Все сказочные повести в рисунках В.Чижикова - Успенский Эдуард Николаевич

Киселёв не помнил, какого они цвета, но очень боялся сказать правильно.

Тут на его счастье в кармане у него что-то как жахнет! Даже дырка сбоку получилась — брюки продырявились.

И выскочила на улицу большая чёрная… как бы это сказать… клякса не клякса, дырка не дырка. В общем, небольшая ночь. Местного значения. Метров на двадцать в диаметре.

Милиционер хвать Киселёва за руку. Контролёр — хвать.

Вся улица замерла. Машины, пешеходы и троллейбусы — все остановились.

А когда тьма рассеялась, на середине тротуара стоял контролёр и держал за руку милиционера. Стоял милиционер и держал за руку контролёра. А Киселёва не было.

Испарился. Изжахтрился.

А три рубля, между прочим, зелёного цвета.

Междуглавие пятое

Папо-мамовское собирание в люсиной школе

Учительница Ирина Вадимовна вела родительское собрание. Папо-мамовское собирание, говоря по-интернатски.

— В общем, если не принимать во внимание успеваемость, наши ребята учились хорошо. Что касается поведения, здесь хвастать нечем. Спальников принёс в класс будильник. На всех уроках его стал заводить. Между прочим, когда у него спросили, откуда у него возникла такая идея, он сказал: «От папы. В молодости папа с друзьями так поступали. Они всем классом приносили в школу будильники и звенели». Я очень благодарна товарищу Спальникову-старшему за наставления сыну. Они сильно облегчают нам учебный процесс. Но мне помнится, в послевоенные годы кое у кого из детей и патроны в карманах встречались. И если товарищ Спальников найдёт в своих архивах гранату, пусть он не даёт её сыну в школу. Нам здесь только противотанковых гранат не хватает. Теперь о Карине Мариношвили. У меня такое ощущение, что она в школу ходит, как на танцы. Зато на танцы ходит, как в школу. Когда она собирается на школьный вечер, она серьёзная девочка, вдумчивая и танцует на вечерах, как десятиклассница. А когда она идёт на арифметику, она не готова, несобранна, уроки не учила. Единственно, что ногти накрасит и брови. И туфли наденет на высоком каблуке. Но для учёбы этого мало. И если родители Карины такие обеспеченные люди, не надо это демонстрировать в школе. У девочки есть шуба. Французские сапоги. Затемнённые очки на пол-лица. У нас сейчас не каждая учительница может так одеваться, как она. А о детях и говорить нечего. Кто здесь из родителей Мариношвили?

— Из родителей никого нет. Есть из бабушек. Это я.

— Вам не кажется, что вы балуете девочку? — спросила Ирина Вадимовна. — Вы где работаете?

— В Большом театре.

— Это и заметно. Ваша внучка ходит в школу как из дома моделей. Не каждая семья может так зарабатывать. Не надо всё это выставлять напоказ.

— Да я уборщицей работаю! В Большом театре полдня пыль вытираю, полдня в Торговой Палате. И ещё успеваю вечернюю смену в Госплане прихватить. Там знаете как мусорят? У меня заработок небольшой.

— А почему девочка так одета?

— Она говорит: «Не купишь шубу, в школу ходить не стану. У нас все в шубах ходят. А туфли на высоком каблуке просто заставляют носить. Если каблук меньше трёх сантиметров, его отламывают. Я, — говорит, — в нашей школе, как золушка. Самая неприхотливая». Поэтому я и стараюсь для внучки. И ещё она говорит, что их школа показательная. Их иностранцам всё время показывают. И приезжающим из других городов.

Родители остальных учеников задумались. Много неожиданного и полезного узнали они из сообщения Карининой бабушки.

Встал папа ученицы Катялушиной… То есть Кати Лушиной:

— Вам хорошо, — замахал он руками точь-в-точь как это делала его дочка, — вы на трёх работах работаете. Да в таких учреждениях. А я всего лишь кандидат наук. В авиационном институте. Я за вашей Кариной не угонюсь. Где я ей, своей дочке, французские сапоги куплю? Если я их жене купить не могу.

— Недавно в ГУМе были! — раздался чей-то жаркий шёпот с задней парты. — Любые размеры.

