Вильгельм Гауф - Сказки (с иллюстрациями)
Как только угольщик Мунк Петер услыхал это, он, от радости и от нетерпения поскорее пуститься на поиски счастья, был совсем вне себя. Ему казалось достаточным знать хоть часть стишков и быть рожденным в воскресенье; Стеклянный Человечек должен показаться ему. Поэтому, распродав свой уголь, он не стал разводить новый костер, а надел парадную куртку отца и новые красные чулки, взял воскресную шляпу и пятифутовый терновый посох и простился с матерью: «Мне нужно в город, в воинское присутствие. Мы скоро будем тянуть жребий, кому идти в солдаты, и вот я хочу еще раз напомнить начальнику, что вы вдова и что я ваш единственный сын».
Мать одобрила его решение, он же отправился на еловый холм, расположенный на самой высокой вершине Шварцвальда; в двух часах пути в окружности не было тогда ни деревни, ни даже хижины, так как суеверные люди считали, что там нечисто. Также, несмотря на то, что. кругом росли высокие и прекрасные ели, дрова на том участке рубили неохотно, ибо часто у дровосеков, которые там работали, топоры соскакивали с топорищ и врезались им в ногу или же деревья так быстро падали, что увлекали за собой людей, калечили и даже убивали их; к тому же и самые лучшие деревья этого места шли только на топливо, так как плотогоны никогда не брали ни одного ствола оттуда для своих плотов, ибо существовало поверье, что и человек и дерево погибнут, если хоть одно бревно будет взято с холма. Оттого и росли деревья на еловом холме так густо и так буйно, что даже в ясный день там было почти так же темно, как ночью, и Петер Мунк невольно содрогался от страха; он не слышал ни одного голоса, никаких шагов, кроме своих собственных, ни звука топора, — казалось, даже птицы неохотно залетали в эти густые лесные сумерки.
Угольщик Мунк Петер достиг теперь самой верхушки елового холма и очутился перед елью невероятных размеров, за которую голландские корабельщики немедля выложили бы много сотен гульденов. «Здесь, — подумал он, — и живет, вероятно, хранитель клада», стянул с головы большую воскресную шляпу, сделал перед деревом глубокий поклон, откашлялся и дрожащим голосом произнес: «Желаю вам приятнейшего вечера, господин стекольный мастер!» Но никакого ответа не последовало, и кругом по-прежнему все было тихо. «Может быть, все-таки лучше сказать стишки», — подумал он и пробормотал:
В зеленом еловом лесу охраняешь ты клад,Ты был стариком уже много столетий назад.Повсюду владыкою ты, где бы ельник густой ни стоял…
В то время как он произносил эти слова, он со страхом заметил, что из-за толстого ствола ели выглянула маленькая странная фигурка; ему показалось, что он увидел Стеклянного Человечка, каким ему описывали его: черный кафтанчик, красные чулочки, шляпа — все было именно таким; даже бледное, но тонкое и умное личико, о котором ему рассказывали, мелькнуло перед ним. Но увы, так же быстро как Стеклянный Человечек выглянул, так же быстро он и исчез. «Господин стекольный мастер! — поколебавшись немного, крикнул ему Петер Мунк. — Будьте так добры, не морочьте меня! Господин стекольный мастер! Если вы думаете, что я вас не видел, вы очень ошибаетесь. Я очень хорошо видел, как вы выглянули из-за ствола!» Но ответа так и не последовало, хотя ему казалось порою, что он слышит за елью тихое хриплое хихиканье. Наконец его нетерпение пересилило страх, до сих пор еще удерживавший его. «Подожди же, паренек! — крикнул он. — Доберусь я до тебя!» И он одним прыжком очутился за деревом; но никакого хранителя клада в еловом лесу там не оказалось, и лишь маленькая хорошенькая белка проворно взбежала вверх по стволу.
Петер Мунк покачал головой; он понял, что заклинание его подействовало лишь до известной степени и что в его стишке не хватает, быть может, всего лишь одной строчки, чтобы вызвать Стеклянного Человечка; но как он ни думал, как ни напрягался, так ничего и не придумал. Белочка появилась на нижних ветвях ели и не то хотела ободрить его, не то смеялась над ним. Она охорашивалась, распушив красивый хвост, глядела на него своими умными глазами, и вдруг ему стало как-то не по себе наедине с этим зверьком, ибо у белки то появлялась человечья голова и на ней остроконечная треугольная шапочка, то она опять становилась совсем обыкновенной белкой, и только на задних лапках у нее виднелись красные чулочки и черные башмачки. Одним словом, это был веселый зверек, и все-таки угольщику Мунку Петеру было боязно, так как он думал, что все это неспроста.
