглядом, как человек, у которого в карманах нет ничего чужого. Старейший из судей сказал:
– Хан Магомет-Бэн-Ахмет, сын хана Саида-Али-Бэн-Омара, ты обвиняешься в том, что не знаешь своих ослов. Это причинило тяжелое несчастье крестьянину Абдурахману, который, благодаря твоему незнанию, должен умирать с голода. Так обвиняют тебя люди. Обвиняет ли тебя твоя совесть?
Хан Магомет с достоинством поклонился судьям и ответил:
– Нет! В том, что крестьянин Абдурахман, когда у него взяли осла, помирает с голода, я не виноват: не моя вина, что у него, кроме осла, ничего не было. В том же, что я не знаю своих ослов, я виноват не больше, чем вы. Сделаем опыт. Прикажите смешать вместе все стада ваших ослов. И пусть каждый из вас отберет своих. Всякий, который чужого осла примет за своего, платит большой штраф. А все ослы, которые не будут опознаны их хозяином, идут в пользу шаха. Желаете?
В верховном суде все переглянулись. Хан Магомет улыбнулся:
– Почему же, в таком случае, вы судите меня, а не я – вас?
Старший из судей спросил его:
– А сколько у тебя ослов?
Хан Магомет ответил:
– Пятьсот.
Верховный суд вынес приговор:
– Принимая во внимание, что невозможно знать в лицо 500 ослов, признать хана Магомета-Бэн-Ахмета оправданным.
Хан Магомет отправился к великому визирю, поклонился ему и сказал:
– Правосудие изрекло свое слово. И все ли должно пред ним преклониться?
– Все! – твердо отвечал великий визирь.
– Даже клевета?
– Как низкая гадина, она должна ползти по земле, пока ее не раздавят пяткой.
– Почему же я не вижу ползущего у моих ног Абдурахмана? воскликнул хан Магомет. – И почему же твоя пятка не раздавит его? Он обвинил невинного, – это доказал суд, оправдавши меня. Ты справедлив. Ты не отказал в правосудии крестьянину Абдурахману. Надеюсь, ты не откажешь в справедливости хану Магомету.
Великий визирь воскликнул:
– Ты прав! Я требовал правосудия, но и сумею заставить его уважать, когда оно пришло.
Он приказал немедленно привести Абдурахмана. Но Абдурахман, оказалось, скрылся.
– Он бежал в тот же самый день, как ты приказал отдать под суд хана Магомета! – донес посланный.
– И о нем нет ни слуха ни духа? – спросил великий визирь.
– Убегая, он оставил письмо домашним. «Дорогие мои, – писал Абдурахман своим близким, – завтра, с рассветом, увидев, что меня нет, вы спросите с горем и недоумением: почему же Абдурахман бросил свой бедный, милый дом, близких, которых он любил, деревню, в которой родился, страну, населенную его народом? И когда же? В тот день, когда его злодей, когда хан Магомет отдан под суд? На это я вам отвечу старой сказкой. Лисица встретила на опушке леса зайца. Заяц летел сломя голову из родного леса. «Что случилось?»– спросила лисица. «И не говори! – ответил заяц. – Большое горе: пришли люди, убили волка!» «Тебе-то что? Разве ты так любил волка?» – «Любил! Тоже скажешь! Первый лиходей! Деда, прадеда, пра-пра-пра-прадеда разорвал. Всех моих близких!» – «Чего ж тебе так волноваться?» – «Не понимаешь! Раз уж волка – и того убили, – чего же, значит, зайцу-то ожидать?» Вот почему я бегу из моей страны, мои близкие. Раз самого хана Магомета отдали под суд, чего же Абдурахману ждать?
Великий визирь выслушал письмо. Долго гладил бороду. И сказал:
– Да!.. Сановников не надо отдавать под суд. Это пугает простой народ.
ЗЛОУМЫШЛЕННИК
Персидская сказка
К великому визирю Абдурахман-хану пришел его верный слуга Ифтагар, поклонился в ноги и сказал:
– Для ветра нет заслуги, если он пахнет цветами. Но и не его вина, если он пахнет навозом. Все зависит, откуда он дует. Не может ветер пахнуть цветами, если он дует от навозной кучи. Я приношу плохие вести потому, что прихожу из плохого места.
Великий визирь сказал:
– Не бойся и говори.
– Будучи назначен твоей мудростью следить за тем, что не только говорят, но и думают в народе, – я зашел, по долгу службы, в кофейню, которую содержит некто Саиб на Большом Базаре, и, в интересах государства, стал есть плов с изюмом и бараниной. Другие персы делали для своего удовольствия то же, что я делал из ревности к службе. Ели плов, пили кофе, лакомились фруктами и рахат-лукумом, слушали музыку и смотрели на ученого медведя. Но один из них, по имени Садрай, – он учит в школах и преподает святой закон маленьким мальчикам, – начал громко говорить о твоей милости.
– Громко говорить обо мне? Хвалил?
– Как должно быть у доброго перса, – мой язык в ссоре с ушами. И никогда не повторит того, что слышал.
Великий визирь сказал:
– Ветра не накажу. Говори!
– Он говорил… Он говорил, что твое могущество – вор!
– Гм! – произнес великий визирь. – Но добрые персы ему не поверили?
– Увы! – вздохнул Ифтагар. – Негодяй говорил с таким красноречием, с каким дай аллах всякому персу хвалить свое начальство. К тому же он слывет в народе человеком столь же праведным и добродетельным, сколь ученым и мудрым. Ему поверили все. И в кофейне в один голос повторяли: «Великий визирь»… ты сам знаешь что. Слушая это, я страшно огорчился. Чтобы какие-нибудь гуляки, проводящие свое время в том, что они смотрят на танцующих медведей; обжоры, которые едят пригоршнями плов с бараниной; праздные люди, целый день сидящие в кофейне, – чтобы такие даже люди смели говорить о твоей милости, будто ты… я сказал, что. Я так встревожился, что нашел необходимым донести тебе.
Великий визирь сказал:
– Хорошо! Пожар, когда о нем знают в самом начале, наполовину уж погашен.
Он позвал к себе начальника стражи и сказал:
– Отправляйся сейчас в кофейню Саиба, на Большом Базаре. Все кушанье, которое там найдете, съешьте. Деньги, которые найдете в выручке, возьми себе. Кофейню закрыть. А шляющегося туда учителя Садрая немедленно арестовать и посадить в тюрьму! Будут знать, как учить гуляк говорить гадости про свое начальство!
Не прошло и получаса, как начальник стражи явился и сказал:
– Доношу, что приказание исполнено. Саиб разорен. Садрай – в тюрьме. Мое донесение – это гром, молния поразила уже виновных. Таково должно быть правосудие.
Великий визирь успокоился:
– Дурной цветок уничтожен, и с самым горшком.
Прошло две недели.
Проходя по базару, Ифтагар услышал громкий спор двух торговцев, по обязанности своей заинтересовался, остановился и прислушался.
Один торговец упрекал другого в том, что тот, продавши ему десяток огурцов, обсчитал на две штуки.
– Ты – вор! – кричал обиженный.
Но обсчитавший только улыбнулся на такое оскорбление.
– В другое время я, может быть, взял бы тыкву и ударил тебя по голове, чтобы ты не ругался так скверно. Но теперь в слове «вор» нет ничего оскорбительного. Это все равно, что назвать меня «великим визирем». Если уж самого великого визиря зовут вором, то как же еще титуловать меня? Раз сам великий визирь – вор, нам, простым смертным, и аллах велел!