— Не подсказывайте! — сурово остановила чью-то маму Ирина Вадимовна. И продолжала собрание: — Вы просто губите вашу внучку, бабушка Мариношвили. Не надо подметать так много учреждений ради одной, даже самой лучшей ученицы. А ваша Карина к тому же и учится ужасно. Вы её избалуете, а как она всю остальную жизнь будет жить? Без вас? Без вашей метёлки?

— А меня другое волнует! — встал дедушка Киры Тарасовой. — Я чего у своей не спрошу, она мне в ответ: «Ты, дедушка, этого не поймёшь». Я её в поход зову по военным местам, она говорит: «Я люблю военные места, но только вместе со всем классом». А когда они всем классом собираются, она говорит: «А зачем, дедушка, ты нам нужен? Нам и без тебя хорошо». В общем, не наше поколение растёт, чужое. Мы с таким поколением ничего не построим. Не любят они нас, не уважают и не ценят.

Потом пришла завуч Эмилия Игнатьевна. Она поставила перед родителями много задач. Родители должны были убедить детей учиться. Должны были рассказать им, что без дисциплины и арифметики сейчас в нашей стране ничего не достигнешь. И главное, она просила приучить детей к труду.

Она очень убедительно и правильно говорила:

— Сейчас даже подсобный рабочий в овощном магазине обязан в науке разбираться, в разных микробах и бациллах.

Тут встал папа Спальникова:

— Это правильно. Вот у нас в овощном магазине недавно такая бацилла пробежала с картошкой в зубах — до сих пор разобраться не можем: то ли это картофельная крыса, то ли кто-то свою собачонку картошку воровать научил.

— Может, это кошка была с мышонком? — оторопела Эмилия Игнатьевна.

— Какое там кошка с мышонком! Другие люди эту чучелу ещё раз видели. Она с солёным огурцом бегала. И уже зелёная была, как скамейка, и с рожками. В краску, наверное, вляпалась.

— Вы эту проблему с учителем зоологии обсудите! — сказала Эмилия Игнатьевна. — Только я думаю, у вас в магазине производственная дисциплина хромает. Если у вас в рабочее время всякая живность с огурцами в зубах носится.

В общем, все твёрдо решили, что дети воспитываются ещё недостаточно хорошо. Не очень внимательно слушают учителей и родителей. Только не выяснили, кто же в этом виноват — школа или дом[1].

Глава пятая

Меховая олимпиада и меховой музыкальный фестиваль

Наконец-то воскресенье, утро.

Учительница-девочка Люся собиралась в свой интернат.

Она ещё раз проверила сумку: не взяла ли она с собой какую-нибудь школьную тетрадку или, что ещё хуже, дневник. Мало ли что. А вдруг там двойка есть. А интернатники случайно заметят. Нет, она не должна подрывать свой авторитет случайной неуспеваемостью. Пусть они думают, что она круглая пятёрочница.

— Мама, я пошла!

Мама оторвалась от…

Мама оторвалась от…

Если сказать: «От телевизора» — это будет одна мама. «От книг и тетрадей» — другая. Ведь сегодня воскресенье. И от чего человек отрывается, такой он и есть.

Мама оторвалась от…

От чего же она оторвалась?

От коллекции марок? От микроскопа? А может, мама собирала настольную яхту?

Да нет. Она просто читала журнал. Она подняла голову и спросила:

— И надолго? И куда?

— На занятия в школу.

— Что за странная у тебя школа? — воскликнула мама. — В понедельник тебя туда не отправишь. А в воскресенье тебя как магнитом затягивает.

— Чем ты там занимаешься? — спросил отец, оторвавшись… от швейной машинки.

— Поведением и русским языком, — ответила Люся.

— Хорошо. Только приходи не поздно. В прошлый раз мы с мамой испереживались.

— Хорошо, папа.

— Или хотя бы звони! — И снова наклонил голову к столу. А потом он крикнул маме: — Всё. Готова твоя машинка. Можешь шить сколько хочешь.

И машинка застрекотала на целый день: ж-ж-ж-ж-ж! тр-тр-тр!

По дороге от станции к посёлку интернатники в этот раз не встречались. Встречались какие-то потрёпанные взрослые. Какие-то неприкаянные типы. Наверно, друзья Темнотюра.