Еще быстрее, чем он пришел, пустился Петер в обратный путь. В лесу становилось все темнее, деревья кругом росли все чаще, и ему стало вдруг так страшно, что он со всех ног бросился бежать; и только когда вдали услыхал лай собак и вскоре затем увидел среди деревьев дымок какой-то хижины, он немного успокоился. Когда же он подошел поближе и разглядел людей в хижине, он по их одежде убедился, что со страху бежал в противоположном направлении и, вместо того чтобы придти к стекольным мастерам, прибежал к плотогонам. Люди, жившие в хижине, были дровосеки: старик, его сын — хозяин и несколько взрослых внуков. Они приветливо встретили угольщика Мунка Петера, попросившегося к ним на ночлег, не спрашивая, откуда он и как его зовут, угостили его яблочным вином, и вечером подали на стол большого глухаря — любимое кушанье шварцвальдцев.
После ужина хозяйка с дочерьми уселись с прялками вокруг большой лучины, огонь которой дети поддерживали душистой еловой смолой; дедушка, гость и хозяин курили и глядели на женщин, парни же занялись вырезанием из дерева ложек и вилок. Снаружи в лесу завывала буря, неистовствуя среди елей; изредка слышались особенно сильные удары, и то и дело казалось, что надламываются и рушатся целые деревья. Бесстрашная молодежь хотела было бежать в лес, смотреть на это ужасное и прекрасное зрелище, но дедушка строгим голосом и взглядом остановил их: «Никому не посоветую совать сейчас за дверь свой нос, — крикнул он внукам, — видит бог, кто выйдет, тот не вернется — ведь это Голландец Михель сколачивает этой ночью новое звено для своего плота».
Дети уставились на старика; верно, они уже слышали о Голландце Михеле, а теперь стали просить деда еще раз и побольше рассказать о нем. Петер Мунк, который по ту сторону леса только смутно слыхал о Голландце Михеле, примкнул к ним и спросил старика, кто этот Михель и откуда он. «Он господин этого леса, и, судя по тому, что вы, несмотря на ваш возраст, об этом еще не знаете, вы живете за еловым холмом или еще дальше отсюда. О Голландце Михеле я расскажу вам, что знаю и что говорит о нем предание. Лет сто тому назад, так, по крайней мере, рассказывал мой дед, далеко вокруг не было на свете народа честнее шварцвальдцев. Теперь, с тех пор как в стране завелось столько денег, люди пошли нечестивые и дурные. Молодые люди танцуют и поют по воскресеньям и ругаются самыми ужасными словами; прежде же было иначе, и, загляни он сейчас вон в то окошко, я все равно скажу, как всегда говорил, — Голландец Михель причина этой порчи. Итак, сто лет тому назад, а то и больше, жил богатый лесоторговец, у которого было много рабочих; он вел торговлю вплоть до самого Рейна, и дело его преуспевало, так как он был благочестивый человек. Как-то вечером подошел к его двери мужчина, каких он прежде не видывал. Одет он был как шварцвальдский парень, был на целую голову выше всех, и никто бы не поверил, что может быть на свете такой великан. Он попросил у лесоторговца работы, а лесоторговец сейчас же увидал, что он сильный и годится таскать тяжести, назначил ему жалованье, и они ударили по рукам. Михель был работником, каких тот лесоторговец и не знавал. При рубке дров он мог сойти за троих, и когда шестеро волочили один конец бревна, другой он нес один. С полгода он рубил деревья, а потом предстал перед хозяином и заявил ему:
— Довольно я здесь рубил дрова, — теперь мне хочется поглядеть, куда идут мои стволы; одним словом, не отпустите ли вы меня разочек с плотами?
Хозяин отвечал ему:
— Я не хочу становиться тебе поперек дороги, Михель, раз тебе хочется поездить по белу свету; хоть для рубки леса мне и нужны сильные люди вроде тебя, а на плотах все дело в ловкости, но на этот раз пусть будет по-твоему.
И так оно и было; плот, на котором он должен был плыть, состоял из восьми звеньев, а последнее звено — из огромных строевых балок. Но что же случилось? Накануне отплытия длинный Михель притащил еще восемь балок к воде, и таких длинных и толстых, каких никто еще не видывал, и каждую он нес на плече с такой легкостью, словно это был обыкновенный багор, — так что все ужаснулись. Где он срубил их, до сих пор никто не знает. А у лесоторговца, как он это увидел, взыграло от радости сердце, ибо он высчитал, сколько эти балки будут стоить; но Михель сказал: «Вот на этих я отправлюсь и сам, — на тех щепочках я плыть не могу». Хозяин хотел подарить ему в знак благодарности пару сапог, какие носят плотогоны, но он отбросил их и принес откуда-то другую пару, какой нигде не достать; мой дедушка уверял, что они весили, по крайней мере, сто фунтов и длиной были в пять футов.
